Завещание фараона - Ольга Митюгина

Итак, Дельту мы перекроем, но… — Брови её нахмурились. — Но преступники могут направиться в Финикию. Сесть на финикийский корабль, более быстроходный. В одном из портов, не подчинённых юрисдикции Египта, понимаешь? Агниппе это и в голову не пришло бы, но Мена… На месте Мена именно так я и поступила бы.

— Что прикажешь, о царица?

— Усилить отряды конной стражи в Палестине. Пусть наряды чаще патрулируют границу, и чтобы ни одна мышь не проскользнула! Можешь идти.

Ани поклонился и вышел.

Через полчаса на фиванской башне «дороги зеркал» вспыхнул и замерцал ослепительный свет.

* * *

Маленькая лодочка стремительно плыла вниз по течению, уносимая мощным потоком, вспухшим от прошедшего ливня. Ничем не отличимая от сотен других таких же рыбацких скорлупок. Воды у её хозяев было сколько угодно, рыба плескалась вокруг в изобилии, а хлеб, фрукты и мясо путники, не рискуя заходить в порты больших городов, предполагали покупать, буде в том возникнет нужда, в небольших прибрежных деревушках: Агниппа оставалась бы стеречь лодку, а Мена и сын Катути отправились бы за покупками.

К счастью, пока ничего подобного не требовалось. Боги хранили царевну и её товарищей от каких-либо приключений. Сын Катути ни о чём, похоже, не догадывался: он вообще мало чем интересовался, кроме возможности раздобыть где-нибудь выпивку.

Мена решил не причаливать на ночь к берегу, а продолжить путь, и сам остался за веслом. Правду сказать, сильно грести и не требовалось, река сама несла их судёнышко. Через несколько часов, в предрассветной темноте, бывший лазутчик фараона осторожно, держась в тени больших кораблей, провёл лодку мимо роскошных причалов Мемфиса.

Нижний Египет!

Дельта.

По плану Мена, им не следовало даже показываться в морских портах. Поэтому, уже засветло миновав пирамиды второй столицы, там, где основное русло разветвляется надвое, давая начало Дельте, их лодчонка скользнула в Сену[3], восточный рукав, что нёс свои воды к блестящим городам Иуну[4] и Хут-Варету[5].

На следующий день, благополучно миновав оба опасных места, путники достигли Палестины, в те времена принадлежавшей Та-Кем.

До укреплений Пер-Амуна, морской границы, оставалось всего девяносто схенов[6]. Тут, у небольшой деревушки, царевна и её советник попросили сына доброй Катути пристать к берегу, где с ним и попрощались. Тот, счастливо пересчитывая полученные деньги, отправился в обратный путь, а Агниппа и Мена — к хижинам сельчан.

Советник быстро договорился о найме повозки до Мигдола, караван-сарая под защитой приграничной крепости: последней стоянки караванов перед Вратами Египта Пер-Амуном. Две медных монеты решили дело, и к вечеру путники уже отдыхали в уютных комнатах. Никто не обратил внимания на старика и мальчишку: на закате в Мигдол прибыл большой караван сирийских торговцев, и в сумерках, в суете и многолюдье, стража Мигдола, даже если и заметила Мена и Агниппу, решила, что они прибыли с сирийцами и направляются в Та-Кем.

Агниппа тревожно ворочалась на кровати полночи, опасаясь каждое мгновенье услышать за дверями звон мечей и голоса стражников, но в конце концов усталость взяла своё и девушка уснула.

Мена не сомкнул глаз.

Утром он, заперев спящую царевну в комнате, вышел во двор и, разыскав хозяина каравана, приобрёл двух прекрасных коней, ничем не уступающих оставленным у Катути. Даже масть подобрал ту же: белого и вороного.

Сирийские скакуны считались лучшими в мире, но и позволить их себе могли только богатейшие люди.

Зато догнать такого на обычной лошади было невозможно.

Купец, конечно, несказанно удивился, получив царскую плату от человека, весьма бедно одетого, но все свои домыслы предпочёл оставить при себе. Он торговал давно и успел повидать так много странного за свою жизнь, что научился не задавать лишних вопросов.

Наполнив седельные мехи водой и припасами в дорогу, путники в самый полдень, в толчее и суматохе, как можно незаметнее выехали из Мигдола и отправились дальше, к границе Египта и Финикии. Основные опасности остались позади, и теперь Мена беспокоился лишь о приграничных разъездах.

* * *

Уже восьмой день беглецы держали путь по степи, вдали от караванных путей, пастушьими тропами. И если, покидая Мигдол, советник вынужден был рискнуть и ехать без остановок до захода солнца, то уже со следующего восхода путники старались двигаться в сумерках, лишь на рассвете и закате. Мена боялся потерять дорогу в темноте, поскольку не очень хорошо знал здешние края, но и скакать средь бела дня по пустой, как стол, равнине считал опасным. Для стоянок он подбирал укромные места: или сухой овраг, или расщелину в скале, или небольшую рощу у родника.

Пока обходилось без приключений.

Агниппа с восторгом смотрела вокруг, удивляясь совсем другой природе. Палестина…

Синее высокое небо, каменистая земля, жухлая низкая трава выгоревших под солнцем пастбищ. Скромные цветы. Облачка пыли из-под конских копыт. Редкие оазисы.

До финикийской границы оставалось всего тридцать семь с половиной схенов.[7] Путники ехали неторопливо в предрассветных сумерках, направляясь к небольшому оазису, что показался на горизонте.

Тридцать семь с половиной схенов! Агниппа не могла скрыть радостного возбуждения. Неужели все опасности позади? Она почти в Финикии!

Мена, напротив, походил на туго натянутую тетиву и напряжённо вглядывался в утреннюю мглу. Его взор то внимательно останавливался на кипах деревьев впереди, то изучающе окидывал горизонт.

— Мена! — не выдержав, воскликнула Агниппа. — Ну что ты? Вокруг никого, граница близко, и скоро мы будем в Финикии. Всё позади! Расслабься.

Она ласково погладила руку своего верного советника.

Мена не смог сдержать скупой улыбки, мимолётной, но тёплой.

— Да, о царевна. Но всё же мы ещё в Египте, и граница близко. Надо быть очень осторожными.

— Вокруг никого нет! Мы бы на этой равнине любого путника заметили издали.

Мена вздохнул.

— Агниппа… Знаешь… Настоящий воин может спрятаться и на голой земле! А Нефертити наверняка приказала укрепить границу. Царица умна. Она, перекрыв египетские порты, знает, что мы пойдём через Финикию. Знает и ждёт. Что касается меня, то я успокоюсь только тогда, когда мы прибудем в Афины!

— Ты слишком мрачно на всё смотришь, — с мягким укором покачала головой девушка. — У меня сердце за тебя болит.