Хроники Второго пришествия (сборник) - Владимир Соловьев

Глава 22

Время приближается к первой встрече с родным официозом. У меня будет встреча с президентом. Еще совсем недавно я бы много отдал за интервью с ним.

Ну это я, конечно, привираю. Не много бы отдал, а много бы получил. Статусно, что и говорить. Рейтинг был бы… Мечта… А сейчас это уже и не очень будоражит фантазию. Ведь не я его, а он меня просит о разговоре. Практически подготовка саммита на высшем уровне, где я выступаю в роли шерпа, причем гораздо более могущественной инстанции, чем принимающая сторона. Интересно, будут ли присутствовать дядьки в рясах с бородами, – вот бы позабавился…

А вдруг я не понравлюсь президенту? Странная мысль… Но все же, что потом – искать другую Родину? Что делать, если ты с ним общаешься, а он смотрит на тебя и не спеша говорит: «Какой же вы неприятный, гадкий и глупый тип»? Ждать следующего президента, а пока впасть в революционный экстаз либо в летаргический сон?

Обидно… Ведь это практически встреча с Богом – проси чего хочешь. Например, порулить газовой или нефтяной компанией, и Билл Гейтс покажется тебе замухрышкой.

Стоп. Насчет встречи с Богом я, кажется, загнул. По этому вопросу ко мне. Красиво сказал. Гений. Великий. Актерище.

Тут я встаю, поднимаю руки. Кланяюсь. Зал рукоплещет.

Не надо, не надо оваций, говорит весь мой вид. Я тоже люблю вас. Особенно сейчас, когда в свете софитов неразличимы ваши лица. И чем меньше знаю, кого именно, тем крепче люблю.

Кстати, а что делать ему, если он не понравится мне? Искать себе другую жизнь? Хо-хо-хо, вот будет номер!

Ладно – я… А вот не понравится он, скажем, Даниилу – и что дальше? Тут ведь другой Вселенной и то не отделаешься. Рвать на себе одежды, раздирать лицо в кровь, вздымать светлы очи к небесам и тихонечко спрашивать: «Простите, а там, случайно, больше никого нет?» Как монотеист монотеисту отвечу: «Нет!!!» Могу добавить по-марксистски: «Не было и не будет!» У нас с этим строго. Бог, понимаешь, един. Хотя тут пошли на уступки страждущим и выдали на-гора в трех лицах, но это так, адаптация к неразвитости религиозного чувства масс. Адаптация…

Конечно, этот бред я себе позволил не за общей трапезой, унылостью блюд и постностью лиц, напоминавшей кормление детсадовских отличников, а в номере, собирая море шмотья, доставшееся от Билловых щедрот.

Я чувствовал, как накапливается неясное раздражение. Кручусь словно белка в колесе, себе не принадлежу, телевизор в последний раз смотрел в Детройте. Мысли о барышнях были тогда же. Я что, обет безбрачия на себя наложил? Такого уговора не было. Я-то как раз еще очень даже ничего. Уже все знаю – еще многое могу. Прямо-таки в полном соку. Учитывая мой вес, а это, простите, далеко за центнер, полнота моего сока не должна вызывать сомнений.

Кстати, о весе. Неловко как-то. Все-таки апостол, а жирный, как боров. Надо бы похудеть. Да, похудеть. Похудеть… Похудеть…

Напевая на все лады «похудеть», я продолжал кидать вещи в чемоданы и вдруг почувствовал, что с меня упали брюки и, извините за подробности, белье. Носки съехали к ступням. В области живота образовалась впадина, и еще недавно натянутая, как барабан, одежда повисла складками слоновьего брюха.

Опаньки!

Я ринулся к большому зеркалу, путаясь в чехлах, еще недавно бывших одеждой, на ходу пытаясь сорвать ее, чтобы увидеть, каков я теперь.

На меня смотрел некто, напоминающий мои юношеские фотографии. Кожа нигде не болталась. Мышцы развиты хорошо, но без фанатизма. Родинки и нажитые за долгие годы шрамы остались на месте. Но тело было другим. Молодым, упругим, здоровым. Лицо как будто вынырнуло из жира, скулы заострились, щеки скрылись из зоны видимости, мир расширился, шоры упали. Глаза из поросячьих буравчиков обернулись очами, и в них читалась грусть еврейского народа. «Красавец!» – невольно подумал я. И отметил, что выражение лица осталось прежним – неизбывно блудливым. Оно-то и выдаст… Следом взор направился к области давно ограниченной востребованности. Ну хоть не меньше, и то ладно.

Кстати, хорошо, что довольно давно, отнюдь не по религиозным соображениям, мне сделали обрезание, а то вот бы смешно было. Все те первые ребята, как и капитан команды, обрезанные, а я нет. Хохмочка получилась бы еще та. Хотя мог бы теперь пропеть про обрезание – и крайняя плоть послушалась бы.

