Двести встреч со Сталиным - Павел Журавлев

Я посмотрел на отца – и в самом деле мой старик выглядел молодцом…

В тот вечер Сталин произнес речь о смелости советских людей, об истоках героизма, о том, что в нашей стране человек ценится прежде всего по его делам на благо общества.

Затем Сталин поднял бокал за здоровье всех героев – старых и молодых, за тех, кто не устает идти вперед, за молодость, потому что в молодых сила. <…>

Торжественная встреча в Кремле с руководителями партии и правительства произвела на нас неизгладимое впечатление. На прощание И.В. Сталин сказал:

– А теперь мы отправим вас отдохнуть вместе с семьями.

Когда понадобитесь, мы вас вызовем. И нас отправили в подмосковный санаторий. В один из вечеров директор санатория сказал мне:

– Звонили из Москвы, вас срочно вызывают в Кремль.

– А на чем же мне доехать?

– Могу предоставить только автомашину для перевозки молока. Время позднее, других машин нет. Молоковоз оказался с изъяном – у него было разбито ветровое стекло. Пока мы домчались до Красной площади (30 километров!), колючая ледяная крупа исхлестала мне все лицо. Красный, как помидор, я и появился в комнате заседания Политбюро. Здесь находились все члены Политбюро. Увидев меня, товарищи заулыбались. Пришлось объяснить, почему я появился в таком виде.

– Товарищ Папанин, – сказал В.М. Молотов, – мы обсуждаем положение дел в Главсевморпути и решили назначить вас заместителем начальника Главсевморпути. Вызвали вас сюда, чтобы сообщить вам об этом решении. Отто Юльевич Шмидт предлагает назначить М.И. Шевелева первым замом, вы будете вторым. Надо ли говорить, что такое сообщение застигло меня врасплох и вызвано бурю противоречивых чувств? Я вообще не хотел быть руководителем такого масштаба.

– Я – экспедиционный работник, люблю это дело и хотел бы опять в Арктику, строить новые полярные станции. С работой же заместителя Отто Юльевича могу и не справиться.

– А мы считаем, что вы справитесь с новым делом, – решительно возразили мне. – К тому же есть партийная дисциплина, – добавили в ответ на мои дальнейшие возражения. Я замолчал.

– Мы поддержим вас и поможем вам, – сказал Молотов. – Навигация прошлого года прошла неудачно. Решено привлечь людей с богатым арктическим опытом. Вам будет поручено руководить строительством, финансами и кадрами. Это дело вам знакомо хорошо.

Я поблагодарил членов Политбюро и вышел. Не успел спуститься вниз, как меня догнал дежурный офицер.

– Товарищ Папанин, вас просят вернуться. Я снова поднялся в кабинет и услышал от Молотова:

– Мы доложили сейчас товарищу Сталину о принятом решении. Он внес поправку: вы назначаетесь первым заместителем начальника Главсевморпути. Если вам потребуется помощь правительства, можете обращаться непосредственно ко мне. По вопросам же кадров Главсевморпути будете еженедельно докладывать в ЦК партии.

На следующий день на заседании Совнаркома СССР рассматривался вопрос об итогах навигации 1937 года и состоянии кадров Главсевморпути. На этом заседании я был утвержден в должности первого заместителя начальника Главсевморпути при СНК СССР.

Одновременно с моей решилась и судьба моих товарищей. П.П. Ширшов был назначен директором Арктического института, Е.К. Федоров – его заместителем, а Э.Т. Кренкель стал членом коллегии Главсевморпути.

И.Д. Папанин. Лед и пламень.

Политиздат, М., 1984. С. 198–199, 203–205.

…Вспоминаю свои начальные шаги в должности заместителя начальника Главсевморпути. Первым крупным и не терпящим отлагательства делом было строительство судоремонтного завода в Мурманске. Такой завод – для ремонта ледоколов и других судов арктического флота – был тогда великой необходимостью.

Арктический флот в те годы пополнялся новыми судами, строились четыре крупных по тем временам линейных ледокола. Ремонтная база в Заполярье была совершенно необходима. Собственно, завод был заложен, но строительство его шло медленно и грозило затянуться на долгие годы. А время не ждало, первый серийный ледокол готовился к сдаче в 1938 году. Вопрос о ходе строительства завода рассматривался в Кремле.

На другой день меня вызвали к И.В. Сталину. Лицо его выражало сильное недовольство. В кабинете были Молотов, Микоян, Ворошилов, секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев.

