Дельфийский оракул - Екатерина Лесина

Все будет хорошо…

Лучше прежнего…

Надо только слушать ее… надо ее слушаться… и все у нее будет… у Алиски обязательно все будет…

Глава 8

Дары данайцев

Татьяна не знала, как она оказалась на этой улочке: каменной, тесной, извилистой, будто проложенной по руслу горной реки. Река обмелела, оставив выеденные солью берега, в склонах которых ныне гнездились люди. Доносилась до нее громкая чужая речь. Кричал чей-то ишак.

Жарко.

Вода в бутылке нагрелась и уже не утоляет жажду, но Татьяна упорно пьет ее. И вот – вода заканчивается. А магазинчика, чтобы купить еще, нет поблизости.

Куда только лавки эти подевались? Их же здесь полно – на каждом шагу, – крохотных, тесных лавчонок, заваленных мелким товаром. Татьяна решается и останавливает какого-то прохожего, машет руками, трясет перед его носом пустой бутылкой, пытается объяснить ему что-то по-английски, который у нее всегда был плохим…

Прохожий что-то отвечает, но это не речь, а клекот какой-то.

Ничего не понятно!

– Он вас не понимает, – говорит кто-то Татьяне по-русски.

Она оборачивается, пытаясь разглядеть своего нежданного спасителя – а в том, что спасение пришло, Татьяна не усомнилась, – но солнце бьет ей в глаза. Татьяна видит лишь, что он высокий и, кажется, огромный какой-то. Черное пятно на золоте небосвода. Кто сказал, что в Греции небо – синее? Золотое оно тут! Цвета колесницы Аполлона. Ее Аполлон остался на вилле. У него голова болит, и ему неинтересно здесь, скучно, хотя он старательно притворяется, не желая разочаровать Татьяну. Хороший мальчик.

– Идемте, – он протягивает руку Татьяне. – Я вас выведу к отелю.

– Мы тут виллу сняли, – зачем-то говорит Татьяна.

– Тогда – к вилле.

Улица все вьется и вьется, сливаясь с другими, такими же, словно размножается в чудесных зеркалах, и Татьяна окончательно теряет ориентацию. Но новый знакомый крепко держит ее за руку. Иногда он останавливается, позволяя ей перевести дух, и перебрасывается с местными какими-то словами на их смешном чужом наречии.

– Не волнуйтесь, – он почувствовал Татьянино беспокойство. – Город старый. Запутанный. Просто так отсюда не выбраться. Пить хотите?

– Хочу, – ответила Татьяна.

Жара невыносимая. Ее тело буквально сочилось потом, внутренности иссыхали, вот-вот от Татьяны останется скукоженая мумия, вроде тех, что выставлены в Каирском музее.

Может, им в Египет лучше было бы поехать?

А лучше бы – не ехать никуда…

Незнакомец – Татьяна не удосужилась спросить его имя, а он вовсе не спешил ей представиться – протянул ей бутылку.

– Травяной чай, – пояснил он. – Лучшее средство от жажды.

Чай оказался горьким и приторным одновременно, но Татьяна пила, словно была не в силах напиться досыта. Ее спутник ждал. И когда бутылка упала на камни – так оглушительно громко, словно сделана была не из пластика, – он поднял ее. Подхватил он и Татьяну.

В себя она пришла от пронизывающего все тело холода.

Темно. Тихо.

Где она?..

Татьяна этого не знала. Она сразу вспомнила и незнакомца, и травяной чай, и жуткое головокружение, которое быстро переросло в беспамятство.

Дура! Разве можно верить незнакомым людям?! Никак, ей солнце мозги расплавило! «Соотечественник»… «поможет»… если от кого и ждать подлянки, то – от своих!

Татьяна вдруг схватилась за шею, не без удивления обнаружив пропажу цепочки. Массивная, солидная с виду, она была сделана из турецкого дутого золота и стоила немного. Кольца – те подороже. Но и кольца с пальцев ее сняли. И браслет. И сумочка исчезла! Жаль было даже не кредиток, а фотоаппарата, с которого Татьяна не удосужилась перебросить в компьютер хорошие снимки.

Резко пришло понимание, осознание случившегося, накатило – сразу! Тошнота… страх… Страх и тошнота.

Она ведь едва не умерла!

Или – почти умерла? Наверняка ее приняли за мертвую, поэтому и притащили сюда… а куда?

Татьяна велела себе успокоиться. Истерика никого еще не спасала, а вот здравый смысл – вполне мог помочь. На ее беду, со здравым смыслом дело что-то не ладилось. И Татьяне дважды, а то и трижды, пришлось ударить себя ладонями по щекам, приговаривая:

– Дура! Дурра ты, идиотка!..

Старый верный способ помог. Прекратилась нервная дрожь, тошнота и та отступила.

Все не так плохо… руки ее свободны. Ноги – тоже. И, значит, Татьяна выберется! Она сильная. И в девяностых годах не растерялась, оставшись совсем одна. Денег – нет. Работы – нет. Ничего не было… сумела же в Китай дорогу пробить! Одна из первых… тогда ей тоже было страшно. Всякое случалось. Били ее. Грабили. Убивали…

«Недоубили!»

