Сто лет Папаши Упрямца - Фань Ипин

Шел 1973 год. В том году случились два больших события, которые стали сильным потрясением для шанлинцев, это было что-то невообразимое. Первое – предательский побег Линь Бяо[8], разбившегося в Ундерхаане. Жившие в голоде и холоде шанлинцы никак не могли понять одного: как такой человек, как Линь Бяо, с высокой зарплатой и возможностью есть лапшу сколько угодно, мог предать Родину? А второе событие – спор между двумя мужьями за Цинь Гуйе. Большинство женского населения Шанлина не могло взять в толк: ведь обычно у мужа было несколько жен, так почему же у Цинь Гуйе несколько мужей? А большинство мужского населения хотели узнать, который из двух сражающихся за нее мужей – настоящий? Или кто из старший муж, а кто второй?

Гибель Линь Бяо не затрагивала шанлинцев лично, к тому же у государства уже имелось твердое мнение на сей счет. А вот то, что у Цинь Гуйе оказалось два мужа, – это произошло в их деревне, и шанлинцам пришлось вмешаться, и все тут.

Так получилось, что авторитетом для решения гражданских дел деревни Шанлин, вне всякого сомнения, обладал Папаша Упрямец. А уж в таком сложном, запутанном и крайне необычном случае расследование и последующее решение не мог вынести никто, кроме него.

Папаша Упрямец был уважаемым человеком у нас в деревне Шанлин, никто в этом не сомневался. Он участвовал в войне с японцами, в обычном отряде и в заградотряде. В сражениях с японскими дьяволами строго следовал военному закону и не считался с родственными связями, расстреляв множество сбежавших с поля боя офицеров и солдат. Он все это нам рассказывал, и мы ему верили. С тех пор, как я себя помню, так и повелось: если в деревне возникало неразрешимое дело, жители обращались к нему, и он все решал.

В том году мне было девять, а значит, Папаше Упрямцу – пятьдесят три, потому что он всегда был старше меня на сорок четыре года. Пятидесятитрехлетний Папаша до сих пор оставался холостым, а это означает, что у него никогда не было жены. Может ли неженатый человек решать споры между супругами? Ответ – конечно, может. Деревенские жители все без единого возражения выдвинули кандидатуру Папаши Упрямца на роль судьи по возникшему брачному спору, и это показывало, с каким доверием к нему относились.

Было самое начало зимы, в школу, где я учился в третьем классе, понабилось народу. Длинная газовая лампа свисала с балки, как созревшая тыква-горлянка. Изрыгаемый ею белый свет падал на болезненные лица истощенных людей.

В первом ряду сидели Цинь Гуйе и оба ее «мужа». Сейчас я пишу слово «муж» в кавычках потому, что Цинь и мужчины, с которыми у нее были супружеские отношения, не обращались в администрацию коммуны для регистрации брака, так что ни один из браков не мог считаться законным. Но в те времена это не имело особого значения, так что объективно и фактически у Цинь Гуйе было именно два мужа. Помню, что одного из них звали Лань Мао, а второго – Вэй Цзяцай. Лань Мао был родом из других мест, а вот Вэй Цзяцай – из нашей деревни. Лань был белолицым, утонченным и воспитанным, а Вэй Цзяцай – смуглым здоровяком. Они сидели по обе стороны от Цинь Гуйе, один справа, другой слева, как два терновых куста возле букета цветов.

А дальше расселись односельчане, которые пришли послушать разбирательство, сидели на столах и табуретках, толпились даже в проходе, и постоянно прибывали все новые и новые любопытствующие. Те, кто не смог попасть внутрь, стояли за дверьми, подглядывая через окна или двери. Так как был вечер и работа окончилась, практически все жители деревни заявились сюда, в школу. Было более оживленно и шумно, чем днем во время занятий. Пришли-то не столько проследить за тем, как решится дело, сколько побалабонить да развеяться. В нашей захолустной деревеньке одинокие люди особенно нуждались в собраниях и развлечениях.

Папаша Упрямец стоял за кафедрой лицом к аудитории, словно учитель перед учениками. А люди снизу взирали на него, как ученики на учителя. Порой он садился, порой вставал, так же вел себя и мой учитель: тот во время урока всегда стоял и садился, только когда ученики тихо занимались самоподготовкой и делали домашнюю работу. Папаша Упрямец сидел во время рассмотрения дела и вставал, когда внизу поднимались шум и волнение. Но и стоя, и сидя Папаша Упрямец выглядел внушительно и мужественно, как дерзкий, крепкий бык.

В тот момент Папаша Упрямец, к которому было приковано всеобщее внимание, восседал в своей рваной шапке и старой одежде со строгим и торжественным видом, точь-в-точь честный и неподкупный судья Паньгуань[9]. Для начала он попросил стороны по очереди изложить факты, причины произошедшего и свои требования. Процесс заседания теперь и впрямь стал походить на судебное следствие.

Основываясь на высказанном всеми сторонами, факты и причины произошедшего, а также претензии сторон были следующими:

В позапрошлом году у Вэй Цзяцая была жена, женщина из других мест. Откуда именно – никто в деревне не знал, возможно, и сам Вэй Цзяцай был не в курсе. Ходили слухи, что он купил ее у торговцев людьми, но никто не проводил расследования, и это ничем не было подтверждено. В общем, у Вэй Цзяцая была жена. Доказательством того, что эта женщина из чужих мест сделалась его женой, было то, что они пригласили сельчан на свадебный пир. От каждого дома в деревне пришло по представителю, и они лично стали свидетелями того, как новобрачные совершают поклонение духам Неба и Земли, а также родителям. И это гораздо важнее, чем получить свидетельство о браке в администрации народной коммуны. Поэтому что касается вопроса, пошли ли они в администрацию за свидетельством, – это никого не волновало.

Через несколько дней после свадебного пира жена Вэй Цзяцая отправилась работать в поле. И только когда она зарегистрировала трудовые единицы, люди узнали, что ее зовут Цинь Гуйе.

Цинь Гуйе и Вэй Цзяцай вели супружескую жизнь, как и любая другая пара в деревне, днем они работали в поле, зарабатывая трудоединицы, а ночью, специально или нет, занимались процессом, приводящим к рождению детей. В начале лета прошлого года Цинь Гуйе родила ребенка – мальчика. Мальчик родился недоношенным: Вэй Цзяцай и Цинь Гуйе поженились зимой позапрошлого года, и даже если бы он был зачат в самый день свадьбы, все равно прошло менее девяти месяцев, так что это в любом случае были преждевременные роды. Вэй Цзяцай обожал малыша,