Пьета из Азии - Светлана Геннадьевна Леонтьева

Арви купить новую одежду! И уехать отсюда куда-нибудь подальше. Например, туда, где сиротливо стоит дом Турьи…»

— Слушай, Арви, пошли домой. Ноя тебя ждёт. Всё утро спрашивала, где ты? — Олива нежно погладила Арви по щеке. — Вставай. Уже все встали и разошлись по домам. Уже все солдаты отвоевали. Школьники выучились. Выросли и поженились. И нарожали новых детей. А ты всё спишь!

— Не могу. Я обещал Турье, что буду её здесь ждать…

— Турья умерла.

— Не ври.

Арви сел резко на диване.

— Она была здесь.

— Ты просто выпил лишнего.

— И что?

— Она была, была…

— Хорошо. Пусть так. Но сейчас её нет тут.

Арви провёл рукой по штанам. Кровь сочилась крупными каплями.

— Тебе надо в больницу.

— Нет. Всё, что сделала Турья священно.

— Что она сделала? Расковыряла твои кишки? — Олива в отчаянии склонила голову. — Ты истечёшь анальной кровью.

— Пусть…

— А я снова сопьюсь, унюхаюсь и потеряю Ною…

— Да. Ты это можешь сделать! — трезвея, воскликнул Арви. — Вызови медицинскую помощь. Буду лечиться.

Дома Олива застала Ною одну, без няни. Девочка сидела у окна. И повторяла, что якобы видела маму. «Да вы что с ума посходили? Я сама схоронила её останки. Я видела обугленные кости, я обозревала нутро гроба…»

— Ладно, Давай ужинать!

— Что мы будем есть? Ты не умеешь готовить. Лишь дядя Арви может варить кашу и яйцо. — Ноя резко отвернулась.

— Дядя Арви заболел. Его положили на лечение. А яйцо я тебе сварю очень вкусное.

— Всмятку?

— Нет. Но это будет нормальное крутое яйцо с белой шкурой! Поняла!

— Нет. Не поняла…

— Ты его просто очистишь. Снимешь шелуху и съешь.

Олива подала яйца с горчицей и салатом.

— Ты научилась готовить!

— Вы кого хочешь выдрессируете со своим дядей Арви.

Когда Олива, сморившись от усталости уложила Ною в кровать, прочитав сказку на ночь, то вдруг сама вздрогнула от того, что какая-то лёгкая тень проскользнула за окном. Фу! Прочь! Прочь, нечисть! Олива зажгла свечку и обошла дом вокруг, утопая в снегу. Она повторяла — прочь. прочь, нечисть! Только тебя мне не хватало!

Вырученных Арви денег хватило на хорошее вложение в кассу, там пообещали высокие проценты по вкладу. И это было правдой. В Финляндии с деньгами не шутят.

Тем более скоро сочельник. Новый год. Рождество. Надо будет идти в католический храм. В костёл Святого Петра.

Ночью Олива резко проснулась. Затем она долго лежала и думала о своих русских, ставших талисманом для неё. А утром решила: позвоню. Спрошу, как у них дела. Олива запаслась разговорником. Подчеркнула нужные выражения и стала звонить по указанному номеру телефона. Ей ответила Илона.

— Знае-ешь, — залпом выпалила Олива, — я тебе наврала. Микула твой был жив, когда вы спрашивали. Я обманула потому, что мне нужен Арви. И вы мне принесли немного удачи.

— Олива. Я всё поняла! Я тоже подумала: ты не скажешь правду. Это рискованно для тебя. Я умная женщина! — Илона произносила слова медленно, справляясь с переводчиком с русского на финский с трудом.

— Что будешь делать?

— Ничего. Это Угольников Алексей искал нациста и убийцу своего деда Николая.

— Скажи тогда Угольникову, что я вруша.

— Не смогу…

— Отчего. Он тебя бросил?

— Тут иная ситуация. Сразу после возвращения в Россию, Алексей уехал к заболевшей жене. И мы более не виделись. Да мы и не любовники, так просто…познакомились в дороге. А тут звонок жены — больна, умираю, лежу в больнице, дети одни, бегом домой в семью. Более Угольникова я не видела…а вот Микула — он и вправду преступник.

— Если увидишь Угольникова, то скажешь ему?

— Вряд ли я его увижу…

— А позвонить?

— Я потеряла записочку с номером.

— Что значит «записочку». Плохо понимаю слово…

— Олива. Это такая салфетка, сложенная втрое. Которую Алёша мне передал в автобусе. Но когда я приехала домой, то постирала куртку, салфетка просто развалилась на части.

— Зачем стирала?

— По дороге произошла небольшая авария с автобусом. С этой старой клячей. Я упала на пол, вымазалась, как чёрт. Затем очень переживала, сама себя ругала… ну всякое такое…

— Ясно.

— Олива, может, чуть позже, когда смогу немного подкопить денег, то поеду в Хельсинки снова. Хочу зайти к твоей подруге Вето, чтобы узнать судьбу этюдов.

— Зачем тебе это надо?

— Художник просил. Как-то неудобно…словно я причастна к этим событиям. Хотя…не я виновата. А стечение странных обстоятельств…

Прошло три дня.

Четыре.

Пять.

Неделя.

Арви всё ещё находился в больнице.

Что с ним случилось так и осталось загадкой.

Странное, загадочное, совсем непонятное и ненужное событие.

Ох, уж эта холодная, злачная Финляндия! С её модой на всё западное, ибо сама — запад и север одновременно. Если помните, то раньше была мода на юбки, но она сменилась брюками. Была мода на тёмные одежды, но она сменилась на светлые костюмы. Была мода на длинные брюки-клёш, она сменилась на короткие бриджи и шорты. Была мода на болонь, которая сменилась на ситец в клетку, была мода на куртки и пальто из кожи, но она сменилась на фильдеперсовые куртки, была мода на шапки смушки, ушанки, но она сменилась на шляпы, картузы, будёновки, была мода на мужчин и женщин, но она сменилась на трансов, была мода на людей с руками и ногами, но скоро она сменился на безруких и безногих, а также слепых глухих и немых.

Мода — штука переменчивая.

Сейчас в Финляндии мода на худых, и многие делают себе пластику, резекцию, экзекуцию. Восток принёс моду на харакири.

Юг принёс моду на многожёнство и многомужество.

А немцы всегда были бисексуальны.

Карл любил молодых юношей.

Генрих любил старых дев.

Олива любит Арви.

Но ей стало трудно справляться с Ноей. Няня могла неожиданно свинтить и оставить ребёнка одну дома. Арви не желал поправляться. И Олива направилась домой к его матери, она знала, что каждый викент тот ездил навестить их. Ты смотри, мать-матерей, мы пришли, мы приходим в твои комнаты, как рассвет и луна одновременно. Я и Ноя. Мы раздеваемся в прихожей, мы раздеты от всех одежд, от всех платьишек, штанов, от всех Вавилонов, от всех Азий, Марий, Пьет, вот сюда мы повесили в платяной шкаф крохотную Грецию, Болгарию, Азию, Финикию. Ты тоже сними с себя представления о нас — обо мне и моей племяннице Ное. Сними и положи на полку мать-матерей, мать моего возлюбленного! И сядь-таки сюда на стул. А мы расположимся в кресле, рядом с братом по имени Йоуко Аапо Аарне Аймо Алпо Антеро Антти Армас Арви Арво Аско