Хроники Второго пришествия (сборник) - Владимир Соловьев

– Не перед тобой я на коленях стою, а перед Тем, в кого верую истово с дня первого младенческого умиления и поныне. Вера в Отца небесного укреплялась от года к году служения Ему. Рыдаю я по пастве своей, ибо дни мои сочтены и не защитить их мне от силы твоей. Горьки слова твои и много в них правды, но чистые детские лица, с надеждой взирающие на Божественные лики в церквах, перевешивают все мудрствование твое. Видно, пробил час великой битвы, и, скорбя, радуюсь я – твой приход знаменует Его царство.

– Упрямый старик, очнись, разве зло несу Я? Что видел ты от Меня дурного, что уже клеймишь Меня? Какую корысть увидел в словах Моих? Или сам уверовал в безгрешность свою папскую и тщеславие правит тобой? Где любовь к Богу? Где вера в Него? Да и есть ли добро и зло, коль Бог един? Не с паствой неразумной ты сейчас, а передо Мной. Скажи, в какие зияющие раны должен ты вложить свой перст, чтобы уверовать в Отца, Меня пославшего? Воистину не от Петра ты, а от Фомы!

Над нашими головами небо вдруг засветилось ярким полуденным солнцем. Тучи поменяли цвет и парчовыми пуфами окружили нисходящее сияние. В потоке света заискрились золотые чешуйки сухого дождя.

Глаза отказывались видеть, не способные вынести ослепительного блеска. Сквозь слезы я пытался разглядеть фигуры Даниила и Папы. Тщетно.

– Ну чем не Дэвид Копперфилд, – услышал я мысли Билла. – Зачем столько сил тратить на одного старика? Неужели нельзя решить эту задачку попроще?

Я обернулся к Биллу в негодовании, но ничего сказать не успел. Раздался оглушительный взрыв. И свет померк.

Глазам постепенно возвращалась способность видеть. Не без труда я разглядел, что сад исчез. Мы стояли внутри собора Святого Петра среди горы обломков того, что еще недавно представляло собой золотой балдахин и райские врата.

Даниил был по-прежнему рядом с Папой, тот стоял на коленях и истово молился с сомкнутыми веками. Я услышал встревоженный гул швейцарцев папской охраны и голос Симона, перекрывающий его:

– Ваше Святейшество, что с вами?

Охранники было бросились к Папе. Но Даниил поднял руку, и они застыли в нелепых позах, как дети, играющие в морские картины. Однако Симону Даниил позволил подойти к понтифику.

– Сын мой, пробил мой час… Всю жизнь я готовил себя к нему, но не смог встретить достойно, и оттого печально мне. Времена Спасителя грядут… – тяжело говорил Папа.

Даниил смотрел на Папу не отрываясь. И мне казалось, что это он говорит с Симоном, звуча набатом в голове старика.

– Не мне решать… Но вряд ли конклав найдет более достойного кандидата, чем ты. И ты будешь самым счастливым из нас, ибо вернешь ключи их хозяину. Вот Он стоит передо мной, а я перед Ним на коленях, как и должно быть. А теперь ступай и помни: ты – для Него, приидет царствие Его.

Симон бросил быстрый взгляд на Даниила и попытался встать перед Ним на колени. Но Даниил остановил его жестом и поблагодарил улыбкой. Симон отошел в тень и двинулся прочь. Вместе с ним отправилась и ожившая охрана.

Даниил наклонился к Папе и помог встать.

– Спасибо. Видел, как тяжело тебе, ценю подвиг твой.

Папа глядел на Даниила во все глаза. Я чувствовал, как он мучительно пытается поверить в то, что Даниил и есть Мессия.

– Прости, если обидел Тебя. Там, в Царствии Небесном, я увидел все и понял, как прекрасно обещанное нам. Отпусти меня туда… Умоляю, отпусти…

Даниил обнял Папу. Они стояли, как отец и сын, перепутавшие возраст.

Папа ослабил объятия и, отодвинувшись, повторил:

– Отпусти меня!

– Быть по сему. Не пройдет и трех дней, как будешь ты восседать у трона Отца Моего на почетном месте по праву, заслуженному тобой.

Даниил развернулся и зашагал к выходу из храма. Неведомая сила подхватила нас, и, не успев осознать, мы уже шли в шаге за ним.

Не оборачиваясь, Даниил произнес:

– За храм не беспокойся, не его Я пришел разрушить.

Эти слова не долетели еще до алтарной части, а частицы разрушенного устремились друг к другу и, как солдаты, выбегающие на плац, в момент разобрались по веками заведенному порядку построения. И вот уже ничто не выдавало ночного свидания, кроме зияющего провала райских ворот.

Выйдя на улицу, Даниил остановился и посмотрел на нас. Глаза Его были печальны.

