Спицы в колесе Сансары - Надежда Первухина

Мужчина открыл глаза.

На нее смотрел Лекант.

Она протянула к нему руку.

— Не касайся меня, — тихо сказал Лекант. — Это тело немедленно разрушится, если ты его коснешься. Разрушатся голосовые связки, а мне так хочется тебе многое сказать! Разрушатся глаза, а я так хотел увидеть тебя, моя единственная!

— Лекант.

— Тийя…

— Почему ты оставил меня? Почему ушел, ничего не сказав?

— Долг звал меня. И я боялся, что, узнав о долге, ты разлюбишь меня.

— Я не могу тебя разлюбить. Это все равно что перестать дышать. Где ты? Как мне найти тебя?

— Я далеко, и там много опасностей. Поэтому не ищи меня, любимая.

— Я не могу без тебя.

— И поэтому я пришел к тебе, чтобы даровать забвение.

— Нет!

— Да. Я люблю тебя, и ты меня забудешь. Подчинись мне, иначе будет больно.

— Пусть будет больно, но я тебя никогда не забуду.

Лекант улыбнулся:

— Тийя…

Он протянул бестелесную руку и легко коснулся ею лба девушки. Лиза тут же рухнула как подкошенная, глаза ее закрылись, бледность залила лицо.

— Прощай, — прошептал Лекант и исчез.

Очнулась Лиза в кресле, в кабинете профессора Верейского. Напротив нее сидел парень, чем-то смутно знакомый.

— Эй! — помахал он рукой. — Как насчет признаков жизни?

— Что? — прохрипела Лиза.

Парень протянул ей стакан воды. Лиза долго пила, а потом сказала:

— Я тебя вспомнила. Ты Глеб. Гот, которого били панки.

— Совершенно верно. — Глеб с улыбкой забрал у нее стакан. — Гот. И по совместительству внук профессора Верейского.

— Здорово, — улыбнулась Лиза. — А что со мной было? Я ничего не помню…

— Проводился сеанс. Спиритический. Я — медиум.

— Так это ты сидел за ширмой?

— Ага, значит, все-таки ты что-то помнишь!

— Выходит, да.

— Да, я сидел за ширмой, но тут без дураков, я действительно умею вызывать и материализовывать духов умерших. Только в этот раз все пошло не так. Дух оказался не мертвый, а живой. Вообще неизвестно какой! Помню дикую вспышку, потом провал сознания, а потом дед меня приводит в чувство. Дед сказал, что материализация не состоялась. О, а что это у тебя в руке? Диктофон?

Диктофон превратился в жалкий обмылок жженого пластика.

— Выброс ментала был сильный, — вздохнул Глеб. — Хорошо еще, что сгорел диктофон, а не ты. А что в комнате для сеансов творится, вообще катастрофа! Там все сажей покрыто в три слоя. А правда, что ты у деда будешь лаборанткой?

— Правда.

— Вот видишь! Я говорил, что мы еще встретимся! Ну что, способна ты пойти кофе попить или тебе сюда принести?

— Нет, я пойду… Пойду домой, если можно.

— Разбежалась. Без кофе и бальзама дед тебя домой не отпустит. К тому же поздно уже, а я тебя подвезу, у меня машина.

Лиза жалко улыбнулась:

— Глеб!

— Что?

— Ты ко мне не клеишься, часом?

Глеб состроил ужасно невинные глаза:

— Вуз а ву, мадам? Вы мне в бабушки годитесь!

— Лады. Тогда идем пить кофе.

В столовой их ждал накрытый круглый стол, на котором сиял фамильный кофейный сервиз. Илья Николаевич сидел за столом, но, завидев Лизу, встал и бережно подхватил ее под руку:

— Садитесь, деточка! Глеб, не стой столбом, подвинь даме стул!

— Спасибо, — прошептала Лиза и без сил опустилась на стул.

Глеб налил ей кофе в изящнейшую чашечку лиможского фарфора, на блюдце положил печенье. И при этом не переставал искать ее взгляда. А Лиза смотрела исключительно внутрь себя. Она понимала, что в ее душе образовалась пустота и ее невозможно заполнить.

— Лизочка, — откашлявшись, заговорил профессор Верейский, — надеюсь, при этом неудачном спиритическом сеансе вы не сочтете меня самого неудачником и шарлатаном?

— Нет, что вы.

— Мы с моим внуком проводили десятки, да что там, сотни сеансов, и до сих пор срывов не было. Почему сегодня все пошло не так…

— Может быть, мое присутствие…

— Нет, Лиза, нет! Вот, кстати, примите для поправки здоровья пятьдесят грамм настоящего уссурийского бальзама. Тут такие травы!

