Санта действительно существует? - Эрик Каплан

Иногда граница между самоотверженной простотой дзена и глупостью очень тонка. Как мы видели, хинаяна учит, что «я» — это иллюзия, и предлагает всем жить как монахам, без имущества, семьи и ужина23, чтобы освободиться от иллюзии самости. По махаяне буддийские монахи создавали психологические структуры, убеждавшие людей, что существует такая великая вещь — свобода от страданий и что ее нужно пытаться достигнуть. Приверженцы махаяны утверждают, что, в то время как они сами делают это, последователи хинаяны культивируют в людях жадность, но дают им нечто новое — щедрость. Тем не менее приверженцы махаяны — все еще буддисты. Они учат людей, как следовать учениям Будды, как одеваться, как медитировать — хотя иногда им проходится задаваться парадоксальным вопросом: «Если я просветлен, зачем я медитирую?» На одном из шагов этого пути некоторые учителя24 начинают говорить, что не нужно не только пытаться достичь ниббаны, но и даже верить в истинность буддизма. Таких учителей легко можно раскритиковать в том же ключе, в котором сторонники махаяны высказываются в отношении сторонников хинаяны: что мы не должны быть нездорово привязаны ни к чему, в том числе к вере в то, что мы не должны быть ни к чему привязаны. В этом месте вы, вероятно, зададитесь вопросом, почему они должны получить микрофон, если, по их собственному мнению, им нечего сказать. Один мой друг увлекался французской философией деконструкции25. Во время наших разговоров он превозносил возможности этого учения, утверждая, что деконструкция способна разобрать сама себя. Я отвечал, что, если деконструкция разбирает сама себя, зачем вообще читать эту скучную толстую книгу? Не лучше ли отправиться на пробежку или потратить время на какую-нибудь из морских историй Патрика О’Брайана26?

Задумайтесь на минуту об истории Кришнамурти и Теософского общества. Последнее было основано мадам Блаватской, русской шарлатанкой, которая утверждала, что является ученицей тибетских махатм, в частности некоего Кут Хуми. Слово «шарлатанка» может показаться немного жестковатым, но достаточно будет сказать, что слово «Кут Хуми» совсем не похоже на то, как в действительности звучат тибетские имена, что в описаниях Тибета Блаватской нет ничего общего с тем, что там есть на самом деле, и что ее учение, описанное в «Разоблаченной Изиде», — это просто какая-то фантастика, повествующая о затонувших континентах и исчезнувших человеческих расах, обладавших магической силой. После Блаватской духовным лидером теософского движения выступал найденный Чарльзом Уэбстером Ледбитером красивый молодой индиец по имени Кришнамурти — он считался воплощением Майтреи, Учителя Мира. Впрочем, через несколько лет Кришнамурти отказался от роли мессии и заявил своим последователям, что вера в духовные общества и особую мудрость их адептов — ловушка.

Молодец, Кришнамурти! Мне кажется, это замечательная демонстрация чувства ответственности и гражданской позиции — игнорирование, когда кто-то говорит, что ты бог, воплощение Майтреи. Полностью одобряю такой поступок.

Несмотря на то что Кришнамурти отрицал, что он воплощение Майтреи, он говорил и такие вещи: «Состояние души, когда некуда стремиться, — это истинное религиозное мышление, и в таком состоянии мышления вы можете прийти к тому, что называется истиной, или реальностью, или блаженством, или богом, или красотой, или любовью. Такое нельзя призвать. Пожалуйста, поймите очень простой факт. Это нельзя призвать, это не может быть дано, это не может быть доступным для многих, потому что ум слишком глуп и мал, эмоции — ничтожны, а образ жизни чересчур запутан для такой значительной величины, для того огромного нечто, которое войдет в ваш маленький дом, в ваш маленький жизненный уголок, который вы топтали и в который плевали. Вы не можете призвать это. Чтобы призвать, вы должны его знать, а вы не знаете. Не важно, кто говорит “Я знаю”, — как только он произносит такое, он уже не знает. В тот момент, когда вы заявляете, что нашли такое состояние, вы теряете его. Если вы утверждаете, что пережили его, значит, вы никогда не испытывали его. Это все способы ввести в заблуждение другого человека — вашего близкого или врага».

Сложно не относиться к данной цитате с иронией, равно как и к высказыванию Сократа о том, что он ничего не знает. В конце концов почему Кришнамурти меня оскорбляет, называя мои эмоции ничтожными, если он сам не знает что-то лучше меня? Кстати, ему случалось даже отчитывать слушателей за то, что они слишком сильные, — он объяснял это так: «Если вы хотите остановить насилие, если вы хотите остановить войны, сколько жизненных сил вы готовы на это потратить? Разве не важно, что ваши дети гибнут, что ваши сыновья идут в армию, где над ними издеваются, где их убивают? Вас это не волнует? Вы хорошо проводите время? Принимаете наркотики? Разве вы не замечаете, что насилие над собой разрушает ваших детей? Или для вас это абстракция?»