– Простым прохождением под сводом грехов не искупить, но и врата оставлять в таком виде негоже. Да простит Меня Папа, что не в его руке мастерок, – сказал Он и направился через площадь к ждущей нас машине.

Мы следовали рядом. Не оставалось никакого сомнения, что не успеем мы дойти до машины, как врата будут стоять в первозданной красе.

Глава 20

Через несколько минут мы были около отеля.

За недолгое путешествие никто не проронил ни звука. И только когда машина мягко остановилась у входа в гостиницу и красавец в ливрее манерно распахнул дверцу лимузина, Даниил широко улыбнулся:

– Я проголодался. Пойдемте, отметим сегодняшний день, ибо потрудились мы на славу.

«Отметить – идея хорошая, – подумал я. – Но не мешало бы переодеться, так как со всеми треволнениями и катавасиями, с бросаниями то в жар, то в холод разум справляется, а вот потовые железы – не очень. Короче, душ не помешает».

– Хорошо, – прочитал мои мысли Даниил, – через пятнадцать минут в местном ресторане. И не говорите долго по телефону.

Не знаю, как чувствовали себя мои предшественники в пыльных хламидах, когда пробирались тайком по Земле обетованной, укрываясь в расщелинах от римских дозоров, питаясь подножным кормом и пренебрегая элементарной личной гигиеной, с глубоким презрением относясь к необходимости санации полости рта и не догадываясь о прелестях туалетной бумаги… Ими двигала одна цель – сохранить себя как живых свидетелей явления Его и донести Благую Весть до страждущих. А что будет с несчастными, попавшими под их тяжелое дыхание, их мало беспокоило. Скажем так – вера у них сочеталась с ослабленной чувствительностью к запахам. Иначе они отдали бы Спасителю душу на третий день служения. Впрочем, может, все общество жило так, дурные запахи были обыденностью, народ принюхался и на эту тему особенно не тревожился… Кто знает?

Особенно приятно порассуждать об этих материях, наблюдая, как пузырящиеся потоки воды наполняют джакузи.

Придя в номер, я почувствовал жуткий голод и устремился к встроенному холодильнику – прости, мама, я даже не помыл руки, – а уж потом, с сокрушительным хрустом поглощая орехи, отправился в олимпийский бассейн, притворяющийся ванной комнатой, оставляя за собой шлейф из выроненных орехов, шелухи и фрагментов одежды. Вода набиралась быстро, и я с несказанной радостью проверил Архимедовы посылы.

Хорошо… Все же что хорошо, то хорошо… Я мог бы развивать этот тезис минут сорок. Но был прерван на взлете телефонным звонком. К счастью, аппарат располагался на расстоянии вытянутой руки.

– Пронто, – лингвистически безупречно начал я.

– Здравствуйте, Владимир Рудольфович! Вас беспокоят из администрации президента. С вами хотел бы переговорить Александр Стальевич Волошин.

С главой администрации я лично знаком не был, но знал о нем премного интересного. Судя по рассказам, он по меньшей мере реинкарнация кардинала Ришелье. Появившийся на этой должности еще при Борисе Демократизаторе, он перешел к преемнику вместе с прочими атрибутами власти – такими, как скипетр, держава, шапка Мономаха, конституция, вечно нуждающаяся в поправках, и ядерный чемоданчик, коим все меньше что можно было запустить.

– Я готов.

– Приветствую вас, Владимир Рудольфович. – Голос звучал тихо, но уверенно. – Мы наслышаны о ваших путешествиях и очень хотели бы с вами встретиться.

– Кто «мы»?

После паузы последовал ответ:

– Для начала давайте скажем так – я. А в зависимости от развития ситуации, может быть, нам придется встретиться и с руководством страны. – Небольшой вздох, потом очередная пауза, и, так как я не прервал ее радостными возгласами согласия, Волошин договорил: – Я имею в виду президента.

– Звучит неожиданно… Такая честь для простого российского журналиста…

– При этом, заметьте, в формате дружеской беседы, без согласования вопросов с пресс-службой.

– Я могу подумать?

– Можете. Вас заберут в гостинице через два часа сорок минут. Об остальном не беспокойтесь. С нетерпением жду личной встречи. Всего вам самого доброго.

– Спасибо, до встречи.

Я положил трубку, выдохнул и опустился под воду. Вынырнув, принялся в срочном темпе намыливать себя без свойственной этой процедуре мечтательности. Намылил голову и, теребя волосы, поймал себя на том, что думаю о Данииле.

Он ведь знал, все знал – и про звонок, и про необходимость поездки в Москву. Ну почему не сказать по-простому? К чему эти семитские штучки – прости Господи, от семита и слышишь! Я что, меньше буду верить, если мне правду рубить прямо в глаза? А то все экивоками, мол, НЕ ГОВОРИ ДОЛГО ПО ТЕЛЕФОНУ… Дальше, Владимир Рудольфович, извольте сами домысливать.