Дневник А.С. Суворина - Алексей Суворин

Дождь и холодно. Купил книгу Ник. Нотовича «Alexandre I et son entourage». Посвящает какой-то француженке. «La Russie est peuple de chevaliers égarés au milieu du XIX siècle», — говорит он в предисловии. Вот удивительный наглец. Книга льстивая, плоская и достаточно глупая. Лорис-Меликов раз мне говорит:

— «Не знаете-ли вы Николая Нотовича?»

— «Нет, не знаю».

— «Это брат редактора «Новостей». Просился в шпионы, но боюсь надует, пожалуй, подлец».

Это было мое первое знакомство с именем этого негодяя. Книгой он думает вылезть в люди. Но, даже по нашим временам, это едва-ли ему удастся. Он не сообразил того, что его рекомендации того или другого в министры и послы, напр., Ону в послы в Константинополь, Плеве — в министры внутр. дел и т. д., пожалуй, не удадутся. Говоря о наследнике, сравнивает его рост и фигуру с Александром Македонским и льстит ему так, точно предвидит скорое его восшествие на престол. Всем тем, кто раскусил его, он пропел разные колкости, — Победоносцеву, Нелидову и др. Увы, нельзя ничего предвидеть, и может быть вся эта лесть так и останется в воздухе и не даст того, что ожидает автор. А, впрочем, кто знает: всяко бывает! Но прошлое у этого господина, уже слишком замаранное, его проделкам счета нет. Очень может быть, что чем больше их, тем труднее в них разобраться.

3 мая.

Приехал в Париж. На границе история с 5-рублевой бумажкой, за которую я дал 13 фр.

4 мая.

Встретил Алекс. Андр. Любимова и Башмакова на бульваре.

5 мая.

Любимов передал мне приглашение на обед к Шарко во вторник. И хочется, и колется. Заказал себе фрак и хочу идти. Буду страдать, но ради такого случая стоит. Вчера обедал у Песковского. Был с ним в отель Друо на аукционе и сегодня опять. Толпа огромная. Приходил какой-то Больман, дал ему 10 фр. Очевидно, один из русской сволочи в Париже. Павловский рассказывал о Черткове, с которым он познакомился в прошлом году у Ф. Н. Берга и который оказался мошенником: продал вместе с сыном моск. полицейместера (?) лошадей, взятых в татерсале, сыну Ристича. Лошадей полиция отобрала, россияне просидели три месяца в тюрьме и выпущены без суда. Встретил у Павловского художника Чумакова. Ему за 70 лет. Помнит Пушкина. Дочь за ливантинцем, который женился на ней без позволения родителей, запер ее там. Насилу выручили потом родители. Занимается живописью. Павловский хвалит французских девушек-гимназисток, прилежно учатся, совершенно новое поколение. Дочь Шарко знает по русски.

Видел Салон в Palais d’Industrie и на Champs de Mars, — бывшее здание машин всемирной выставки. Художник Монтигелло — наброски, вблизи чорт знает что, издали очень красиво, перспектива, краски. Прославился после смерти.

Был вчера в «Pôle du Nord», где на искусственном льду катаются.

6 мая.

Вчера обедал с Павловским в Olympia. Прекрасная зала, вверху с рядом лож. На сцене гимнасты и пр. Переделано из Montagnes Russes, которые дали владельцу капитал для этого. Женщины известного рода. Во втором этаже — выставка. Чепуха невероятная, смесь пошлости, детства и чего-то смелого. Вот часть женского тела в разных видах. На велосипеде впереди голая женщина наклонилась так, что задом выгнулась назад, в нее устремлены глаза двух людей, сидящих на том же велосипеде сзади. Голое женское тело в безобразном виде. Рама, завешанная темным полотном, с советом поднять и увидеть …; удачные карикатуры Додэ и Зола в японских костюмах. Кое-что как будто есть во всем этом, но преимущественно похабное и физиологические отправления. Скульптурное изображение бюста Сарры Бернар в карикатуре и шансонетной певицы Иветты Гильбер.

7 мая.

