Пьета из Азии - Светлана Геннадьевна Леонтьева

комната?» Арви схватил камень, который не долетел во время падения до места. А мальчишки увлечённые разглядыванием и ощупыванием Турьи не заметили, что Арви метнул в них тяжёлый предмет. Злость закипела так стремительно, что он размахнулся и ударил самого наглого одноклассника по голове. И тут словно раздались звуки зурна и барабана. И стало легко. Наступило какое-то свадебное веселье, одноклассники вскочили на ноги, как по команде и бросились врассыпную. Возле полуобнажённой Турьи остался только он один — Арви, он был повелителем и царём этого раскинутого бесстыжего тела. И он стал танцевать возле девушки, его руки легко взлетели над девичьей грудью, запахивая кофточку, натягивая снятые кружева на живот с тяжёлым пупком, который выпячивал нагло и дико. Юбка у Турьи была вся в грязи, но Арви, жмурясь и охая, накрыл ей колени девушки. Он словно учился вновь писать и читать, учился становиться заботливым. Джентльменом! Его тонкий сухой палец прополз ко рту Турьи, которая лежала, как растрёпанная книга первоклассника, по которой одноклассники учились становиться мужчинами. Турья учила всех их смыслам. И это было страшно и любопытно. А Турья лежала раненой птицей и спала. На ней были сапожки, съехавшие гармошкой, золотая цепочка от часов вывалилась из кармана, руки Арви танцевали, заправляя блузку под резинку. Они танцевали и танцевали. И не могли остановиться от стонущего экстаза. И Арви ещё был безграмотным в любви, но ему нравилось обучение. Он слышал, что женщинам платят деньги за это всё, за интим. И то таким образом можно заработать на лепёшку, испечённую на углях за углом дома в лавке. Арви решил: проснётся, тогда покормлю эту девушку. Но она спала беспечно, она во сне пила вино, у неё было много еды, вожделения и танца. Ей снился фламенко. Она выражала ритм, похоть, движение. Арви снова захотелось потрогать Турью. Потрогать там, где все трогали — дико, коварно, трепетно. Но он воздержался, ибо он не — кинто, не похотливый воробей. Он викинг. Он не дешёвка и не хулиган. Когда-нибудь он купит ночь с Турьей. И позовёт её замуж. Барабан солировал. Бил. Стучал. Трава была похожа на зелёную скатерть. А Турья — та самая лакомая еда. И бубны звенели в ладонях трав. Пахло бараниной, оливками, жаренной рыбой. Бескровная тихая зурна плакала среди скрипок и мандолин. Парни не хотели расходиться. Тому, кому попал камень в голову было втройне обидно, что его прогнали. И он вопил что-то невнятное. Он злился. Ему хотелось мести. И тут Арви почувствовал тяжёлый удар в спину.

В этот момент проснулась Турья. Резко. Она вскочила на ноги:

— Что здесь? Кто меня так?

— Они! — кивнул Арви в сторону ватаги одноклассников.

— А ты что, ты тоже?

— Нет. Я тебя спас. Отогнал этих похотливых развратников.

— Что это у тебя? — показывая на просочившуюся кровь под рубахой, спросила всё ещё оторопелая Турья.

— Шишка! — ответил Арви.

Но тут словно застонала и запела бессловесная зурна, запиликал аккордеон. Или нет? Или показалось…

Турья ринулась к себе домой, чтобы там принять ванну.

На утро вся группа шепталась о том, как мальчики трогали Турью, а глупый Арви стал закидывать их камнями и не воспользовался беспомощным положением Турьи, а наоборот спас её, дурачок! Вот глупый парень!

… Арви продолжал двигаться, он не считал минут, ибо музыка его будоражила, тревожила, вызывала воспоминания. И вот вышел пьяненький парень из Лаппенранте, он торжественно приложил руку к груди; мерно качнулось сукно, взлетела вверх накидка, тонкая талия, подпоясанная ремнём из серебряных камушков, сверкала, тяжёлая красная косынка, напоминающая платок для корриды, взвилась над потолком; Арви приостановился, лишь руки продолжали движение под абажуром, слабо мерцающим, ибо Арви помнил: надо оттанцевать три часа. У него была цель: заработать, но пьяненький парень из Лаппенранте горделиво откинул волосы со лба и начал вихлять задом, мелко так, дробно пошёл на Арни по кругу, тряся руками. Арни топнул ногой и стал двигаться в такт с приподнятыми вверх локтями, его чёрная рубаха взвилась вверх. Казалось, что сейчас оттуда вылетят лесные голуби и надо будет загадывать желание. Ну, давай, давай! Так мчатся сани по насту, так гремит колокольчик над дугой, так Санта Клаус мчится навстречу огням города. Ну, давай, давай! Арни словно не двигался, его несло ввысь, танцевал не он, а музыка, это была война, снова нападали фашисты, трясли своими ракетами, они хотели друг друга, они отдавались друг другу, шла война за то, чтобы овладеть непокорным народом, взять его, всех взять и мужчин, и женщин, он отдавался Арви, на, возьми — вот я. Вот моя спина, грудь, ноги, моё тело, ну же, ну! Возьми меня, затем я возьму тебя, затем мы возьмём всех людей так, что их не останется, они утонут в наших муках, ибо смерть — это любовь, так взрослый дед отдаётся молодому телу, происходит обмен временем, ты парень Алатау, парень-мираж, парень-моя прихоть. Это был непристойный танец по своей сути, Арви понимал — поэтому он провёл ладонью возле своего лица, провёл щекой возле щеки пьяненького парня из Лаппенранте. За столом раздался стонущий вопль — что они делают, что вытворяют, мы хотим их близости, мы хотим близости с ними, мы хотим сами себя! Тут потекли вопли — вам, что простых давалок мало? Проституток? Эй ты, сядь, пьяненький парень из Лаппенранте, сядь. Или прочь музыка, прочь загадка мужской плоти, да здравствует женское тело! Кто хоть раз познал умение мужчины любить, тот никогда не станет любить бабье! Кричало тело пьяненького парня из Лаппенранте, никогда! У нас в Европе все такие, вспомните Вагнера, наслаждающегося близостью своего покровителя, жалеющего, что у него нет таких кос, как у его жены — длинных, шелковистых. И кому нужна проститутка, простая, как салат? Никому! А Арви хотел одного — Турью, всегда Турью! Эй, ты, голубой, эй ты, бойфренд, отстань, надо брать машину и ехать к Турье! И вы, почтенные парни финские, расходитесь! Вас ждут жёны, вас ждёт финский суп, финские пряники, финский шоколад дома! У ваших жён тюлевые накидки, потные спинки, рыжие глаза! Пестрые, пёстрые руки! Сиреневые-сиреневые накидки. Самые мягкие, из бархата, из самого тончайшего шёлка, не надо так широко расставлять ноги, нельзя так смотреть на людей! Ах, да у него было имя — Арви! Он забыл его! Помнил лишь другое — светлое, заоконное, плавающее, лежащее растерзанным и униженным возле дерева. Это имя было Турья! Ему казалось, что он не танцует, а спит. На кровати. Дома. Кровать деревянная,