Дельфийский оракул - Екатерина Лесина

Звенели струны кифар, и певцы прославляли красоту молодых.

Скоро, скоро поклонится Лето богиням, поднесет им в дар свои девичьи уборы, игрушки и многое из того, что оставит – ради новой жизни.

Скоро хлынет на камни кровь жертвенного быка, могучего и злого, из самой Гипербореи привезенного. И склонится Кей перед богами, прося лишь о доброй судьбе для своей дочери. А затем – грянет иной пир, свадебный. Разделят Лай и Лето хлеб. Поклонятся очагу. И переступят порог дома как муж и жена.

Ни у кого не было сомнений, что брак этот, благословленный свыше, будет крепким.

Уже видел Кей внуков, прекрасных, как Лето, и сильных, как Кадм. И непрошеная слеза – гордости ли, счастья ли – катилась по морщинистой щеке. Долго он ждал, но стоило того ожидание.

Пышным был свадебный пир.

Множество дорогих подарков поднесли молодым. Были здесь и золотые серьги, браслеты и пояса, украшенные драгоценными камнями. Были кувшины с вином – столь редким, что стоило оно дороже золота. Были стрелы и лук из тяжелого темного дерева, серебряными пластинами украшенный. Многие пробовали натянуть его, но никто не преуспел в этом деле, даже Лай.

Но лишь посмеялся он собственной неудаче:

– Норовистый конь лучше смирного. Норовистый лук – лучше покладистого. И лук, и конь к одной руке привыкнут, – так говорил он и вновь лишь на Лето свою глядел.

А гости смеялись, радуясь, что норов у жениха ласковый. Удержит его при себе Лето, очарует.

Кей же, помимо тканей, вина и золота, преподнес им серебряный кубок тонкой работы. Был этот кубок весьма тяжел и холоден, и не согревали металл его ни горячее солнце, ни теплые руки Лето. Взглянула она на дно кубка – и замерла: оттуда взирало на Лето чудовище – человек ли, лев дикий или же нечто иное, косматое, страшное, с выпуклыми глазами.

– Кубок этот принесла в мой дворец синеглазая Илия. Пятьдесят дочерей есть у морского старца Нерея, но видел я лишь одну, когда вышла она с сестрами на берег. Плененный ее красотой, уподобился я морскому богу и похитил Илию. Жила она в моем доме год. Ни в чем не знала обиды. Была она царицей здесь и на мою любовь любовью отвечала. Илия подарила мне дочь, столь же прекрасную, как и сама она. Но однажды испросила Илия разрешения навестить старого отца. Не мог я противиться ее желанию, хоть бы и неспокойно было на сердце моем.

Так говорил Кей, и все гости, затихнув, глядели на чашу, которую держала Лето. А она чувствовала, как наливается серебро чаши обжигающим холодом, как прилипает к ее рукам, тяжелеет.

– Не вернулась моя Илия! Я выходил к морю, звал ее, но только плач чаек был мне ответом. Неужто позабыла меня моя нереида? Не могло смириться с этим мое сердце. И воззвал я к Посейдону, чья рука держит удила Океана. Я принес ему в жертву пятерых быков, один другого краше, и овец, и коз, и драгоценный сандал, и все, что только было в доме моем. Разверзлось море, и вышел на мокрые камни берега слепец. Был он стар и немощен, вода катилась с его белой бороды, мокрый хитон облепил исхудавшее тело. Спросил меня старец, я ли буду Кей, царь человеческий, осмелившийся взять в жены нереиду? И понял я, что сам великий провидец Нерей стоит предо мной! Склонил я голову, смирив гордыню, и ответил, что я и есть тот самый Кей, и молю я его – отдать мне дочь. Предложил мне Нерей все богатства дома своего. Жемчуг ли, которым полно морское дно, золото с кораблей, которые тонули в море, серебро, невиданных рыб и зверей, каковых никто не видел в Элладе. Отказался я! Что мне эти богатства, когда нет со мной Илии? Предложил он мне силу, обещав, что, приняв ее, я стану величайшим из героев. Но к чему мне сила и слава без моей Илии? Отказался я и от мудрости, от долголетия, от всего, чем манил меня Нерей. И тогда сдался он, сказав, что предложил мне все богатства, которые имел, неспособный дать желаемого мной: ушла моя Илия в темный Аид, слишком долго она жила среди людей, чтобы спокойно вернуться в море. Не признали ее волны! И сестры не пришли на ее зов. И сам Нерей, уже не чаявший увидеть дочь, тоже опоздал.

Лето не помнила матери, но знала лишь, что та была царевной из далеких земель и что смерть, отобравшая у них Илию, погасила огонь в сердце отца. Что не желал он с тех пор глядеть на женщин иных, видя вечно пред собой лишь одну Илию и тоскуя по ней.

