Завещание фараона - Ольга Митюгина

клубы дыма, восходившего от золотых курильниц, что стояли по обе стороны кресла, в котором, запрокинув голову, полулежала царица. Глаза Нефертити были закрыты. Ни единый луч солнца не беспокоил солнцеподобную, бессильный пробиться сквозь плотные занавеси зелёного шёлка на окнах. И яшмовый пол, и белый мрамор стен — всё окутывал мягкий полумрак.

Лицо молодой женщины хранило следы усталости и изнеможения, а волосы ещё липли к вискам и лбу: видимо, вызванная лихорадкой испарина пока не высохла на коже. Но боль, неотступно терзавшая венценосную, отступила, и бледная улыбка скользила по обескровленным, искусанным губам. Похоже, царица засыпала…

Девушка смотрела на свою госпожу, раздираемая состраданием и чувством долга. Перед ней была страдающая женщина — но и грозная властительница обоих Египтов.

Которая не прощала промедления в делах.

И девушка решилась.

— Госпожа моя… — осторожно кашлянула она. — Госпожа!

Нефертити тяжело застонала и медленно раскрыла глаза.

— Что?

— Я… Госпожа простит меня…

— Что случилось?

— Начальник фиванской стражи просит аудиенции, — на одном дыхании выпалила дежурная. — Я ему возражала, но он сказал, что у него что-то очень важное.

Нефертити глубоко вздохнула и на миг прижала кончики пальцев ко лбу, словно пытаясь стереть следы утомления и боли с лица.

— Сетх его побери… — едва слышно пробормотала она, но уже в следующую секунду выпрямилась в кресле, решительная и властная. — Позови рабов, пусть раздвинут занавески и потушат курильницы. И веди сюда этого остолопа.

Дежурная дама скрылась, а через минуту в комнату вбежали служанки, и в мгновение ока все приказы солнцеподобной были исполнены: комнату заполнил яркий солнечный свет, а курильницы вынесли прочь.

Царица поднялась и подошла к окну. Лекарство успело подействовать, и боль отступила, но мысли разбегались и путались — как всегда после вдыхания чудодейственного дыма. Сны, что навевали его ароматные клубы, не походили на обычные. Всегда удивительно лёгкие и радостные, они приносили отдохновение не только телу, но и душе. Нефертити несколько огорчало лишь одно: после них терялась ясность рассудка.

А через некоторое время боли возвращались, и, что хуже всего, приходила необъяснимая раздражительность, которая мешала ещё больше.

Царица распахнула створки окна, и ветер из сада принёс благоухание цветов и щебет птиц.

Сзади хлопнула дверь: вошёл начальник стражи.

Тёмная на фоне светлого окна, царица обернулась к нему.

— Я тебя слушаю.

Ани упал ниц.

— О солнцеподобная дочь Ра! Прости, что я осмелился потревожить тебя… Но я принёс вести об Агниппе и Мена.

Царица приподняла бровь. Лицо её сохраняло каменное спокойствие, словно молодая женщина боялась, что единое резкое движение, единое переживание вновь вызовет приступ мучительной боли.

— Вот как? А я подумала, что ты их поймал. В противном случае можно было бы подождать общего приёма.

— Я… — Ани смутился. — Прошу простить… Я подумал…

— Так что же ты узнал? — перебила Нефертити.

— Ко мне только что прибыл некий вельможа, владелец деревни неподалёку от Мен-Нефер. Так вот, у них на отшибе, за селом, живёт какая-то Катути, почти нищенка. Вчера она приютила двух постояльцев, старика и рыжего подростка, по виду таких же бедняков. Но мальчишка выложил целое серебряное кольцо, чтобы спасти Катути от долгового рабства! Вельможа сразу отправился за своими людьми, чтобы схватить подозрительных, но опоздал. Он уже не застал их в домике Катути… И сразу отправился в Фивы, ко мне, чтобы…

— Он описал тебе этих людей?

— Да, о солнцеподобная. Мальчишку, во всяком случае. Я уверен, что мы напали на след Агниппы!

Нефертити, не сдержав досады, вздохнула и отвернулась. Глядя в окно, распорядилась:

— Отправь к этой Катути обученных людей, пусть всё узнают подробно. Верхом, а не по Нилу! Потом — немедленно ко мне. Ступай, я тебя более не задерживаю.

…На следующий день, в той же комнате, начальник стражи вновь явился пред грозные очи солнцеподобной дочери Ра — но в уже более подобающие для приёма часы.

— Итак? — осведомилась Нефертити.

— О царица… — в замешательстве пробормотал Ани. — Видимо, сам Сетх помогает беглецам. Эта женщина, Катути…

— Ну? — поторопила солнцеподобная.

— Она не знала, кто… кому дала приют. Она отдала им свою лодку. За коней.

Нефертити прищурилась, глядя на незадачливого чиновника.

— Что ж, нечего сказать, великолепная работа. Отличная. Так что же, надеюсь, твои люди не сообщили крестьянке, кому она помогла?

— Нет, о царица! Как можно! К чему нам лишние сплетни и слухи?

— Ну, хоть на что-то у них хватило ума, — колко заметила Нефертити. — Коней только заберите…

— Что прикажешь сделать с ней самой?

— А что ты с ней сделаешь? — отворачиваясь к окну, передёрнула плечами царица. — С каждой дурочкой деревенской возиться прикажешь? Так мы Египет в крови утопим. Почём зря. Сетх с ней.

— Какие будут приказания, о царица?

Она усмехнулась уголком рта, не оборачиваясь.

— Приказания? Теперь у Агниппы и Мена есть выигрыш во времени. Хуже — у них есть лодка. Сейчас искать их на реке бесполезно. Более того. После дождя Нил поднялся и течёт стремительно, почти как во время разлива. На следующий день беглецы могут достичь одного из наших портовых городов. О, Мена… Великий лазутчик моего отца-Осириса… и великий предатель! Остаётся одно… — Царица резко обернулась к начальнику стражи. — Они наверняка направятся в Грецию, больше некуда. Ведь только Грецию отделяет от Египта море, и только её кораблям уступает наш флот. Значит, Агниппе нельзя позволить сесть на корабль.

— Я понял, солнцеподобная, — коснулся лбом пола начальник стражи.

Не обращая на его слова внимания, Нефертити продолжила:

— Ты пошлёшь весть в Дельту. Иди к жрецам, прикажи задействовать «дорогу зеркал»[2]. Теперь это единственный способ опередить преступников. Отныне ни одно судно не должно покидать Египет без тщательной проверки всех трюмов и пассажиров. Все выезжающие за пределы страны должны иметь на руках документы, заверенные номархом их провинции.

Царица замолчала, и тень глубокой задумчивости легла на её лицо.

— Прикажешь исполнять, о солнцеподобная?

— Я не отпускала тебя, — в голосе Нефертити прозвенел металл. — Это не всё.