Последний гвоздь - Стефан Анхем

он и ожидал, – он немного прибавил громкости, развернул на полу гостиной коврик и начал разогреваться. Но покой не приходил. Несмотря на медитативную музыку, расслабляющие упражнения и то, что он всячески старался ни о чем не думать, адреналин не отпускал.

Вероятно, причина в том, что это должно случиться именно сегодня. То, чего они с Соней и Матильдой ждали с момента получения известий, должно наконец состояться. Они надеялись, что это поставит точку в той неопределенности, в которой они оказались, а в лучшем случае даст начало чему-то новому. Чему-то, что поможет им снова сблизиться. Сблизиться в горе, пока лишь отдаляющем их друг от друга.

В конце концов он бросил упражнения и подошел к кухонной столешнице, где заряжался мобильный. Точно так, как он сделал во вторник. Сейчас там ничего не было. Ни СМС, ни пропущенных звонков. Но тогда на автоответчике висело сообщение от Коморовски. Она пыталась до него дозвониться в 5:32, именно в это время, как он позже заметил, он впервые провалился в черную дыру.

Здравствуйте, Фабиан, это Ядвига Коморовски, – сказала она ровным, почти искусственным, тоном. – Прошу прощения, что звоню так рано, но было бы здорово, если бы вы мне перезвонили при первой возможности. Так, будто это была не она, а какой-то компьютерный голос, запрограммированный на сходство с ее настоящим.

С барабанящим в ушах пульсом он нашел ее номер и позвонил, и словно и для мобильных сигналов утро было еще слишком ранним, им понадобилось время, чтобы поймать ближайшую вышку и соединить абонентов.

– Здравствуйте, Фабиан, – произнесла она тогда. В этот раз даже не пытаясь говорить ровным тоном. – Думаю, лучше, если вы сядете, прежде чем мы…

Где-то в тот момент мобильный выскользнул у него из руки, как будто стал вдруг слишком тяжелым, и ударился об пол, перед тем как упасть в паре метров от него. Но этих слов ему хватило. Он уже понял больше, чем ему когда-нибудь могло понадобиться. Больше, чем кому-либо когда-нибудь могло понадобиться.

От осознания ноги подкосились, и он сполз на пол рядом с телефоном.

– Фабиан, что случилось? – услышал он крик. Но раздавался он не из мобильного, а с лестницы, и, подняв глаза, он увидел закутанную в халат Соню в компании с Матильдой. – Что ты тут делаешь? На часах всего без четверти шесть.

– Мама, ты что, не понимаешь? – сказала Матильда. – Это Теодор. Да, папа? Это же Теодор?

Он попытался ответить, но камень в груди лишил его голоса.

– Фабиан, это правда? – спросила Соня с текущими по щекам слезами. – Матильда права? А? Фабиан, ответь! Правда, что Тео…

Он смотрел то на Соню, то на Матильду, не в силах сказать хоть слово.

– Я знала! – закричала Матильда и разрыдалась. – Я же говорила! Я же это все время говорила!

Сам он не мог ни кричать, ни плакать. Он пытался, но был не в силах. Не пролил ни слезинки. Как будто был не в состоянии осознать, что Теодора больше нет. Что его сын свел счеты с жизнью.

В то же время часть его все время боялась именно этого. Будто слабое предчувствие. Подсознательное понимание, что по-другому это закончиться не может. Что как бы он ни пытался бороться и направить цепочку событий в другое русло, все дороги вели именно сюда. Будто в черную дыру, гравитацию которой ничто не могло преодолеть.

Но, возможно, сегодня все изменится. Через несколько часов они впервые отправятся туда и встретятся с ним.

Увидят собственными глазами.

Увидят невообразимое.

7

Именно этот коридор был одним из самых безликих во всем треугольном здании полиции Копенгагена. Длинный, без дверей или окон. Даже стены не удостоились никаких украшений помимо скучной бежевой краски, чуть светлее, чем коричневый линолеум на полу.

Но, без сомнения, именно по этому коридору Ян Хеск ходил чаще всего. Не только за годы работы в полиции, а, вероятно, за всю жизнь, от школьных коридоров до прихожей в его собственном доме. Диарейный ход, как его называли из-за цвета, вел от кабинетов и рабочих мест к переговорным, и Хеск частенько проходил по нему по двадцать раз за день.

Но никогда еще он не направлялся по нему в переговорную, чтобы в одиночку вести рабочее совещание и никогда так часто не оглядывался.

Он не мог по-другому. Ему казалось, что все следят за ним и отмечают каждый его шаг. Как заметила Трин Блад, видимо, он просто боялся совершить ошибку. Боялся, что в нем увидят самозванца, которому просто до сих пор везло.

В сомнениях он колебался между тем, чтобы ускорить шаг, не потеряв еще одну драгоценную минуту, и тем, чтобы развернуться и просто убежать отсюда.

В некотором роде его удивляла собственная амбивалентность. Ведь именно этого он так ждал все годы. Расследование убийства, которое могло пойти по какому угодно пути и уж точно разбавить серые будни жизни.

Конечно, удобнее было бы начать с чего-то более простого, и да, именно в этом деле действительно чувствовалось что-то тревожащее. Что-то, что заставляло его быть начеку.

Но все это эмоции и беспокойные мысли, для которых сейчас нет места. Чтобы суметь довести расследование до победного конца, ему нужно сохранять хладнокровие, концентрироваться на необходимых вещах и не погружаться в себя.

Он завернул за угол, вошел в недавно отремонтированный отдел переговоров и увидел, что остальные члены команды уже сидят и разговаривают за столом позади одной из отполированных стеклянных стен. Коллеги не производили впечатление спокойно беседующих, а это означало, что они начали встречу без него.

Ладно, он опаздывал, действительно опаздывал. Почти на четверть часа. Но все же. Это ведь его расследование. Ведь это он должен вести дискуссию и координировать работу остальных. Немного уважения, неужели он многого требует? Да, очевидно. Четверть часа достаточно для них, чтобы начать плясать на столе.

Он заходил в туалет. Он чувствовал необходимость посидеть там и собраться с мыслями, в отсутствие посторонних взглядов. Без коллективного оценивания. Это был его первый с утра перерыв.

В обычных обстоятельствах четверть часа за закрытой дверью туалета приносила ему удовольствие. Но в этот раз тело намертво заклинило, и оно судорожно удерживало то, что следовало отпустить. И вместо того, чтобы собраться с силами перед предстоящими событиями, он тужился, пока со лба не закапал пот, и проклинал себя за неспособность справиться даже с самым элементарным занятием.

В конце концов он сдался, помыл руки, стер пот со лба и поспешил в переговорную. Однако свои сомнения