Так что даже отрицая, что сам он — мессия или Майтрея, Кришнамурти считает нас черствыми, недостаточно обеспокоенными миром во всем мире, лицемерными, ленивыми и сонными. И хотя он также говорит, что никто ничего не может знать и ничто не истинно, он продолжает вести себя так, будто знает что-то, чего не знаем мы, а именно — какую позицию мы должны иметь в отношении насилия.

Да, Кришнамурти не утверждает, что он религиозный лидер, тем не менее он позволяет себе некоторые высказывания, имеющие определенный смысл: да, есть тайное знание, его существование очень важно, и Кришнамурти владеет им, а мы — нет. И не важно, что он протестует против такого положения дел. Если бы он действительно верил в то, что ему нечего сказать, он должен был бы замолчать или хотя бы прекратить нравоучения. Он не стал бы утверждать, будто знает, как покончить с насилием, и другие важные вещи. А раз он не замолчал, трудно поверить, что ему нечего сказать и что он не выставляет себя гуру.

Давайте рассмотрим следующее высказывание: «Только через полное отрицание, являющееся высшей формой страсти, вещью, называемой любовью, возникает бытие. Оставаясь смиренным, вы не можете культивировать любовь. Смирение наступает, когда сходит на нет самосознание, — вы никогда не поймете, как это — быть смиренным. Человек, который знает, что он смиренный, — тще­славен. Точно так же, когда вы используете свой ум, свое сердце, свои нервы, глаза, все существо, чтобы найти образ жизни, чтобы увидеть, как оно есть на самом деле, выйти за пределы и достигнуть полного отрицания той жизни, которой вы живете сейчас, — само отрицание оказывается некрасивым, жестокость приходит в бытие. И вы никогда не постигнете его. Человеку, который знает, что молчит, который знает, что любит, — не известны любовь и молчание».

Это высказывание Кришнамурти кажется противоречивым. Внутри меня сейчас звучат два голоса, которые говорят следующее.

Голос 1: «Красиво сказано, Кришнамурти! Любовь, смирение и молчание — реальны, они велики, и попытка понять их умом ни к чему хорошему не приведет».

Голос 2: «Ерунда! Либо “любовь”, “смирение” и “молчание” что-то значат и есть способ определять вещи, на которые они влияют или не влияют, или же это пустые слова. Кришнамурти либо говорит что-то, и тогда он неправ, либо он не говорит ничего — и в таком случае он просто ничего не говорит».

В этот момент я чувствую себя примерно так же, как моя собака, когда она видит свой хвост и начинает за ним гоняться: хоть я и бегу, причем быстро, — я ничего не поймаю. Кстати, мы начали с тех же двух голосов, когда завели разговор про Санта-Клауса.

Голос 1: «Санта-Клаус существует».

Голос 2: «Санта-Клауса не существует».

Мы вернулись к тому же, но уже на более высоком уровне.

Голос 1-б: «Вовлеки себя в борьбу между двумя голосами и с помощью логики выясни, кто из них прав».

Голос 2-б: «Не беспокойся о борьбе голосов, смирись с тем, что реальность противоречива. Будь мистиком».

Само собой, мы можем забавляться подобной аргументацией, пока не решим принять какую-нибудь точку зрения. Мы будем бегать за собственным хвостом, как моя собака, — на что бы мы ни осмеливались, мы раз за разом приходим в то же место, с которого начинали.

Голос 1-в: «Используй логику, чтобы разрешить спор между голосом 1-б и голосом 2-б».

Голос 2-в: «Придерживайся мистицизма».

Но что на самом деле заставляет нас становиться мистиками? Мне кажется, мы хотим каким-то образом сосуществовать и с людьми, которые верят в Санту (или в то, что у жизни есть смысл), и с частями собственной личности, верящими в эти вещи. Похоже, когда мистик говорит, что слова не имеют отношения к реальности, он тем самым прекращает идеологическую баталию. Все в равной степени правы, и все в равной степени неправы. Санта-Клаус, Бог, равенство людей и справедливость — все существует. Но как Тацит справедливо ругает римлян за создание пустыря, который они назвали миром, так и мистик завершает идеологическую войну, опустошая все. Если все существует, мы в беде, потому что рядом с Богом, равенством, Сантой существуют такие вещи: