Завещание фараона - Ольга Митюгина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, не близко… — вздохнула крестьянка, но больше ничего добавить не успела. Дверь скрипнула, на стол упала тень, и в комнатку ворвалось густое облако винного духа, а с ним и его источник — молодой парень в одной набедренной повязке.
В руках у него, неведомо каким чудом уцелевший, наблюдался некий глиняный сосуд — похоже, он-то и помогал бедолаге сохранять равновесие.
— Всем… привет! — с порога объявил незваный гость.
Мена резко поднялся.
— Откуда взялся этот бродяга? А ну, пошёл вон!
Парень перевёл подёрнутые поволокой, полные недоумения глаза на Катути.
— А чего он тут раскомандовался?..
Катути тоже вскочила и затараторила:
— Тихо, мил человек, это сынок мой, сынок! Ты откуда тут взялся, глаза б мои на тебя не смотрели, образина бесстыжая? — напустилась она на «сынка». — И опять напился, мерзавец ты этакий!.. Солнце встать не успело, а ты дёрнуть успел! Вчера такая непогодь была, где только переждал? Гляньте, ему и буря не буря! Да что ж это такое делается, люди добрые? Совести нет совсем, мать вся в долгах из-за него, а ему хоть бы хны! А ну дай сюда!.. — она хотела вырвать у парня кувшин, но «сынок» вовремя отшатнулся — чуть не упав на пол.
— Не, не, не… — погрозил он пальцем маме. — Опять разобьёшь… А там вино-о-о…
— Я тебя, недоумка, в город посылала? Заработать я тебя посылала?.. Что это за явление?.. Опять прогнали, что ль? Что молчишь?.. Деньги где?
Парень тупо кивал в такт словам Катути.
— Посылала… Прогнали… Ничего не дали…
— А нажрался ты на какие шиши? — вкрадчиво вопросила крестьянка, прикрывая двери. И рявкнула: — Кувшинчик этот на какие шиши ты купил?! Я вся в долгах, боюсь людям на глаза показаться, а ты?!. Скоро подать платить, что я сборщикам предъявлю, по твоей милости?! В рабство угонят!.. Очухаешься, да поздно будет! Где покупал?!
Он замотал головой, пытаясь выговорить:
— Да… н-не… покупал я… Я нашёл!..
Катути скрестила руки на груди.
— Ага… — с сарказмом протянула она. — Кувшинчик вот этот нашёл?..
— Нет… Я иду… а на дороге… валяется кошелёк… триста колец… Золотом… Я и купил…
— Угу… — ласково кивнула женщина. — Купил. За триста колец. Золотом! Придумай что поумнее! Кто такие деньги посреди мостовой оставит, помилуйте боги! Ну, раз принёс, что теперь? Не пропадать же добру! Ставь на стол.
— Мама… — сын расплылся в глупой улыбке.
Катути взяла кувшин, критически оглядела со всех сторон — и с размаху разнесла о стену.
— Мама!.. Это же вино!.. — взвыл пьяница, мгновенно трезвея.
— Ничего. Наглеть не будешь, — наставительно вымолвила Катути.
Агниппа давилась смехом, переглядываясь с Мена. Советник тоже с трудом удерживался, чтобы не рассмеяться.
И тут со двора донеслось громкое ржание, которому откликнулись кони под навесом.
Все невольно вздрогнули.
В дверь требовательно постучали.
Все, кто находился в комнате, побледнели и обменялись взглядами — кроме сына Катути, который, стоя на коленях, обливался слезами над разбитым кувшином.
Агниппа невольно сжала пальцами воротник рубашки.
Катути облизнула пересохшие губы.
— Это те, кого ты ждала вчера вечером? — негромко спросил Мена.
Крестьянка судорожно вздохнула и коротко пожала плечами. Взгляд её беспомощно скользнул вокруг.
Стук повторился.
Ещё раз вздохнув, женщина распахнула дверь — и лицо её стало белее погребальных полотен.
Во дворе, на прекрасном скакуне мышиной масти, ожидал всадник. На тонкой рубашке с широкими рукавами, нарамнике, блестя под солнцем золотом и красной эмалью, лежал широкий ворот, ускх, а концы пояса, стянувшего талию визитёра, изящно ниспадали вниз, по складкам верхней схенти, под которой угадывались несколько нижних — впрочем, нисколько не стесняющих движений всадника. Строгое худое лицо казалось треугольным в обрамлении красно-белого полосатого платка-клафта.
Серебро посверкивало в утренних лучах на узде и стременах коня.
Катути покачнулась и схватилась за косяк двери.
— Здравствуй, Катути, — бесстрастно произнёс незнакомец.
— Здравствуй, господин мой, — пролепетала несчастная.
— Итак, ты приготовила подать?
В ветвях дерева прошумел ветер.
Крестьянка провела языком по губам.
— Я, господин мой… Добрый господин мой… — она опустила глаза и еле слышно прошептала: — У меня ничего нет. Ты же знаешь, какой у меня сын… Я же платила… я исправно платила всю жизнь! Сжалься, господин мой. Сделай снисхождение по моим затруднениям. Дай мне срок… не присылай стражу… Клянусь всеми богами, господин мой, я всё заплачу, — она молитвенно сложила руки, ловя взгляд приезжего.
Всадник утомлённо вздохнул. Лицо его не выразило ни малейшего участия.
— Катути, почему меня должны волновать твои проблемы? — осведомился он. — Засуха ударила по всей деревне, не только по тебе. Если я всем начну делать поблажки, мне, глядишь, нечем будет и перед казной отчитаться! Между тем ты одна не можешь заплатить. Все остальные нашли средства.
— Но, господин мой, я вдова. Мой сын…
— Ты задолжала всему селу. И мне больше всех. Я строго наказал своего управляющего, когда узнал, сколько он дал тебе в долг, пользуясь тем, что я был в столице… Если бы служба не призывала меня постоянно находиться при гарнизоне, уверяю тебя, ты не получила бы и медного кольца. Посчитаем, сколько этот ненормальный дал тебе? Корову для вспашки поля — это я оцениваю, с процентами, в двенадцать медных колец; два мешка зерна — пять медных колец. Мешок муки — десять. Кувшин масла — девять.
— Сжалься, господин мой…
— Итого тридцать шесть колец медью. Тридцать шесть, Катути!
— Откуда же у меня такие деньги, господин мой? — прошептала крестьянка.
— И девять колец — сумма подати. — Вельможа не спеша похлопывал свёрнутой плетью по открытой ладони. — Что прикажешь мне делать с тобой, Катути? Я ведь мог сразу прислать своих людей, но я решил сначала поговорить… И вот твоя благодарность за моё великодушие?
Женщина судорожно вздохнула и медленно опустилась на колени.
— Умоляю, господин мой… Сжалься! Я найду… я найду деньги на подать!