Двести встреч со Сталиным - Павел Журавлев

– Предлагаю обсудить, соответствует ли своей должности первый заместитель наркома Смирнов-Светловский, – объявил неожиданно Жданов. Смирнов, сидевший на председательском месте, помрачнел и опустил голову. Прений не получилось. Опять слово взял Жданов:

– В Центральном Комитете есть мнение, что руководство наркоматом следует обновить. Предлагаю вместо Смирнова-Светловского первым заместителем наркома назначить Кузнецова.

Жданов посмотрел в мою сторону. Повернулись ко мне и другие члены совета. Несколько голосов не очень уверенно поддержали предложение.

В тот же день мне был вручен красный пакет с постановлением о назначении на новую должность.

Н.Г. Кузнецов. Накануне.

Воениздат, М., 1969. С. 230–233.

…Сразу же после XVIII съезда, на первом организационном пленуме, я, будучи избранным в кандидаты в члены ЦК ВКП(б), был немало озадачен поручением, данным мне И.В. Сталиным. Случилось это так. Во время перерыва участники Пленума переместились в буфетный зал, к столикам с чаем и бутербродами. Я сидел рядом с В.А. Малышевым и С.М. Буденным. Разговаривали. Подошел А.Н. Поскребышев и, обращаясь к СМ. Буденному и ко мне, сказал:

– Вас просят зайти к Сталину и Ворошилову в Овальный зал. Семен Михайлович спросил:

– Вы никаких вопросов не ставили перед ЦК?

– Ставил, об освоении Волго-Ахтубинской поймы, – ответил я. – А при чем тут я? Может, что-нибудь писал о кавалерии?

– Кадровой кавалерии у нас в области нет, – ответил я. Семен Михайлович встал первым, я последовал за ним.

В Овальном зале за столом сидели И.В. Сталин и К.Е. Ворошилов.

– Вот они, виновники, – встречая нас, сказал Ворошилов. Сталин нацелил глаза на меня:

– Много ли рыбаки Каспия ловят и сколько могут приготовить вяленой тарани?

Для меня этот вопрос как снег на голову. Мне показалось, что и Буденный недоуменно пожал плечами. Собравшись, я ответил:

– Десять-пятнадцать процентов от годового улова.

– А сколько же это будет пудов?

– Примерно девятьсот тысяч пудов.

– А сколько среди них будет крупной и средней тарани?

– Не более пятидесяти процентов.

– Значит, четыреста пятьдесят тысяч пудов, – раздумчиво произнес Сталин.

– Да, примерно так, – подтвердил я.

– А сколько можно взять от улова крупной и средней та

рани для Красной Армии? – спросил Ворошилов. Я не успел ответить, как Сталин разъяснил:

– ЦК партии намечает внести в солдатский паек снабжение таранью. Вы потребовались нам для того, чтобы посоветоваться и подготовить этот вопрос для обсуждения в Политбюро. Солдатам в походе тарань окажется весьма важным продуктом. Сунет за голенище и на привале посолонцует…

– Надо подсчитать, – ответил я. Теперь Сталин повернулся к Буденному:

– А что думает Семен Михайлович по этому вопросу?

– От тарани не откажемся. Давать ее следует сверх пайка, она костлявая и малокалорийная. Но в переходах, на привалах будет полезной.

– Тарань – рыба ходовая, ее уважают, особенно вяленую, и в народе и солдаты, особенно с пивом, – подчеркнул Ворошилов.

Далее, как в пьесе:

Сталин (с усмешкой). Разве в солдатский паек и пиво входит?

Ворошилов (как бы оправдываясь). Нет, товарищ Сталин, не входит, но солдат не откажется от пива и тарани.

Б у д е н н ы й. Это дело личное – употреблять тарань с пивом. Есть такая тарань – мелкая, она так и называется – «пивная». В народе уважают ее, а что касается тарани для армии, то разве только для пехоты.

С т а л и н. Средняя и крупная тарань должна пойти для пехоты. Давать ее надо только в походах, на учениях, на привалах, и притом без пива! Что касается мелкой тарани, то я согласен оставить ее любителям пива.

В о р о ш и л о в. Правильно, товарищ Сталин, это будет хорошо!

Б у д е н н ы й. В походе солдат таранью жажду утолит с глотком воды, меньше будет пота. Это будет действительно хорошо.

С т а л и н. Слышите, товарищ Чуянов? Ворошилов говорит «хорошо», Семен Михайлович говорит «хорошо». Возражений нет. Поэтому вам следует хорошенько все подсчитать и решить эту задачу практически.