Катался в Булонском лесу. Хотел попасть во Франц. Комедию — не нашел билетов. Читал вечером «Les jeunes Revnes», «La plume» и «Mercure de France». В обоих хвалят роман «L’Animal» par Rachilde. Оказывается, что автор — женщина. Просмотрел «L’Animal» и читал статью в «Mercure de France» какого-то Camille Manclaire. Хвалит г-жу Рашильд за то, что она в своем романе поклоняется плоти и говорит «J’aime la luxure.» «Все трагическое», — говорит он, — «воплощается в прикосновении человеческом («dans l'attouchement humain»), а все трагическое не безнравственно».

Откровенно, хотя не убедительно. Но вот что: добродетель — воздержание, порок — невоздержание. Но невоздержание — почти общая участь. В пороке много прелести и удовольствия, но последствия очень известны, и их никто не отринет. Мужчин это истощает — сумасшествие, табетики, удары. Призывы к сладострастию — либо увлечения молодости, либо сластолюбивый цинизм старости. Роман г-жи Рашильд — плохой роман, плохо написанный, но у нее самой просто влечение …… сколько влезет, или приятные воспоминания о том времени, когда хотела, чтобы она …..

Был Татищев. Проболтали часа три. В 1/2 второго часа поехали с Любимовым в Сальпетриер. 6000 населения, часть — богадельня, часть — больницы, исключительно для женщин, только в последние годы отделение мужское — всего 40 чел. Есть идиоты — дети, для них школы. Большое здание. Шарко как раз подходил к воротам, как мы подъехали. Выше среднего роста, молодой, статный, серьезное лицо, матового цвета, бородка и усы. В белом переднике (в лаборатории в блузах — вот где работа настоящая, а не в гостиных и фраках). Несколько дворов, поле свое и огороды, аллеи каштановые, целый город с улицами, домами старого стиля, основан в XVI стол., в первой половине. Кабинет доктора. По стенам фотографии и снимки с картин известных художников, собранные Шарко во время путешествия по Италии и Испании. Это исцеления разные, есть истеричные, сумасшедшие, художники с натуры писали и верно: исцеление немого одним патером, который кладет ему палец в рот и прижимает там нерв, — истеричная немота излечивается этим приемом. На столе разные вещи, желтов. бумага, окрашенные в разные цвета стекла, там-там, треугольник металлический (начал выбивать мелодию, истеричка заплясала, а ударял в там-там, как колокол, она прислушивалась, сделала шаг вперед, начала креститься, опустилась на колени — погребение). Пузырьки с духами — нюхала один, подносила ко рту и как будто пила, от другого — с отвращением отвернулась. Разноцветные стекла тоже возбуждали разные ощущения, когда ставили их пред глазами. «Я не знаю, что она увидит». Красное поставил, говоря, что оно — или пожар, или кровь, — и тогда с ними делается истерика. Объяснил подробное состояние больной. Она 10 лет представляет машину, все воспринимающую в совершенстве. Другие же или другое явление, более или менее хорошо, у этой все отлично. Надавил пальцами зрачки ее глаз, и через минуту она спала, свесив голову: физиономия была спокойная, как нельзя более, нисколько не изменилась. Только истеричные воспринимают это. Не надо никакой силы или способности, всякий это сделает. У иных долго, у других, свычных, сейчас. Блестящий предмет — гораздо дольше. Он поднимал руку, повертывал голову то на один бок, то на другой, — она падала, не валясь, наклонив тело и пр. Это первое состояние. Он открыл ей глаза — каталепсия, члены приобретают то положение, которое им дают, как и самое тело, но неизменно при соблюдении равновесия. Когда равновесие теряется, т. е. когда дают телу такое положение, что оно нарушает закон равновесия, то человек падает, как в нормальном, так и в этом состоянии. Но трудные положения сохраняет, — согнутые колени, наклонения на бок, одна нога твердо на полу, другая упирается на пол только носком. Закройте ей глаза, — погружается в первое состояние. В каталепсии поднимет руку, — остается в этом положении. У здорового человека вытянутую руку можно некоторое время держать, но усиливается и давление, и сердцебиение, и рука начинает дрожать, а тут человек сохраняет совершенно спокойное положение, ровно дышет. Но может быть это шарлатанство? Для этого есть доказательства, открытые Шарко: стоит прижать лучевой нерв, пальцы сгибаются с такой силой, что я насилу мог высвободить руку. Прижимая нервы на лице, на лбу, вызывают улыбку, гримасы, такие движения, которые при всей воле не сделаешь. Лекция Шарко, — где и доктора, может быть, сами не знают, где такие нервы за ухом, а больная знает.