Закодированный - Алексей Слаповский

И вот явился: пьяный и наглый.

– Привет. Извини, я немного… Бывает. Ты слушай. Дело есть. Долг чести – тысяча. Кумилкину проиграл.

– Не дам!

– Верну, радость моя! – сфамильярничал Гоша.

– Отстань от мамки! – послышался грозный голос.

Гоша удивленно повернулся.

Костя стоял в двери комнаты, расставив ноги. Из-за него выглядывал заспанный Толик.

– Ты чего, штырь? – удивился Гоша. – Ты иди обратно спать, пока я добрый! А то дам щелчка – и будет во лбу дырка.

Гоша поднял руку, чтобы дать Косте щелчка. Не для того, конечно, чтобы сделать дырку, а так, шутливо.

Но Костя шутки не понял. Дернул за руку, сам изогнулся, скакнул под Гошу, и вот Гоша лежит на полу, а Костя стоит над ним.

– Ты чего сделал, малолетний? – растерянно спросил Гоша, с трудом поднимаясь на пьяные ноги.

– Прием применил.

– Какой прием?

– Ты сам научил.

– Не он, а Гоша, – поправил Толик.

– Это тоже Гоша, – сказал Костя.

– Это другой, – не согласился Толик.

– Ладно, спите дальше! – прикрикнула на них Татьяна.

И, подумав, сказала:

– Хорошо, тысячу я тебе дам. Я тебе и остальные дам… – она запнулась. – Нет, не так.

Она села к столу вырвала листок из тетради и написала: «Я Татьяна Викторовна Лаврина обязуюсь вернуть „Гоше“ (поставила почему-то кавычки), когда он вернется в память, то, что у него было, а до этого храню на сохранении». Подумала и добавила: «Как в банке». Поставила число и подпись. И подала Гоше:

– На, спрячь. И уходи.

Гоша прочел, ничего не понял.

– А что было-то?

– Неважно.

– Но тысячу дашь?

Татьяна достала тысячу рублей:

– Подавись! И проваливай.

– Ты не поняла. Тысячу долларов я проиграл! Святое дело, долг! Порежут!

Татьяна опять подумала. Приказала:

– Выйди.

И через некоторое время вынесла во двор требуемую сумму:

– Вот. И навсегда исчезни!

Гоша, радостный оттого, что так быстро и легко все уладилось, отправился к Кумилкину. Тот спал, утомленный игрой и выпивкой. Спал и Одугловатов, хрипло дыша.

Прикорнул рядом с ними на полу и Гоша.

Кумилкин проснулся после полудня первым и тут же растолкал Гошу:

– Принес?

– Принес.

Кумилкин не верил своим глазам, щупал, считал, показывал продиравшему глаза дяде:

– Ты глянь! Я же говорил, кассу взял человек! Взял, да, Гоша? А ведь наверняка больше было! Ты вспомни!

– Не помню, – мрачно сказал Гоша, болея с похмелья.

Кумилкин понял его состояние и тут же сгонял за поправкой.

Подлечившись, они сели и с увлечением стали обсуждать, какие стройматериалы купить для починки дома, ибо на постройку нового все-таки маловато.

– Шифером покрыть, – предложил Одугловатов. – Листов сорок надо.

Записали шифер.

– Вагонкой обшить дом, – дельно толковал Одугловатов. – Метров восемьдесят квадратных.

Записали вагонку.

– Фундамент переложить, – не отставал в строительной мысли и Кумилкин.

– Точно. Сотни три кирпича красного надо.

Записали красный кирпич.

А потом отправились на местный строительный рынок, где увидели, что денег не хватит даже на шифер.

Огорчились.

Выпили вина для возобновления оптимизма.

– Вот что, – сказал Кумилкин. – Надо тебе у Татьяны остальные деньги взять.

– Думаешь, есть?

– Обязательно! Если она тебе тысячу так легко отстегнула! Я полагаю, у тебя тысяч десять было, не меньше! – уверенно сказал Юрий. Для него десять тысяч долларов всегда были магической цифрой, пределом и оптимумом его мечтаний.

Его уверенность передалась и Гоше, и Одутловатову.

И они отправились к Татьяне.

Не застав ее дома, пошли в магазин.

Переговоры взял на себя Кумилкин.

– Ты вот что, Татьян, – сказал он. – Ты давай по-честному. У нас бизнес-план, сама понимаешь. Нужны оборотные средства. Так что верни деньги человеку.

– Да? И много ли я должна? – спросила Татьяна, усмехаясь, но внутренне холодея от неприятности.

– Десять тысяч! – точно сказал Кумилкин.

– А не слишком хватанул?

– Самый раз!

– И кто же тебе сказал, что у тебя столько было? – спросила Татьяна Гошу.

Тот промолчал. И даже не вспомнил о расписке, что дала ему Татьяна: он сунул ее в карман, и тут же она провалилась в трясину его мутной памяти. То есть беспамятства.

И Татьяна догадалась: точное попадание в сумму – случайность. И храбро сказала:

– А ну, идите отсюда, алкоголики! Сейчас милицию позову, вам за вымогательство знаете что будет?

Она решительно взялась за телефон.

Дядя и племянник переглянулись. Милиция им не нужна ни в каком виде. Вымогательство не вымогательство, а милиции только дай повод – найдет, за что взять. Тем более что вид у них не самый основательный. Проще говоря – выпивший.

Они вышли, и Одутловатов спросил Юрия:

– Ты с чего придумал вообще про такие деньги?

– Я не придумал, это он сказал! – ткнул пальцем Юрий в Гошу.

– Я не говорил.

– А кто говорил?

Помолчали.

– Что будем делать? – поставил вопрос Кумилкин. – Пропить такие деньги – глупо. Дело начать – мало.

– Пустить в оборот, – подсказал Одутловатов.

– Какой? – иронично спросил Кумилкин, никогда не веривший, что деньги и впрямь могут зарабатывать деньги. Но тут же сам себя опроверг: вспомнил место, где это бывает.

– Сыграть надо! Но только наверняка! – предложил он.

Гоша охотно согласился.

Одутловатов сомневался в прибыльности азартных игр (хотя и видел своими глазами, как племянник обыграл Гошу), но потащился за ними.

Кумилкин уверял, что у него в игровых салонах везде знакомые охранники, которые за сотню рублей скажут, давно ли был джекпот, то есть насколько велика возможность выигрыша.

В первом же салоне им повезло: охранник шепнул, что джекпот был очень давно, так что играть можно почти наверняка.

Они и начали.

И сперва даже понемногу выигрывали – в том числе и Одутловатов.

Но он же первый и продул все, что у него было.

Обратился к племяннику:

– Дай взаймы немного.

– Щас прям! У меня только пошло!

И впрямь пошло, да только в другую сторону: скоро и Кумилкин был пуст. Он бросился к Гоше, но и тот растерянно шарил себя по карманам.

– Ты что же! – наскочил Кумилкин на охранника. – Врать мне вздумал?

– Отвали, – лениво ответил охранник.

– А ты знаешь, с кем связался? – грозил Кумилкин. – Ты знаешь, какой это авторитет? – указывал он на Гошу. – Ведь ты же авторитет, Георгий?

Гоша, не имея понятия о своей личности, готов был на любое предложение. И послушно сказал:

– Да, авторитет.

– Неужели? – весело изумился охранник.

Взял авторитета Гошу за ворот и вышиб им дверь, благо та открывалась наружу.

Кумилкин и Одутловатов вымелись сами, не дожидаясь той же участи.

Гоша сгоряча бросился обратно – и получил опять тычка, не сумев дать сдачи: его умение куда-то улетучилось. Или просто пьян был.

Веселье кончилось.

На другое утро они проснулись больные и вялые. Весь день лежали и пили воду. К вечеру Одутловатов сварил макарон, ели с отвращением, но с чувством долга: жить надо, питаться надо.

Потом два дня существовали впроголодь, потом Одутловатов получил пенсию, решили сначала купить продуктов впрок: крупы, вермишели, маргарина – того, что попроще, подешевле.

А остальное, естественно, прогуляли.

К исходу недели пребывания у дяди и племянника Гоша заболел. Лежал в поту, дрожал, все время просил пить. Лечили аспирином – других лекарств не было.

К ночи Гоше стало совсем худо, он стал горячим, губы обметало, глаза воспалились.

– Подохнет еще тут, – сказал Кумилкин. – Хлопот не оберешься.

– Надо Татьяне сказать.

– А ей он нужен? Он ей кто? Он ей никто.

– Жили же вместе.

– Это пока он здоровый был и при деньгах!

Но Одутловатов решил все же сходить к Татьяне.

– Твой-то помирает вроде, – сказал он.

– Какой это мой? Нет никаких моих у меня, кроме детей! – отрезала Татьяна. Потом спросила: – А что с ним?

– Температура высокая. Бредит даже.

– Не заразно?

– Откуда я знаю.

– Скорую помощь вызывайте.

– Ее вызовешь… Сама знаешь: без прописки у нас и в больницу не берут. Только на кладбище. С биркой на ноге.

– А меня не касается!

– Ну, извини…

И Одутловатов поплелся к дому. Но Татьяна окликнула его:

– Стой!

Она предусмотрительно захватила свою тележку-арбу – и не напрасно: Гоша не только ходить, встать не мог. С помощью Кумилкина и Одутловатова Татьяна уложила Гошу на тележку, повезла домой.

Поместила, как и прежде, в сарае.

Три дня Гоше было худо, на четвертый стало легче, температура спала. Лежал слабый, тихий. Регулярно впадал в сон, а во сне что-то бормотал. Татьяна прислушивалась.

– Не виноват я, – жалобно говорил Гоша.

А потом ласково:

– Мамочка, я мыл руки, мыл, мыл… И раму, мама, мыл, мыл…