Проповедник - Юлия Латынина

— Его заповеди, — сказал я, — рассчитаны на другую историческую эпоху. Если тебя ударят по левой щеке, можно подставить правую, но если в тебя выстрелят из гранатомета, то подставлять уже будет нечего.

Лицо Деннера озарилось улыбкой.

— Вот видите, Денисон, — вскричал он, — а вы говорите, что у нас нет общих взглядов!

Я задержался в здании до девяти и поехал домой в темноте.

Вот так. Деннер обдирает туземцев, как липку, и выгоняет из страны ван Роширена, — «чтобы не давать местному населению поводов для недовольства!».

Небо над городом было цвета копирки. За рекой бил автомат, словно кто-то большой и неискусный жарил картошку на неисправном масле. Я вдруг разозлился.

В конце концов, какое мне дело до этого проповедника. Он сострадает человечеству? Ну и что? Они сострадали человечеству две тысячи лет с хвостиком — и что из этого вышло? В стиральной машине больше сострадания прачке, чем во всех молитвах за благополучие прачек всех времен и народов. Может быть, тысячу лет назад в них что-то и было. Но если бы мне попался в руки кусок паровой машины восемнадцатого века, вряд ли бы я сумел его использовать в «Павиане», а эта штука ровно на восемнадцать веков старше самой устаревшей паровой машины.

Я сворачивал на Мейн-стрит нашей деревни, когда увидел: посреди дороги разложена противошинная цепь. Я затормозил, но было уже поздно: острые зубья блеснули в свете фар, передние колеса подбросило, машина взвизгнула и остановилась. «Ну почему я?» — мелькнуло в голове. Затрещали автоматы. Я зажмурился. Автоматы продолжали трещать. Я открыл глаза — вокруг машины плясали дети. Пятилетняя девица вцепилась в бронированную дверцу.

— Паф-паф! — закричала она. — Дядя, ты убит!

Я открыл дверь и посмотрел вниз. Противошинная цепь мне примерещилась — ребятишки, играя в войну, выстроили поперек дороги аккуратный ряд банок из-под кока-колы.

Я убрал ногу с тормоза, тихонько закрыл дверцу и поехал домой. «Все в порядке, Денисон, все в порядке, — сказал я себе. — Это не террористы, это наши ребятишки балуются».

На двери моего кабинета была приколота записка: просьба зайти к исполнительному директору.

Господин Деннер сидел за компьютером.

— Вы не были на вчерашней проповеди? — спросил он.

— Нет.

— И я нет. Вы только взгляните!

Я подошел и наклонился над экраном.

Как я уже говорил, Деннер очень переживал из-за того, что арендаторы уклоняются от уплаты налогов. Почему-то сегодня с самого утра пятьдесят три арендатора и охотника решили заплатить требуемые суммы. Пока я глядел и моргал, экран мигнул, и к списку прибавилось новое имя: Ричард Дан. Я вспомнил, что это имя было среди тех, которые я отметил вчера красной галочкой.

Да! Ван Роширен знал, какое чудо совершить, чтобы убедить господина исполнительного директора!

Я заперся в кабинете и просмотрел то, что говорил ван Роширен. В основном он призывал помогать друг другу и почитать власти. На последнем он сделал особое ударение и призвал помнить, что всякий, кто присваивает чужое, будет проклят и прочее, а тот, кто раздает свое, получит на небесах сторицей. Там было еще что-то о Боге, который умер за нас.

Я не могу понять, отчего из-за этого следует швырять в человека крушинником. Или продавать новую машину. Хватит. Секрет изготовления богов давно утерян.

За обедом Антонио Серрини спросил меня, как мне показалась прочитанная проповедь.

— Отличная проповедь, — сказал я. — «Ибо начальник есть божий человек, тебе на добро. Хочешь не бояться власти — делай добро, и получишь похвалу от нее». Деннер порекомендует это Президенту в качестве новой телевизионной заставки.

— Мне сегодня звонили из Правительственного банка, — сказал Серрини, — и спрашивали, что такое эти проповеди. Я ответил, что это новейшая социологическая техника.

Холл на третьем этаже занят у нас довольно красивым садом — с деревом вирилеи, огороженным бронзовой решеткой с изображениями фазанов и павлинов, с золотистыми шариками, играющими в струе фонтана, и с пляшущими идолами с грустными глазами и тонкими пальцами. Секрет изготовления «грустных богов» был утерян двести лет назад, когда городок, где их делали, сожгли вместе с богами и мастерами. Последние пятеро пляшут перед дверью исполнительного директора «Анреко». Местные газеты время от времени требуют вернуть народу его богов.

Я дошел до нашего сада и замер. У мраморной кромки фонтана стоял ван Роширен, а напротив него — майор Ишеддар, любимец Президента, глава его личной охраны, один из самых страшных людей в стране. Ишеддару было лет тридцать пять, это человек небольшого роста, со смуглой кожей и с красивыми синими глазами, с осиной талией и нежным, почти девичьим личиком. Издали его можно было принять за девушку, но я своими глазами видел, как однажды он на спор разорвал пару стальных наручников, защелкнутых на его тонких запястьях.

Майор Ишеддар не имел заместителей-землян и отлично знал грамоту. Компанию он ненавидел. Это тем печальней, что он учился на Земле на деньги компании и был назначен на свой пост по настоянию старика Гарфилда, а потом Президент заупрямился и не захотел его снимать. Ходили слухи, что упрямство Президента объясняется страстью, которую престарелый отец народа питал к своему похожему на гибкую иву начальнику охраны и на которую красавец Ишеддар отвечал полной взаимностью. Слухи эти распускала сама компания. Это было приятней, чем понимать, что Президент держит своего начальника охраны как цепную собаку, которая заливается лаем при виде землян и которую можно в удобный момент спустить с цепи.

Ишеддар поклонился ван Роширену и сказал:

— Мистер ван Роширен, вы привлекли к себе внимание народа. Президент находится под неослабным впечатлением вашего заявления, что нет власти, кроме как от Бога. Президент глубоко взволнован вашими словами о мире.

— Спасибо, — сказал ван Роширен, — я не сомневался, что так оно и будет.

— Президент очень желает, чтобы в своей завтрашней проповеди вы упомянули об этом.

— Это замечательно, — сказал ван Роширен, — и еще лучше, если он сам примет участие в проповеди. Почему бы ему не сказать, что он глубоко страдает от творящегося насилия и что он готов встретиться с полковником?

Красавец майор усмехнулся:

— Нет, завтра Президент занят. Однако он просит вас сказать, что Президент целиком поддерживает заботу о примирении в отличие от террористов полковника, которые целиком против этой заботы.

— Я не могу это сказать, так как это неправда, — промолвил ван Роширен.

Майор долго и с интересом на него смотрел, потом покачал красивой головой, повернулся кругом и прошел в кабинет исполнительного директора Деннера.