– Просил он меня о прощении. И – был прощен, потому что не было в смерти той ничьей вины. Обнялись мы, как если бы были братьями. Уходя в море, Нерей оставил мне сию чашу. Любой, кто выпьет из нее – хоть вино, хоть простую воду, – обретет на время пророческий дар Нерея. И все, что увидит он, находясь в облике старца, непременно воплотится в жизнь. Однако предупредил меня Нерей, что лишь те, в ком есть его кровь, кровь самого Океана, способны вынести тяжесть пророческого дара. Простой же человек, осмелься он прозреть грядущее, раздавлен будет Океаном.

Уже не был косматый лик Нерея – а Лето поняла, что на дне чаши именно он и изображен, – таким отвратительным. Выпуклые слепые глаза глядели в самое сердце, и звенели в ее ушах нежные голоса нереид, которые Лето прежде принимала за шелест волн. Оплакивали они утраченную сестру и пели колыбельную ее дочери.

– Хранил я этот дар, зная, что лишь Лето и дети ее способны будут испить из чаши. Но теперь настало время передать ее тебе, моя драгоценная дочь. Пусть знание грядущего убережет тебя от бед!

Так завершил речь свою Кей седовласый, и многие гости плакали, сочувствуя горю его. Царь обратился к Лаю:

– У тебя есть старшие братья, которым отойдет фиванский трон. Какая судьба ждет тебя на родине? Останься в доме моем, и пред всеми признаю я тебя своим сыном. А после смерти моей будешь ты править здесь, и дети твои, и дети их детей. Будет велик род Кея, прославится он на всю Элладу!

Поклонился юный Лай и отвечал так:

– Спасибо тебе, царь благороднорожденный! Не смею и в мыслях смерти твоей желать! Живи многие годы! И мы будем жить здесь…

Радовались гости. Смеялась Лето. И лишь серебряный Нерей, глядевший со дна чаши, хмурился грозно. Ведал он о том, что было сокрыто от прочих.

Сдержал слово царь Кей. Принял он Лая, как принимают любимого сына. И сыном его и называл. Не было для Лая ничего запретного, любое желание его исполнялось тотчас, и все подданные Кея видели в юном царевиче своего будущего властителя.

Однако мало было Лаю этого. Да и то – разве велико царство Кея? Остров, затерянный среди моря. Не всякий кормчий найдет к нему путь. На острове есть козы и чайки, а из богатств – лишь жемчуг и раковины, из которых рабы вываривали алую краску, да прекрасная Лето.

И с каждым днем все сильнее тосковал Лай. Виделись ему Фивы Великолепные, дворцы, улицы – широкие, людные. Виделось, что в том городе – его, Лая, судьба.

Братья? Братья его сильны. Но и Лай не слаб! Да и то: есть у него чудесная чаша, есть жена, которая в чашу эту глядеть умеет, видя то, чему предначертано сбыться. Неужто с умением таким не отыщет Лай способа стать царем Фив? Но пожелает ли Лето оставить отца? Любит она его – нежной дочерней любовью. Да и Кей не позволит ему увезти дочь, единственный свет своей жизни.

И родился у Лая замысел.

Послал он гонца в Фивы, приглашая братьев своих разделить радость удачной его женитьбы. Думал, приедут и Зеф, и Амфион – рожденные близнецами, редко расставались они друг с другом. Однако болезнь отца разлучила их – лишь Зеф откликнулся на голос брата. Принес он печальные вести и долго просил Лая вернуться – желал отец проститься и с младшим сыном, дать ему свое благословение. Ласково отвечал брату Лай, уверяя его, что непременно вернется и поклонится отцу и матери их дорогой. И устроил в честь брата пир, пригласив всех воинов, всех свободных людей. Для каждого нашлось место за столом. Поднимались чаши во славу Зефа, и во славу Кея, и за процветание царства его, и за то, чтобы подарили боги Фивам благоденствие и процветание. Каждого угощала вином темноокая Ниоба, и люди благодарили Лая за щедрость, не зная, что в вино это подмешано сонное зелье… Не сразу пришел Гипнос в чертоги Кея.

На мягких лапах, под светом дрожащим белоликой Фебы-луны, прокрался он во дворец и каждого коснулся волшебным жезлом. Уснул Кей, уснула Лето, уснули все женщины и мужчины, какие только были во дворце. И лишь фиванцы, не пившие вина, остались бодрыми. Велел Лай, желая избавиться от брата, а также боясь того, что очнувшийся царь кинется за ним в погоню и призовет самого Нерея на подмогу, убить всех.

Кровь пролившаяся оскорбила собою плиты дома царя, но – смолчали боги.

Лай вынес Лето на руках из отцовского дома, а с нею – все золото, серебро и дорогие ткани, тюки с шерстью и амфоры с краской. Особенно берег он драгоценную чашу, надеясь, что с ее помощью одержит победу над Амфионом.