Закодированный - Алексей Слаповский

– Не виноват я, – жалобно говорил Гоша.

А потом ласково:

– Мамочка, я мыл руки, мыл, мыл… И раму, мама, мыл, мыл…

А потом деловито и строго:

– Ввиду этого перспективы продвижения данного брэнда представляются сомнительными!

А потом запел:

– Милая моя, солнышко лесное…

А потом вдруг скороговоркой:

– Gelbe Blumen blühen beim Birnbaum. Blühen beim Apfelbaum blaue Blumen?

Лидия, навестившая Татьяну, пившая чай, как всегда, за столом в салу, прислушалась:

– Чего это он? На каком это?

– На немецком, что ли? – предположила Татьяна, сама учившая в школе немецкий и услышавшая знакомые звуки. – Школу, наверно, вспомнил.

Гоша же продолжил – складно и дробно:

– То sit in solemn silence in a dull dark dock

In a pestilential prison with a life long lock

Awaiting the sensation of a short sharp shock

From a cheap and chippy chopper on a big black block.

– А это уже английский, похоже. Слушай! А он не шпион случайно? – ужаснулась Лидия. Ужаснулась, впрочем, без особого ужаса, скорее даже с интересом.

– Если бы шпион, он бы на одном языке говорил.

– А он международный! И потом, их так учат, что они все языки знают. Недаром же мне казалось, что он как-то не так по-русски говорит.

– Что значит – не так?

– Ну, слишком правильно. И матом не ругается.

– Уже научился… Он вообще изменился очень, Лида, – горестно сказала Татьяна. – И не в лучшую сторону. Вот поправится – буду избавляться от него.

Но избавиться как-то не получилось. Гоша после болезни присмирел и даже изъявил желание поработать:

– Ты чего-то там помочь просила?

– Если бы ты что умел! Ну, тележку мне на базар отвези.

Гоша повез.

Им встретился Валерий, пребывавший, как всегда теперь, в праздничном настроении.

– Привет живой рабочей силе! – язвительно поздоровался он с Гошей. И похвалил Татьяну: – Молодец, Таня! Умеешь мужиков использовать!

Гоша ощетинился.

– Мужик, тебя не трогают? – спросил он.

– Чего такое? – изумился Абдрыков, считавший себя весьма сильным, хотя жизнь неоднократно доказывала ему обратное.

– А того. Подержи, Таня!

Татьяна машинально подставила руки, принимая тележку, а Гоша шагнул к Абдрыкову, резко толкнул его, и тот бесславно свалился в канаву.

Лежа там, он обиженно кричал:

– Так я тоже сумею! Без предупреждения!

Гоша, смеясь, взялся за тележку и покатил ее.

– Радуется, как дурачок, – пробормотала Татьяна, косясь на него.

Мужа ей было не жаль, но видеть унижение человека, пусть даже никчемного, она не любила.

На рынке Татьяна привычно и безнадежно торговалась с Муслимом, а Гоша весело смотрел по сторонам.

– Надо же, сколько всего… Хороший базарчик… И барахлом торгуют…

С трудом оторвавшись от приятного зрелища, он вслушался в диалог Муслима и Татьяны – и ввязался:

– Черненький, ты не наглей! – сказал он Муслиму.

Муслим, человек сдержанный, хоть и южный (там вообще гораздо больше сдержанных людей, чем принято считать), умолк на полуслове, поиграл желваками на скулах и, проглотив ком в горле, спросил Татьяну:

– Он тебе кто?

– Да помогает… Дальний родственник.

– Скажи ему, пусть уйдет.

– Отойди, в самом деле, – попросила Татьяна.

– Не любим правду! – заключил Гоша, хотя никакой особой правды в его словах не было.

И отошел.

– Дикий он у тебя, – заметил Муслим.

– Из деревни, – оправдалась Татьяна.

– А есть ведь нормальные мужчины, – напомнил Муслим, улыбнувшись.

– Да есть, – вздохнула Татьяна, знавшая об этом скорее теоретически: ведь где-то они действительно должны быть.

– Так в чем же дело? – спросил Муслим.

– А в чем?

– Не понимаешь?

Татьяна поняла – по ласковому прищуру глаз Муслима и по их особенному блеску. Но сказала невинно:

– Где уж нам понять. Ладно, пошла я.

Она осмотрелась: где Гоша?

А Гоша шел по рынку изменившейся походкой: легкой и плавной. Походкой охотника. То ткань рубашки помнет, как бы оценивая прочность и качество, то ботинки пальцем щелкнет, будто проверяя износоустойчивость, а сам, между прочим, смотрит не на конкретные вещи, а на все сразу. Видит: вот торговец засунул купюру в толстый бумажник, вот покупательница достала из кармана кофты портмоне…

А вот табачный ларек. Сигареты – дело дорогое, наличности тут немерено. Гоша увидел в окошко, как продавщица в ларьке приняла очередные деньги от покупателя и положила их в коробку из-под обуви, где было уже довольно густо. Он прошел несколько раз мимо. Заглянул:

– Здравствуй, девушка!

– Привет, – отозвалась пятидесятилетняя девушка.