Я попытался попасть в тон разговора и ответил:

– Раз вы говорите, солдат за голенищем будет тарань носить, то мы не оставим его в обиде… Сталин прервал меня:

– К этому делу надо подойти с расчетом. Подумайте и дайте вместе с Семеном Михайловичем свои соображения. Срок две недели.

А.С. Чуянов. На стремнине века.

Политиздат, М., 1976. С. 52–54.

А.А. Жданов сообщил, что ему и мне предложено срочно выехать во Владивосток и Хабаровск для подготовки некоторых вопросов.

Я попытался было объяснить, что в Москве скопилась куча нерешенных дел, но он прервал меня:

– Бумаги могут подождать. Советую вам и не заикаться о них у товарища Сталина. <…> Вернувшись в Москву, прямо с вокзала я отправился в наркомат. Нужно было включаться в повседневные дела. А 27 апреля меня вызвали в Кремль. Разговор шел о результатах поездки на Дальний Восток. Присутствовали все члены Политбюро. Жданов рассказывал о своих впечатлениях от Находки.

– Это действительно находка для нас! Тут же было принято решение о создании там нового торгового порта.

Жданов рассказал о делах Приморского края, о Тихоокеанском флоте. Уже покидая кабинет, я услышал, как Сталин обратился к присутствующим:

– Так что, может быть, решим морской вопрос? Все согласились с ним. Хотелось спросить, что это за морской вопрос, но показалось неудобно.

Из Кремля выехал домой. Когда вернулся на службу, на столе обнаружил красный пакет с Указом Президиума Верховного Совета СССР о моем назначении Народным комиссаром Военно-морского Флота СССР. <…>

В тот вечер долго сидел в своем новом кабинете, все думал: с чего начинать? Что главное? Позвонил Лев Михайлович Галлер:

– Разрешите на доклад.

Он пробыл у меня два часа. Мне хотелось посоветоваться с этим опытным, умным человеком.

– Надо использовать «медовые» месяцы… – Галлер погладил свои рыжеватые усы, потом посмотрел на меня и добавил уже совсем неофициально: – В первое время ваши предложения будут рассматривать быстро и быстро будут принимать решения. Потом станет труднее.

Я учел его совет, хотя и не сразу оценил, насколько он был справедлив. Прошло некоторое время, и доступ к Сталину стал весьма затруднителен, а без него решать важнейшие вопросы никто не брался.

Но в «медовые» месяцы я частенько бывал «наверху», и мне без особых затруднений и задержек удавалось разрешать неотложные дела:

И. В. Сталин уделял внимание судостроительной программе и очень интересовался флотом.

Н.Г. Кузнецов. Накануне.

Воениздат, М., 1969. С. 234, 239–241.

<…>Новый самолет нашего КБ, занимавшегося до этого только спортивными самолетами, испытывал летчик Пионтковский. Машина показала скорость 560 километров в час. По тому времени эти данные были превосходны. Машиной заинтересовались. <…>

Сначала мы предполагали использовать новый самолет как скоростной тактический разведчик. Но под нажимом военных пришлось приспособить его в качестве фронтового бомбардировщика. Он получил название ББ – ближний бомбардировщик.

После первых испытательных полетов, когда стало бесспорным, что ББ по летным качествам намного опередил другие самолеты этого типа, меня вызвали к И.В. Сталину. Это было 27 апреля 1939 года.

Прошло несколько лет с момента моего знакомства со Сталиным на Тушинском аэродроме. За это время мне пришлось видеть его на официальных заседаниях в Кремле, но теперь я шел по его личному вызову. По дороге в Кремль мысленно представлял себе предстоящую встречу: старался угадать, о чем он меня спросит и как надо отвечать.

Я с волнением поднимался по лестнице, устланной красным ковром. Когда появился в секретариате и собрался представиться, секретарь Сталина предупредил меня:

– Конструктор Яковлев? Товарищ Сталин назначил вам прийти к шести часам, а сейчас пять часов сорок пять минут, попрошу вас подождать.

Точно в назначенное время меня пригласили пройти в кабинет. Там кроме Сталина были Молотов и Ворошилов. Все трое со мной тепло поздоровались.

Первое впечатление от кабинета Сталина врезалось в мою память на всю жизнь. Признаться, я был как-то разочарован: меня поразили его исключительная простота и скромность.

Не скажу, что, когда я вошел в кабинет, мое волнение как рукой сняло, нет, но постепенно оно ослабевало. Ровный голос, размеренная походка Сталина действовали успокаивающе.

Сталин начал расспрашивать о работе, о новой машине.

По мере того как разговор углублялся в техническую область, в мою родную стихию, я все больше успокаивался и скоро совершенно освоился, перестал стесняться и, отвечая на вопросы, уже не подыскивал слова, как вначале.