Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин

Питер вернулся через пару минут и снова занял наблюдательную позицию. Оказалось, отец и мистер Глисон снова служат вместе, как в те времена, когда были стажерами, но теперь участок у них в Манхэттене, неподалеку от Колумбийского университета. Теперь-то Питер вспомнил. Выговор у мистера Глисона был не такой, как у мамы, но оба произносили имя Брайан как «Брайн», соединяя два слога в один.

– Поверь, Брайан, – говорил мистер Глисон, – никто не желает тебе неприятностей.

Офицер Далли согласно кивал.

Отец повысил голос:

– Я был дома! У меня выходной!

Мистер Глисон возразил, что дома-то Брайана как раз не было, что он был в автомастерской на Сентинел, а сейчас он влип по полной. Голос у мистера Глисона был злой и раздосадованный, и Питер впервые задумался: может, отец Кейт – начальник его отца? Он попытался вспомнить, в каком каждый из них звании. Его отец – патрульный, а мистер Глисон – лейтенант.

– Соберись, Брайан, – велел мистер Глисон. – Начни наконец думать головой.

Произнеся это, он постучал по виску костяшками пальцев. Питер перегнулся через перила, чтобы разглядеть лицо отца в слабом свете торшера.

Когда миссис Давин при всем классе велела Питеру включить голову, он вспыхнул и с трудом сдержал слезы. Теперь он всей душой надеялся, что отец не станет плакать, но рассмотреть его лицо не мог: с лестницы была видна только штанина. В гостиной воцарилась тишина, а потом все словно бы не сговариваясь приняли какое-то решение. Офицер Далли протянул пистолет – папин собственный, насколько Питер смог разглядеть. Отец засунул его за пояс.

А мама все спала и спала.

Наступил девяносто первый год, зимние каникулы кончились, и Питер вернулся в школу. В первое учебное утро нового года он приготовил себе плотный завтрак. Собрал коробку с ланчем. Почистил зубы. Мама спустилась в кухню, когда он мыл миску из-под хлопьев. Не говоря ни слова, распахнула окно над раковиной и подставила лицо ворвавшемуся в дом холодному воздуху.

– Ты совсем как он, – минуту спустя произнесла она, не открывая глаз.

– Как кто? Как папа? – спросил Питер.

Он знал: в ее устах это отнюдь не комплимент.

– Как папа? – передразнила она, скорчив дурацкую гримасу, словно хотела рассмешить невидимых зрителей. – Как пааапа? Как пааааааааапа?

Питер невозмутимо снял рюкзак с крючка у двери и надел на плечи. Внезапно ему стало невыносимо одиноко. В этом доме одиночеством дышало все: черный сервант, заставленный хрупкими безделушками, к которым никто никогда не прикасался; искусственное растение около дивана; погнутые жалюзи на окне; тишина – такая пронзительная, что хотелось зажать уши. На улице прогудел автобус.

– Пока, – сказал Питер.

Мать махнула рукой, словно отгоняя муху.

– С твоей мамой что-то случилось? – спросила Кейт, когда они сели на свои места.

– Нет, – ответил Питер.

– Родители о чем-то таком разговаривали.

В школе о происшествии в магазине никто не сказал ни слова, даже Крис Смит. С Кейт можно было говорить откровенно, но Питер и сам толком ничего знал. Мама стала принимать таблетки. Больше ничего не изменилось. Он мог бы рассказать Кейт, что в первый день нового года на кухонной полке появились два больших пузырька янтарного цвета. Мама брала из каждого по таблетке и запивала большим стаканом воды. Потом наклонялась над раковиной и стонала. Иногда отец подносил флакончики к свету и внимательно изучал, словно пересчитывал оставшиеся таблетки.

– Она болеет? – спросил Питер как-то вечером.

– Кто? Мама? – переспросил отец.

И ничего не ответил.

Мама вышла на работу в тот же день, когда Питер вернулся в школу. После Рождества она взяла накопленные отгулы, и все, что с ней произошло, уложилось в эти две выходные недели. Никто не обсуждал ни происшествия в «Фуд-Кинге», ни «неотложки», ни того, как мистер Глисон нес ее на руках. Но прошло еще несколько недель, и Питер почувствовал: атмосфера вокруг него неуловимо меняется. Дни проходили как обычно: он завтракал, шел в школу, делал уроки, играл. После воскресной мессы Стенхоупы по-прежнему первыми выходили из церкви, пока остальные семьи стояли и болтали между собой. Правда, за покупками теперь приходилось ездить в дорогой магазин в соседнем городе, и, перед тем как отправиться домой, мама с минуту мрачно изучала чек. Но дело было не в этом. После того вечера накануне Нового года все они – Питер, мама и папа – как будто говорили друг другу одно, а думали совсем другое.

Маме вроде бы становилось лучше. Когда янтарные пузырьки опустели, их заменили на два полных. В День святого Валентина Питер с отцом получили по огромной шоколадке в форме сердца. Однажды вечером она рассказала услышанный на работе анекдот про трех хирургов в баре, и отец улыбнулся. Правда, Питеру все равно постоянно казалось, что он хочет что-то сказать, но в последний момент решает, что не нужно. И мама тоже это чувствовала. За ужином она торопилась положить мужу горячее, едва он успевал покончить с салатом. Она бегала к холодильнику за льдом для его напитков, чего прежде не делала никогда.

– Я сама, – говорила мама, если отец начинал мыть посуду, и он послушно отправлялся на диван.

По вечерам, заглядывая в родительскую спальню сказать, что он сделал уроки и идет спать, Питер неизменно заставал их в разных углах комнаты; отец сидел, уставившись в телевизор, а мама листала журнал, искоса поглядывая на отца.

Однажды, когда мама собиралась на работу, а он в школу, Питер сбежал по лестнице в подвал проверить, есть ли на сушилке чистые носки, и едва не споткнулся о толстую глянцевую брошюру, которая валялась у нижней ступеньки. Брошюра рекламировала поля для гольфа в Южной Каролине. Отец давно интересовался гольфом, мечтал его как следует освоить и даже приобрел на будущее набор клюшек. Обещал научить Питера главным ударам, когда тот подрастет. Игрок на обложке брошюры только что ударил по мячу и улыбался, наблюдая за его полетом. На первой странице была фотография счастливой парочки, а под ней бесконечные колонки цифр. Предложения и цены. Студии. Одноместные, двухместные и трехместные номера. Сезонная и годовая аренда. Накануне Питер забирал почту и точно знал, что никакой брошюры там не было. Он положил находку на стол в гостиной, на случай, если она понадобится родителям, отыскал носки и вернулся к себе. Одевшись, Питер выглянул в окно. Отец очищал машину от снега после внезапной мартовской метели. Держа скребок лезвием вверх, он крошил черенком лед на лобовом стекле. Чтобы удобнее сковыривать расколотый лед со стекла и стряхивать на дорожку, он снял с руки перчатку. Время