– Строительство Мурманского завода идет из рук вон плохо, – сказал Сталин. – Так дальше нельзя. Где мы будем ремонтировать ледоколы и корабли, работающие в Заполярье? ЦК и Совнарком не могут мириться с создавшимся положением, – продолжал Сталин. – Необходимо поручить товарищу Косареву и вам поднять на это дело молодежь… – Что я должен сделать? – спросил я.

– Вам необходимо выступить в печати с обращением к молодежи, призвать юношей и девушек поехать на Север, на строительство завода, а ЦК комсомола проведет соответствующую организационную работу.

Тут же мы – Александр Косарев и я – поехали из Кремля в ЦК ВЛКСМ и составили текст обращения.

На другой день оно было напечатано на первой полосе «Комсомольской правды» и в других газетах.

Мы не обещали молодежи легкой жизни и легкого труда, наоборот, рассказывали о трудностях, но подчеркнули важность строительства для Родины. И очень скоро на нас обрушился шквал заявлений с просьбами направить на комсомольскую стройку. Письма шли в Главсевморпути, в ЦК комсомола и сосредотачивались в штабе, созданном при ЦК ВЛКСМ. За короткое время было получено 30 тысяч заявлений. В Мурманск пошли эшелоны – 20 тысяч молодых энтузиастов ехали строить завод.

И.Д. Папанин. Лед и пламень.

Политиздат, М., 1984. С. 205–206.

Наша промышленность, в том числе оборонная, пошла в гору. Ее большие достижения были очевидны, и особенно в области самолетостроения. Советская авиация становилась одной из лучших в мире. В те годы совершили свой исторический полет советские летчицы – Гризодубова, Раскова, Осипенко. Коккинаки пролетел без посадки от Москвы до Владивостока. В это время было много и других примечательных событий. Москва чествовала героев. На торжественные встречи, как правило, приглашались и мы – работники оборонной промышленности.

Когда в Москву вернулся самолет «Родина», мы его встретили на Ходынском поле, где тогда был центральный аэропорт, а затем направились в Кремль на прием, организованный в честь героинь-летчиц. Этот прием запомнился мне своей какой-то необычностью, простотой и душевностью.

В Грановитой палате было сервировано два больших стола, установленных в форме буквы «Т». Мое место находилось за длинным столом ближе к концу. В центральной части первого стола сидел Сталин. Здесь находились другие члены Политбюро.

Одна за другой в Грановитой палате появились героини. Все встали, начались аплодисменты. Взволнованные летчицы подошли к Сталину. Раскова от наплыва чувств заплакала. Мы видели слезы, которые ручьями текли по ее лицу. Сталин стал гладить Раскову по голове, а затем, обращаясь к Чкалову, которого очень любил, смеясь и подтрунивая над ним, сказал:

– Чкалов, что теперь делать будешь, смотри, куда женщины слетали?

Чкалов с места крикнул:

– Есть еще много белых пятен, нам есть еще куда летать!

Настроение у всех было приподнятое, все были возбуждены и наполнены радостным чувством большого подвига, совершенного советскими женщинами.

И вдруг Сталин поднялся со своего места и стал говорить. Никогда ни до этого, ни после я не слышал от него ничего подобного, ни по манере говорить, ни по интонациям, ни по необычайности затронутой им темы.

– Это было очень давно, – начал он, – может быть, десять тысяч лет назад. Человечество жило охотой. Мужчины били дикого зверя и приносили свою добычу домой. Женщины готовили пищу. Вместе с убитыми животными охотники приносили иногда молодых животных и птенцов и отдавали их своим женам. Они их выкармливали и приручали. – Сталин остановил свое повествование и, окинув взглядом сидящих за столом, стал продолжать: – Охота, как известно, занятие ненадежное, иногда посчастливится – убьешь что-нибудь и будешь сыт, а то можно два-три дня голодным проходить. У женщины же в это время появился постоянный источник питания – одомашненные животные и птицы. Таким образом, в их руках сосредоточилась экономическая власть. Этот период в истории развития человечества мы называем матриархатом. Он длился недолго. Затем женщина попала под двойной гнет своего господина-мужа и под власть государства, во главе которого также стояли мужчины.

Когда Сталин говорил, в зале была полная тишина, не слышно было ни стука ножей о тарелки, ни голосов, которые до этого времени гулом наполняли Грановитую палату.

Все слушали не сводя глаз с рассказчика.

Слезы у Расковой просохли, и она, склонив голову набок и подняв глаза, казалось, застыла в этой позе.