Там она и тогда смогла выжить, и тут – сумеет. Сейчас сумеет.

Она поднялась на ноги. Вокруг – кромешная тьма. Сквозит откуда-то. Воздух холодный, соленый, он вызывает жажду. Татьяна вытянула руки. Слева – пустота. Справа – тоже. А прямо перед Татьяной – стена, каменная, неровная. И она ощупывает эти неровности в поисках подсказки.

Темнота рассеивалась медленно, не желая выпускать свою жертву. Она не исчезла, лишь сгустилась до отдельных плотных комков, в которых угадывались абрисы скал. Воздух, разреженный и черный, позволял видеть на шаг, порою – на два.

– Эй… – Голос Татьяны прокатился по коридору, дробясь на осколки эха.

Она одна. Она не знает, где она. И надо выбраться, но – куда идти? Влево? Вправо?

Туда, откуда тянет морским ветром.

И Татьяна решилась. Она побрела вслепую, ощупывая дорогу, спотыкаясь и порою падая, боясь одного – что она сломает ногу. Со сломанной ногой ей точно не выбраться, а так – шансы есть.

Она повторяла слова про эти шансы, говорила себе, что она обязательно спасется и пойдет в полицию. Или не пойдет? Им все равно ведь – глупая иностранка сама виновата, нельзя доверять незнакомым людям.

Нельзя…

В какой-то миг она окончательно потерялась и – растерялась, едва-едва не заплакала, но сдержала слезы. Они – признак слабости, а ей надо сейчас быть сильной.

Она не сумела бы объяснить, как оказалась в этом зале. Он был частью скалы, но явно сотворенный искусственным образом. В его куполообразном потолке зияла дыра, сквозь которую Татьяна увидела небо, и звезды, и желтую большую луну. Она закричала, но вряд ли ее услышали.

Стены зала были расписаны фресками, но за долгие годы краски поблекли, местами – истерлись и впитались в ноздреватый камень. И теперь фигуры и контуры лишь слабо угадывались.

Боги, люди – извечные греческие мотивы.

Пол разрезали трещины, узкие, но глубокие, и они создавали собственный рисунок. И массивное возвышение, похожее на горб из цельного куска мрамора, был центром этого рисунка.

Лунный свет словно пронизывал камень, и Татьяне показалось, что горб этот светится изнутри. И даже не горб – это некое животное, существо из иного мира, заснувшее на века и покрывшееся коркой мрамора. Она обошла его вокруг, не решаясь коснуться, в страхе разбудить зверя.

И – споткнулась о чашу.

Тяжелую чашу, отлитую из бронзы.

Татьяна подняла ее. Зачем? Она не знала. Чаша была тяжелой, ее неудобно было держать в руках, но Татьяна поняла – она ни за что в жизни не рассталась бы с ней. Из чаши, со дна ее, на нее с ласковой улыбкой смотрело солнце.

Солнце было богом во тьме.

Как может Татьяна… бросить бога?

Она уже не шла – бежала и – о чудо! – с легкостью находила путь в лабиринте коридоров. И остановилась, лишь оказавшись на краю узкого парапета. Каменной лозой, как ветвь плюща, приклеился он к громадине скалы и, обвивая ее спиралью, спускался в долину. Внизу лежал город, такой далекий, нереальный, словно вышитый черной нитью на черном же холсте.

И только в этот момент Татьяна расплакалась.

Она спустилась к дороге – самой обыкновенной, асфальтовой, – и даже сумела поймать попутку. А водитель оказался хорошим человеком, который, правда, не говорил ни по-русски, ни по-английски, но, услышав название виллы, велел ей сесть в машину.

Мог бы и прогнать.

В машине Татьяна задремала и не могла бы сказать, как долго длилась эта поездка – минуту, десять минут или более часа. Автомобиль остановился у знакомых ворот, и водитель знаками показал, что денег ему не надо.

– Спасибо, – сказала ему Татьяна.

Она ощущала близость рассвета всей кожей. Тело ее было холодным, как море, ожидавшее первого обжигающего прикосновения солнца. Она жаждала увидеть солнце и поклониться ему, благодаря его за все…

Она очнулась уже у двери виллы и поспешно сунула чашу в разросшийся куст какого-то колючего сухого растения…

– Татьяна совершила великое открытие. – Аполлон скривился, словно ему неприятна была сама мысль о чьих-то чужих открытиях. – Случайное, но – великое. И бессмысленное, потому что вряд ли ей удалось бы отыскать то место. И я не знаю, каким чудом она вывезла из Греции эту чашу.

– Мистика!

– Мистика! Именно так, – он подхватил брошенную ею подсказку с радостью. – Все, что было дальше, – это мистика! Она попросила меня основать Центр. Более того – прямо указала в завещании, на что должны быть потрачены ее деньги. Это было не совсем честно…