Стоп. Чему радуюсь? Недоумок. А в чем лететь? Одежду можно теперь и не собирать. Если только открыть собственный магазин одного размера – XXXL. В Армию спасения и то не отдать. Такого размера нищие водятся только в Америке, у «Макдоналдса», а в Италии такое шмотье используют как чехлы для малолитражек.

Задачка непростая. Время позднее. Единственный шанс – звонок другу. Билл, выручай, мы теперь с тобой одного размера.

– Билл, привет, не сердись, всякая чушь в голову лезет – усталость.

– ОК!

– Н-да, ты не болтлив.

– Эта функция у нас закреплена за тобой.

– Уел… Зато за тобой матчасть.

– И что теперь?

– Могу я стрельнуть у тебя одежду?

– Кому-то в подарок?

– Если бы!.. Я, видишь ли, похудел до твоего размера, а вовремя не прибарахлился.

– Я должен это увидеть!

Через несколько минут с дорожной сумкой в руках, набитой шмотьем, Билл стоял в моем номере. Могу и не уточнять, конечно, на сумке был гигантский логотип окон. Бросив сумку на ковер, Билл принялся осматривать меня. Наверное, именно так пятилетние дети играют в доктора.

– Здорово! И как ты это сделал?

– Просто захотел и как идиот стал это повторять. Я даже не помню, вслух я это делал или нет. По идее должен был вслух, тогда это напоминает библейскую тему Адама: когда еще во время нахождения в раю он попросил о дожде – и дождь пошел. Попросил о прорастании семян – и был услышан. Единство слова и дела. Переход умственного труда в физический, как это трактовали классики марксизма.

– То есть если я захочу чего-нибудь и произнесу вслух – сбудется?

– Думаю, не все так просто. Ведь сказано, не искушай Господа Бога твоего. Скорее всего это должно совпадать с наличием объективной необходимости в деянии. Поясню. Воздушного змея запускают по восходящему потоку. Мне для служения надо было похудеть, я и похудел. Если ты захочешь пополнеть, то вряд ли это получится, так как будет очевидным баловством. Но вот зрение тебе, наверное, поправить можно.

– Хочу нормально видеть. Видеть. Видеть. Видеть…

Билл зажмурился и продолжал повторять, как заклинание, свою просьбу минут пять.

– Хватит, открывай глаза.

Билл аккуратно открыл левый глаз, тут же зажмурился, сорвал очки и бросил на пол. Очки, не ожидая подобного проявления благодарности за верную службу, издав жалобный звук, треснули, оттолкнувшись от пола, подпрыгнули вверх и, раскинув дужки, изломанным паучком застыли на паркете.

– Можешь ничего не говорить. Убедительная демонстрация радости.

– Здорово, просто здорово! Пойду позвоню жене. Пусть порадуется.

– Чему? Ты больше не будешь царапать ее очками при поцелуях?

Билл уже не слышал.

Человек женат. А у меня даже времени нет на флирт. Интересно, если я апостол, то мне что, к девчонкам теперь – ни-ни? А может, наоборот, это способ приобщения их к тайне. Да и вообще, если я апостол, то, значит, безгрешен? И все, что сделаю, хорошо?

Классика ереси. Дремучие Средние века и заморочки Томаса Мюнстера. Дьявольщина в чистом виде. Искус. А жаль! Хотя попробовать все-таки надо. Ничто человеческое не должно быть чуждо, а то оторвусь от паствы – как тогда ей помочь?

Глава 23

Звонок.

– Слушаю вас.

– Владимир Рудольфович, мы внизу, рейс через два часа. Не хотелось бы вас торопить, но сами понимаете, служба.

– Спускаюсь.

Достав из сумки Билла новенькую одежду, наскоро оделся и, прихватив еще московскую куртку, спустился вниз.

В фойе расположились люди в нескладных костюмах с очень пристальными взорами. Заметив меня, один из них поднес манжету ко рту и сказал:

– Объект вышел, подавайте машину.

Я прошел в заботливо раскрытые двери, даже не удостоив взглядом ораву с проводками в ушах, и оказался в коридоре из спин, который заканчивался открытой задней правой дверцей лимузина.

Забрался внутрь. На заднем сиденье уже расположился очень пожилой мужчина.

– Здравствуйте, Владимир Рудольфович, очень рад вас видеть, Засекин Виктор Львович, посол России в Италии. Я, знаете ли, ваш давний поклонник.

Разрешите по-отечески вас пожурить. Что же вы не предупредили нас о своем визите? Мы бы встретили, помогли чем можем… А то ведь ТАМ волнуются… Меня, старика, расспрашивают, а я и не знаю… Вы уж там намекните, что все прошло на высшем идейном уровне. Я понимаю, что у вас времени тут почти не было… Мы с ребятами собрали гостинец, так сказать, памятный набор. Вы уж не обессудьте, чем могли… Что-то я болтаю и болтаю, соскучился по новым лицам. К нам, конечно, часто прилетают, но чтобы такие люди – это событие…