Последний гвоздь - Стефан Анхем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед ним Комаровски пожала руку мужчине в белом халате, а также невысокому упитанному мужчине в очках и свободном пиджаке с заплатами на локтях. Он слышал, что они перекинулись парой слов, но не мог их разобрать, да это и не играло большой роли.
Ведь там, в дальнем конце помещения, лежало тело. Оно лежало совершенно неподвижно на разложенных носилках под белой тканью, и с каждым шагом в его сторону в нем все сильнее росла надежда. Надежда, которой, как он в глубине души понимал, не суждено оправдаться, и от которой он всеми силами старался избавиться.
Но сейчас, когда он находился здесь, он не мог отогнать от себя мысль, что, может быть, это все-таки не Теодор. Что хоть и маленький, но шанс есть. Что его шведский номер удостоверения личности перепутали с датским. Или что это просто кошмарный сон, который должен закончиться в ту же секунду, как он взялся за ткань, собрался с духом и откинул ее в сторону.
Теодор выглядел так, как всегда во сне. Закрытые глаза и то самое умиротворенное сияние, от которого все мышцы у него на лице расслабились. От которого ему захотелось разбудить его, осторожно поцеловав в лоб. Как ему всегда хотелось делать, с тех пор как он стал отцом. Черт с ним, что маленький организм мучился от коликов, и каждый час бодрствования превращался в пытку.
И сейчас он тоже хотел его разбудить, и так, будто это движение настолько укоренилось в его сознании, что не поддавалось контролю, он наклонился к Теодору, который, точно как в детстве, выглядел, словно во сне освободился от всякой боли.
После ничто уже не могло быть как раньше. Холод, который ощутили его губы, разлился по нему и изменил все. Все сомнения исчезли, осталось только осознание, что его сына, его собственного любимого сына больше нет.
Слез, однако, не было. Как он ни пытался их вызвать, горе как будто было заблокировано и не впускало его к себе. Но Соня с Матильдой плакали. Он видел блестевшие у них на щеках слезы и где-то очень отдаленно мог его слышать. Горе – перелившееся через край и хлынувшее наружу.
Он подошел и обнял их. Прижал к себе как можно ближе, чтобы утешить, но и чтобы попытаться почувствовать то же, что и они. Ничего не вышло. Он совершенно отсутствовал. Теперь он ощущал это. Сильнее, чем когда-либо. Он должен узнать. Как полицейский, он должен точно узнать, что произошло.
– Как он умер? – спросил он, выпустив из объятий Соню с Матильдой.
– Фабиан, ты же все знаешь, – сказала Комаровски. – Я тебе рассказала по телефону.
– Да. Но я хочу услышать это от него. – Он подошел к врачу. – Ведь, наверное, вы проводили осмотр?
– Да, это так. Меня зовут Франк Бент Нильсен, и я судмедэксперт здесь, в больнице.
– И мой очень простой вопрос таков: как умер Теодор?
– Фабиан, это правда так необходимо? – спросила Соня.
– Да, – ответил он. – Увы, – и затем снова повернулся к врачу.
– Ваш сын повесился.
– Где? Где он повесился?
– Ну, папа, хватит!
– Матильда, я сам разберусь. Я спросил, где конкретно повесился мой сын?
– В своей камере, – ответил плотный мужчина и протянул руку. – Флемминг Фриис. Я отвечаю за изолятор в Хельсингере, и хочу сначала выразить вам свои глубочайшие соболезнования. То, что произошло, – ужасная трагедия. Не только для вас, но и для всех нас, кто здесь работает.
– Значит, он повесился у себя в камере. А как конкретно это произошло?
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что он использовал. Как я понимаю, вы не пропускаете веревки или что-то подобное, что…
– Фабиан, вот сейчас уже хватит! – перебила Соня.
– Любимая, прости, но я должен знать, что произошло. Как так могло получиться, что молодой мужчина, за которым велось наблюдение, как будто он уже осужден за убийство, мог повеситься у себя в камере.
– Фабиан, мы конечно получим ответы на все вопросы. – Коморовски подошла к нему. – Но сейчас не подходящий момент. Мы здесь, только чтобы…
– Ядвига, я знаю, зачем мы здесь.
– Простите, – Флемминг Фриис поправил очки и шагнул к нему. – Я хорошо понимаю, вам нужно знать, что произошло. Вы полицейский и, конечно, должны знать все. Проблема в том, что мы еще не закончили наше расследование.
– Нам пришлось ждать больше трех суток, чтобы нам просто разрешили приехать и увидеть его, целая вечность в нынешних обстоятельствах, а вы все еще не знаете, что произошло?
– Что нам точно известно – он разорвал свою простыню на длинные полоски и сплел из них веревку.
– Пожалуйста, – покачала головой Соня. – Неужели мы должны об этом слушать?
– Дорогая, можете выйти и подождать снаружи. Так будет лучше. Я приду, как только закончу. – Он снова повернулся к Флеммингу Фриису. – Продолжайте.
– Затем связал два конца вместе, поднял кровать и прислонил ее к стене, после чего…
– Подождите. Поднял кровать? Как он мог это сделать? Она же, наверняка, как в других тюрьмах, прикреплена к стене.
– Это верно, и это правда должно быть невозможно. Но каким-то образом он завладел гаечным ключом. Таким шведским ключом.
– Он имеет в виду разводной ключ, – сказала Коморовски.
– Совершенно верно, и как это произошло, нам пока неизвестно, – пожал плечами Фриис.
– А потом? Что он сделал потом?
– Ну, он привязал веревку к одной из верхних ножек кровати и вокруг своей шеи. В конце он просто сел, и в таком положении мы его и нашли.
Несмотря на то, что это было совершенно немыслимо, объяснение звучало довольно правдоподобно. Да и почему такое действительно не могло случиться? Что ему на самом деле взбрело в голову? Что кто-то что-то скрывает? Все они знали, что Теодору долгое время было плохо. Но то, что он настолько отчаялся, что втайне совершил все приготовления, чтобы наконец довести дело до конца, стало для всех в тюрьме шоком.
– У вас есть еще вопросы? – продолжил Фриис.
Фабиан покачал головой. Его переполняли вопросы, но он не мог сформулировать ни один, поэтому взял за руку Соню с Матильдой и повернулся к двери.
– Мы узнаем больше после самого вскрытия, если есть еще что-то. Так вот обстоит дело. Так что лучше дождаться его результатов.
– Конечно. – Коморовски пожала Фриису