– Сигареты я у тебя прошлый раз брал, помнишь?

– Какие?

– Редкие. «Золотой колос» называются.

– «Золотое руно»?

– «Колос».

– Не помню.

– Да вон они у тебя, наверху, – показал Гоша пальцем.

Продавщица посмотрела.

– Не вижу.

– Да вон, вон, ты так не достанешь, на табуретку встань.

Продавщица послушно встала на табуретку осматривала стеллаж на задней стене, забитый разнообразными сигаретными блоками.

– Как ты говоришь? «Золотой колос»?

Продавщица обернулась, но не увидела покупателя.

И коробки с деньгами не увидела.

Охнув, вскрикнув, она спрыгнула с табуретки, выбежала из ларька и закричала:

– Вор! Вор!

Татьяна растерянно шла по рынку, толкая тележку и озираясь.

Гоши не было, да и где его теперь увидеть: ловили вора. Крики, шум, люди мечутся. Тетка в цветастом халате, красная, зареванная, кричит:

– Такой лохматый, в желтой футболке! Всю дневную выручку… Паразит…

Татьяна аж похолодела.

Гоша ведь опять успел обрасти. И был в желтой футболке.

Вернувшись домой, она стала ждать.

И дождалась: вечером появился Харченко. С двумя милиционерами.

– Привет, – сказал он.

– Добрый вечер.

– Где сожитель?

– Какой он сожитель?

– А кто?

– Никто.

– Хорошо. Где этот никто?

– Не знаю. С утра не видела.

– А утром видела?

– Сам знаешь, видела. Доложили уж, наверно.

– То есть понимаешь, зачем я пришел?

– Ну, понимаю. Исчез он. Опозорил меня на всю жизнь, – сказала Татьяна.

– Может быть. Но, Таня, извини: служба есть служба. Обыск придется устроить.

– Какой еще обыск? Ты бы постеснялся при детях! – указала Таня на головы Толика и Кости, высунувшиеся из своей комнатки.

Головы скрылись.

Костя сказал:

– Убью гада!

Он имел в виду не милиционера, а Гошу.

А Харченко продолжал:

– Пойми правильно: он украл деньги. Он живет в твоем доме. Что я должен делать?

– Не знаю! Он что, дурак, в этот же дом деньги тащить? Говорю тебе: исчез!

– Может быть. Но обыск придется произвести.

Татьяна представила, что Харченко найдет припрятанные доллары… Ей сделалось нехорошо. Но она крепилась.

– Минутку, – сказала она. – А санкция у тебя есть?

– Есть, – уверенно ответил Харченко, зная, что населению обычно достаточно одного лишь слова, бумагу показать оно редко требует.

Но Татьяна потребовала:

– Покажи!

Харченко разозлился:

– Ты так? Учти, Татьяна, ведь я сейчас обыск сделаю нормально, тихо, если найду, тебе ничего не будет за содействие. А хочешь санкцию – будет тебе завтра санкция. Но при понятых, при свидетелях, и тебе срок впаяют за содействие. Так что соглашайся по-хорошему.

– Если это называется по-хорошему… – тянула время Татьяна.

И тут в дом вбежал Лупеткин.

– Деньги нашли!

– Где?

– А кто-то прямо на рынок подбросил! Курылёв позвонил, караулит, нас ждет.

– Надо же, доложил, не взял! – одобрил поведение неведомого Курылёва лейтенант.

– А как возьмешь, там людей полно: торговцы до ночи бродят, ищут деньги. Я еще смеялся – на что надеются? Оказалось – есть на что!

Харченко, не задавая больше вопросов, направился к двери.

– А извиниться? – негромко спросила Татьяна.

Харченко обернулся. Извиняться ему не хотелось.

Но Татьяна очень уж ему нравилась.

– Извини, – сказал он. – Сама понимаешь: служба.

– Понимаю…

Милиция убыла.

Из-за окна послышался тихий шепот:

– Таня!

Татьяна выглянула.

Гоша скрючился под окном:

– Уехали?

– Вроде…

– Пить хочется. И поел бы чего-нибудь…

– Ну и сволочь же ты, Гоша! Исчезни, чтобы я тебя никогда больше…

– Погоди, все объясню!

И Гоша объяснил, сидя в сарае, куда Татьяна принесла ему поесть и попить:

– Сам не знаю, что со мной было. Будто кто-то в голове сидит и шепчет: возьми деньги, возьми деньги! Я ему говорю: да иди ты, а он…

– Кто?

– Не знаю! Ну, и схватил… Слушай! – Гоша вдруг перестал есть. – А может, меня зомбировали? Может, меня кто-то памяти лишил и настроил на то, чтобы я деньги украл? Но нелогично! – опроверг сам себя Гоша. – Украл – должен кому-то принести, так? А я обратно подбросил. Полдня за городом в лесу прятался. А потом сел и думаю: что же я делаю, идиот? Меня же видели. Меня же возьмут в первом населенном пункте!… Ну, и подбросил. Подкрался, там мент, люди… Так положил, чтобы свидетели были, что деньги нашлись…