Дневник А.С. Суворина - Алексей Суворин

Обедал в Café de Paris с Татищевым, Бестужевым и Петипа. Последние уехали в цирк. Мы с Татищевым оставались. Он рассказывал мне чрезвычайно интересную историю свою во время кампании, когда он приехал в Белу с депешами от Горчакова. Сухой прием, не пригласили к обеду. Суворов заметил, сказал государю. Тот позвал его… Говорил с ним. Перемена. «Да, в. в.» — «Нет, в. в.» — Окружающие: «Как можно! Надо: — точно так, в. в. Никак нет, в. в.»… Управлял дипломатическим Комитетом (?) у Тотлебена и сносился с королем румынским Карлом. Гринвицкий редут. Две роты. — «Пусть просит письменно. Я должен отказаться от трона, если признаю свою армию трусливою», Скобелев и румынские офицеры, с которыми он поехал на аванпосты, трусы. Воспитанники французских школ. Кн. Имеретинский, которого хотели назначить послом в Константинополь, умный, деятельный. Тотлебен ему многим обязан… С женщинами слаб. В 1875 г. обедая в Пеште с имп. Франц-Иосифом. Приехал с красносельских маневров генерал Дегенфельд. Последний хвалил русскую армию, пехоту, солдат. Но что касается артиллерии, инженеров, то говорил, что все это слабо: «Напоминает состояние этих частей у нас при Евгении Савойском.» Татищев, несмотря на этикет, сказал: «Да, может быть лучше было бы, если бы и в австрийской армии эти части напоминали Евг. Савойского: тогда были бы победы, а не поражения, вроде Кениггреца». Все смутились. Император покраснел и, обращаясь к Дегеафельду, сказал: «Это первый секретарь русского посольства» (Татищев был во фраке, а потому генерал не знал, что это русский) и к Татищеву: «Вы совершенно правы». Вена недели три говорила об этом.

25–30 лет тому назад Татищев играл выдающуюся политическую роль. Он — очень даровитый человек и повредил себе и тем, что даровитых не любят, и тем, что у него кружилась голова, и своим языком. Он сам это говорил. У меня к нему невольная симпатия, и я желал бы ему всего лучшего.

Лобанов, будучи послом в Константинополе, прозевал Критский договор во время берлинского конгресса, когда целость Турции была признана. Не прозевай он этого, а сообщи во время, — берлинский договор мог бы иметь другой исход.

В цирке мисс Дудлей ногами держится за трапецию, висит вниз головой, поет, и в это время на трапеции, которую она держит руками, атлеты упражняются. Потом держится зубами. Глупо и скучно. Шансонетки, певица, открытая спереди и сзади, похабщина, а патриотизм воспевает.

19 мая.

Татищев видел Довеля, который говорил, что французская армия не обладает ни дисциплиной, ни выдержкой прусской армии. «Для нее нужна идея, одушевление, как было при Наполеоне I. Это одушевление даст французам русский союз. Распадется он, — у нас не будет армии.»

Жена Монтебелло и жена Шишкина поссорились между собою, а отсюда и мужья их.

Моренгейм не может забыть Рибо, который его выдал. Дерулед и Мильвуа что-то затевают против правительства.

Бернштам делает группу Христа и Магдалины, и я к нему еду посмотреть. Де-Роберти говорит, что «Tisserands» напоминает всего более русскую действительность. У Бернштама. Масса бюстов: Ренан, Боголюбов, Ришпен, Зола, Сарду, Доде и т. д., целые десятки. Великие князья Владимир и Алексей. Сергей в боярском костюме, но накинута сверху шуба. Проект памятника Ильину при Чесме: на пушке бюст и кругом якоря. Палач с блюдом, на котором голова Иоанна Крестителя, девушка у столба, привязанная. «Христос и Грешница»: та у ног его сидит, стыдливо закрыв лицо полою его одежды. Христос положил руку на голову, сам смотрит вдаль. Лицо доброе. Работа только что начата. Небольшая статуэтка, изображающая государя, снята с карточки. Хочет изобразить Дмитрия Донского, попирающего ногой татарина. Поговорили о том, что у нас нет памятника Дмитрию Донскому, Ермаку, Ивану III, Михаилу Федоровичу, Алексею Михайловичу, царствование которого так значительно. Это было бы хорошее поощрение русскому искусству.

Был редактор «Gaulois». Де-Роберти говорил о Павловском. С. В. Ковалевская изобразила его историю с Гончаровой в рассказе «Нигилистка» который вышел и по-русски (в «La Société Nouvelle», янв.).

20 мая.

В «Gaulois» мой разговор с редактором. Все преувеличено, есть вещи прямо глупые, напр.: «Всякий крестьянин читает привычно свою газету». Недостает: «за чашкой шоколада». Я написал письмо Ларозу и говорил Павловскому, чего он смотрел? Лароз отвечал, что оговаривать всегда неудобно, что в виду этого он показывал статью Павловскому, а тот сказал, что «c’est très bien». Павловский подхалимствует перед старыми журналистами, а мне говорит, что он умеет высоко держать свое достоинство. Он мне этого не посмеет сказать, — говорил он. Погорячился и бросил. Agence da Nord телеграфно передало мой разговор в Петербург. Коломийцев уведомил, что цензор запретил депешу и спрашивал, надо ли переводить разговор, когда «Gaulois» получится. Отвечал, что нет… У этих французов столько фантазии и такой изверченности, что они не способны понимать простой язык и так украсят вашу речь, что стыдно становится.

21 мая.

Сегодня с Бильбасовым мы были у Пирлинга. Пирлинг о Самозванце-издает письма иезуитов, бывших при нем. Он вполне верит в его царское происхождение. Доказательства слабы. Говорит речь о своем происхождении, — его нет; говорят о лице, которое было при нем, — неизвестно кто. Напоминает Петра I, — хочет учеников и учителей иностранцев.

У Моренгейма. У Рамбо, не застал. Дело Савицкого, застрелившегося нигилиста. Плетнев вечером уехал в Америку. О Лабунской Пуаре говорила, что она записана, как «девушка, не имеющая любовника» — en titre!

23 мая.

С Татищевым в Версале. Дворец. Фонтаны. Встретил вместе с Скальковским Платонову, жену быв. статс-секретаря Царства Польского, который живет в Париже, очень миленькая. Мне рассказывали в прошлом году в Биаррице, что это — простая девушка, чуть-ли не прачка, к которой Платонов привязался и женился на ней. Я видел в Биаррице ее с молодым Меттернихом. С Татищевым. Начался обед в 9 часов и просидели до 1-го часа, разговаривая. Он мне рассказывал историю ближайших людей к Александру I, особенно Панина.

Утром подали карточку В. П. Буренина, я обрадовался, но вместо Буренина вошла дама, которая извинилась, что употребила такое средство. Барцалу в лицо дала. Приставал к ней, будто «отличное контральто». Не знаком ли я с Кузнецовым, с Гир.? Говорила, будто посол предлагал ей 100 фр., а у нее описана квартира за 700 фр. Плакала. На шляпке блестящие крылья бабочки.

…У нас еще нет свободы лошадей и экипажей, свободы костюма и обуви. А вдруг не пропустят на извозчике на праздник? Странные русские мысли на каждом шагу! В Париже рабочей толпе везде дорога. Подковы лошадей без шипов.