Сто лет Папаши Упрямца - Фань Ипин

Там стоял прямоугольный стол, и староста Мэн поспешил первым занять центральное место лицом к двери. Выглядело так, будто это место, где он обычно сидит и где должен сидеть. Спинка его стула была выше спинок других стульев. Отец сел с другой стороны, словно подчиненный.

Папаша Упрямец не стал садиться, он стоял и время от времени прохаживался, как командир, собирающийся начать битву или объявить приказ. В процессе обсуждения он то вставал перед старостой и отцом, то заходил им за спину. Взгляды старосты и отца были прикованы к передвигающемуся Папаше Упрямцу, то задерживаясь на одном месте, то перемещаясь вместе с ним, растягиваясь и сжимаясь, словно резинка.

Я быстро сгонял домой и принес термос горячей воды. Благодаря возможности входить, чтобы наливать, а затем подливать им воду, я то и дело попадал в кабинет и мог слышать, о чем они говорят.

Староста сказал: Из двух мужей Цинь Гуйе Лань Мао – первый, а Вэй Цзяцай – второй. В любом деле важна очередность, не так ли? Тот, кто был первым, должен иметь преимущество над тем, кто был вторым. Тот, кто был первым, тот и главнее, а тот, кто был потом, – второй по очереди, я так считаю.

Папаша Упрямец ответил: Это неправильно. Нужно решать в соответствии с реальным положением дел. Если бы важна была очередность и кто первый, тот и главнее, то я, служивший в армии десять с лишним лет, уже бы получил повышение и разбогател, ведь я был бы первым? Но это ведь не так. Солдаты, которые начали служить позже меня, быстрее получали повышение, и их было много.

Увидев, что староста все еще с ним не согласен, Папаша Упрямец продолжил: Если действовать по вашим правилам, то вы бы никогда не стали старостой деревни. Старостой должен был стать Баоцзун. Когда он был секретарем в деревне, вы были еще мелким крестьянином.

Староста Мэн ответил: Но ведь Баоцзун стал учителем? Он сейчас – госслужащий, по званию он выше, чем я, староста.

Папаша Упрямец сказал: Баоцзун, теперь скажите свое мнение.

Мой отец произнес: С кем бы из них – с Лань Мао или Вэй Цзяцаем – ни останется в итоге Цинь Гуйе, они должны пойти в администрацию народной коммуны и получить свидетельство о браке, чтобы сделать брак законным.

Слова моего отца были совершенно явно не тем, что хотел услышать Папаша Упрямец, как минимум это было сейчас не самое насущное. Папаша Упрямец хотел четко услышать позицию отца: с кем должна остаться Цинь Гуйе – с Лань Мао или Вэй Цзяцаем? Но отец отвечал уклончиво, не по существу, словно писал сочинение не по теме – ни к селу ни к городу. Упрямец увидел, что взгляд его дальнего родственника печален, как потухший очаг. Он взмахнул рукой и резко опустил ее вниз:

Тогда я сам приму решение, пользуясь единоличной властью!

Когда солнце клонилось к закату, в деревне заработали три громкоговорителя, в один голос они передавали слова старосты деревни: Односельчане, внимание! Вэй Цзяцай, Цинь Гуйе и Лань Мао – особое внимание! Сегодня вечером все собираемся в здании школы, все собираемся в здании школы, будет оглашено важное решение!

Стемнело, в школе набилось ужас как много народу, даже больше, чем вчера. Я заметил, что были и приехавшие из соседних деревень. Судя по всему, громкоговорители старосты Мэна разносили весть далеко за пределы деревни. Народ так валом валил только на кинопоказы, которые устраивала в коммуне передвижная кинобригада.

Один за другим появились Вэй Цзяцай, Цинь Гуйе, Лань Мао, староста и Папаша Упрямец. Перед каждым из них толпа безропотно расступалась и выстраивалась двумя рядами вдоль прохода, словно впускала кинопередвижку.

Папаша Упрямец взошел на кафедру, судя во всему, именно он собирался огласить итоговое решение. Я был в замешательстве, ведь ранее я слышал, как Папаша Упрямец говорил – мол, лучше, чтобы решение огласил староста. Почему же сейчас не так? Староста Мэн воспротивился? Думаю, да. У них с Папашей Упрямцем возникли разногласия по поводу результата разбирательства, мнения разошлись, и староста не хотел оглашать решение, которое не одобрял.

Под пристальными взглядами публики Папаша Упрямец изрек:

Цинь Гуйе остается с Вэй Цзяцаем! В течение трех дней они обязаны явиться в администрацию народной коммуны и оформить свидетельство о браке.

Закончив говорить, Папаша Упрямец сошел с кафедры и быстро зашагал прочь. Он не стал дожидаться реакции от заинтересованных сторон и публики и поспешил уйти, словно пытался от нее укрыться. Может, он опасался, что его решение будет иметь не очень хорошие или даже плохие последствия?

Вердикт произвел на удивление неплохое впечатление, о чем свидетельствовали радостные возгласы и одобрительный шум, доносившиеся из класса. В основном сельчане радовались и даже поздравляли друг друга, будто посмотрели фильм, в котором хорошие герои победили плохих или в котором справедливость одержала победу над злом. Один за другим они выбегали наружу в надежде найти Папашу Упрямца и выразить ему свое уважение и благодарность за справедливое, разумное и здравое решение. Не найдя его, они продолжали горячее обсуждение и еще долго изливали свои чувства, прежде чем окончательно разошлись по домам.

Остались в классе только Лань Мао, Цинь Гуйе и Вэй Цзяцай.

Лань Мао сидел на корточках, съежившийся и подавленный, как корень срубленного дерева. Он был зачинщиком брачного спора и оказался побежденной стороной. Казалось, он даже не предполагал, что результат может быть таким, а с другой стороны, наверняка думал и о такой возможности. Папаша Упрямец, на которого он возлагал большие надежды, вынес решение, согласно которому он проиграл дело. Он не был из деревни Шанлин, наверное, в этом причина. Иначе он вернул бы женщину, которую так хотел вернуть.

Цинь Гуйе неподвижно сидела на стуле. Ее волосы были растрепаны, будто перед тем, как застыть, она вела себя возбужденно или даже безумно. И хотя она не двигалась, видна была ее душевная боль, та часть ее лица, что была освещена, выглядела искаженной, словно фрукт, объеденный червяками. Она сложила руки на своем большом животе. Одна была раскрыта, как крыло куропатки, словно защищая ребенка в утробе, а другая сжалась в кулак, как молоток плотника, словно намереваясь вышибить ребенка наружу.

Единственным, кто здесь двигался, был Вэй Цзяцай. Он сиял от радости, словно охотник, поймавший добычу. Сначала он по-доброму звал Цинь Гуйе вместе с ним вернуться домой, но когда от нее не последовало никакой реакции, прибег к силе – грубо взял ее за руку, она