Ошибочная версия - Василий Лазерко

Но только не в этом случае. На лицо были тяжкие телесные повреждения, опасные для жизни.

Его сдерживали от решительного шага не только нерешительность и старание обойти острые углы, но и ведомственные инструкции, приказы, а также то, как некоторые солдаты говорят между собой: не спеши выполнять приказ командира, потому что за ним может последовать другой, исключающий первый. Иными словами, эксперт перестраховывался. Ведь говорят в народе, что обжегшись на горячем молоке, дуют на холодную воду. В его практике бывало разное. А тут пенсия не за горами. Все нужно учитывать в комплексе. На потерпевшего ему, в общем — то, было наплевать. Не он первый, не он последний. Комендант уже давно, как и многие из его коллег, привык к чужой боли, страданиям. Он просто не замечал всего этого. Так легче жилось и работалось.

Для Коменданта, уже давно на первом месте было спокойствие, спокойствие и еще раз спокойствие. Еще семья. Кто может возмущаться такой позицией? Разве мало таких вот Комендантов в нашей не простой жизни? Поэтому не удивительна позиция таких «горе — специалистов».

А Гаровец все ждет заключение этого самого чудо — эксперта. Просто ждет и все. Ничего по материалу не делая. Есть другие, как она считала, более важные и безотлагательные дела. Жестоко? Да. Но такова была сущность этого человека. К тому же начальство не торопило ее с выводами. Наоборот, без всяких особых размышлений продлевало сроки проведения проверки по данному факту.

Кстати, раньше, до внесения изменений в УПК, таким правом пользовались только прокуроры и их заместители. Иными словами, раньше следователь для продления срока проверки по заявлению или сообщению о преступлении должен был обращаться к надзирающему за следствием прокурору или его заместителю. А это несколько сложнее, чем получать такое же разрешение от своего же непосредственного начальника или его заместителя. И зачем только внесли такие изменения в УПК?

***

— И тут происходит крутой поворот в нашей истории, — сказал Адам Александрович.

Его товарищ по борьбе с преступностью затянулся дымом сигареты. Выпустив вверх дым, спросил:

— Так какой же поворот? Тут ведь практически все понятно.

— Все да не всем. Заканчивался сентябрь. Начинался октябрь. Жаркевич все еще в реанимации. Врачи ничего не могут сделать для него. Это не их вина. Они сделали все, что могли в такой ситуации. Нужно только поблагодарить их всех за то, что не опустили руки и боролись за жизнь тяжело травмированного человека до последнего.

И вот финал для хлебосольного за счет матери и сестры Жаркевича — он умирает.

Финал его жизненного пути оказался фатальным. Конечно же, не мог он даже в страшном сне увидеть такое. Пригласил в гости «друзей». Напоил, накормил. А они избили его так, что пришлось ему принять такую мучительную и страшную смерть.

— Надеюсь, что ты, как и я, понимаешь, что смерть — это всегда трагедия? — задал риторический вопрос Адам Александрович. — Прежде всего, для самого умершего (за редким исключением автоназии или естественной смерти тяжелобольных). Трагедия для его родственников и близких, друзей. Не собутыльников, а настоящих друзей, если они, конечно же, есть. Вот у Жаркевича их не было.

***

Но оставались самые близкие и родные для него — престарелая мать и младшая сестра Людмила.

Мама уже вышла на пенсию по возрасту. Но еще работала. Из многодетной крестьянской семьи она не представляла себя без работы. Хотя здоровье уже было не то, что раньше, она старалась помогать детям, которые, по ее мнению, были достойны лучшего, чем имели сейчас. Не было дня, чтобы она не переживала за них. Ведь уже давно после смерти мужа на производстве одна растила обоих.

Людмила была младше брата на 3 года. Не красавица писаная. Но все же. В отличие от Ивана работала на заводе. А, поскольку после окончания курсов кройки и шитья могла шить одежду, то подрабатывала на дому, выполняя заказы в основном подруг, как своих, так и маминых, соседей и их знакомых.

На личном фронте у нее было затишье. Можно с уверенностью сказать, что никакой такой личной жизни у нее и не было. Дом, работа, дом. Вот такой жизненный круговорот. Обязанности на заводе. Обязанности дома. А тут еще и брат старший непутевый. То же ее обязанность.

Надо сказать, что они обе жалели Ивана. И старались всячески помогать. Не понимая, что так они оказывали ему медвежью услугу. Фактически он жил за их счет. Сидел на их шеях и не слезал. Как удобно! Но они, ослепленные материнской и сестринской любовью, не замечали этого. Или не хотели замечать.

Узнав о случившемся с сыном, мать слегла. Сердце не молодой уже женщины не выдерживало таких потрясений.

— Дочка, что же теперь будет? Нет нашего Ивана. Как будто это я умерла, а не он. Не правильно это, когда родители хоронят своих детей. Неправильно. Не должно так быть. Ох! Горе наше, горе!

Да, переживания матери усопшего трудно описать словами. Тяжело ей от того, что так рано ушел из жизни сын. Плохой он или хороший, трезвенник или пьяница, трудяга или бездельник, для нее это не важно. Для матери все равно ее ребенок остается ребенком на всю жизнь.

Очень тяжело для родителей хоронить своих детей. По жизни, конечно, должно быть наоборот. Это дети должны отправлять в последний путь родителей — стариков.

Между прочим, давно уже замечено, что матери, в отличие от отцов, больше любят убогих и обездоленных, по их мнению, детей. А, если у сына или дочери все хорошо, то и нет нужды переживать за них. Довольно странная позиция. Но такова жизнь. Такова материнская психология. И никуда от этого не деться. И исправить в этом ничего невозможно. А может и не надо?

Вот и в этой семье. Мать в целом одинаково относилась к обоим своим детям. Но Ивана она все-таки больше жалела, а, получается, что и любила, чем, слава богу, не плохо, как ей казалось, живущую дочь.

— Не плачь мамочка. Слезами горю не поможешь. Нужно что-то делать с похоронами. Ты же сама знаешь, что, кроме нас с тобой, некому больше позаботиться об Иване теперь. А потом будем думать, как этих убийц наказать.

— Эхе-хе-хе. Ты права, моя милая. Одни мы с тобой остались на этом белом свете. Нужно жить. Держаться вместе. Так будет легче пережить то горе, что свалилось на нас откуда ни возьми. Надо помнить о нашем Ванечке. Но не будем забывать про его убийц —