Лиза выпила бальзам и почувствовала, как он огнем разлился по ее телу. Она ощутила небывалую бодрость.

— Илья Николаевич, Глеб сказал, что в комнате для сеансов полным-полно сажи. Так давайте я начну уборку.

— Сейчас ни в коем случае! И в ближайшие три дня тоже. Я еще поработаю над этой сажей. А сейчас Глеб отвезет вас домой, чтобы вы хорошенько отдохнули. И вот — возьмите ваш аванс.

Профессор протянул Лизе две тысячи.

— Отдыхайте, и всего вам хорошего, Лиза. Я обязательно позвоню вам.

От профессора Лиза позвонила родителям, чтобы они не волновались, почему она появится так поздно.

У Глеба была вполне симпатичная «Лада Приора», впрочем, Лизе было не до марки машины. Ее трясло, и все сильней разрасталась в ней пустота.

Они сели в машину, Лиза назвала адрес и умолкла, уставившись в окно. Глеб пытался как-то ее развлечь студенческими байками и анекдотами, но потом тоже примолк. Вздохнул.

У Лизиного дома машина остановилась. Глеб вышел, открыл перед дамой дверцу:

— Все для вас, сударыня!

Лиза вышла:

— Спасибо, Глеб.

Она повернулась было к дому и тут услышала удивленное:

— Ты что, меня даже не поцелуешь на прощанье?

Глеб сказал это таким возмущенным тоном, что Лиза опешила и ей стало стыдно. Неужели так трудно чмокнуть в щечку в общем-то неплохого парня? Убудет от нее, что ли?

— Поцелую, — усмехнулась Лиза. И коснулась губами щеки Глеба.

А потом… Потом губы этого мальчишки как-то непостижимым образом нашли ее губы и удержали. Они целовались, как показалось Лизе, так долго, что пора было встать заре.

Наконец Глеб оторвался от нее.

— Мне понравилось, — хрипловато прошептал он, касаясь подбородком ее затылка.

— Мне тоже, — неожиданно для себя прошептала она. И вдруг так остро почувствовала всю прелесть ночи с ее птицами, сиренями, травами и прочими красотами, что захотелось петь.

Но петь она не стала. Вместо этого легко скользнула пальцами по груди Глеба и вошла в подъезд.

И только возле самой своей квартиры поняла, что шла по лестнице, не касаясь ногами ступеней.

Шамбала

Время неизвестно

Новая одежда Друкчена была так прекрасна, что ему на миг показалось, что ее взяли из какого-то музея. Сначала его облачили в тонкую белую сорочку с шитьем и такие же тонкие нижние штаны. Затем, при посредстве человека, которого Друкчен счел распорядителем церемоний, на нашего героя надели широкие шелковые шаровары бирюзового цвета, расшитый золотом жилет и темно-синий, до пола халат, на котором бисером были вышиты хризантемы. Обувь тоже была старинная — плетенные из золотых нитей башмаки с маленькими бубенчиками на носках. Когда Друкчен увидел себя в зеркале, он поразился. Он не узнавал себя! Разве это тот Друкчен, что пробавлялся случайными заработками в Лхасе, мучился от безденежья и безысходности! О нет! Из зеркала на него смотрел золотоволосый красавец с оливкового цвета кожей, с ясными глазами и в роскошном одеянии. Да уж, вот тебе и музей. Но что музей! Отныне все вокруг представляло музей, но живой, действующий, и Друкчен, как он понимал, занимал в нем не последнее место.

Волосы Друкчена, к слову сказать, тоже изменились, став золотыми. Лекарь Гамба сказал, что прежние волосы тибетца сгорели вместе с кожей, и он обрел новые, из тончайших золотых нитей, по милости принцессы Ченцэ — Зари Богов.

— Я так волнуюсь, — сказал Друкчен. — Сможет ли мое смертное око выдержать вид солнцеликой принцессы и ее божественного жениха?

— Не бойся, — успокоил его Гамба. — Очи тебе тоже заменили. Ты весь обновился, как молодой орел, Друкчен. Однако, чтобы ты не волновался, вот тебе веер — им ты можешь прикрывать лицо в присутствии высоких особ. Но вот за тобой пришли.

И действительно, пологи, отделявшие ложе Друкчена от остальной комнаты, поднялись, и он увидел двух стройных воинов в доспехах и при копьях. Приглядевшись, он понял, что воинами были женщины.

— Следуй за нами, Друкчен, — произнесла одна из них.

Когда женщины повернулись спиной, он увидел, что у них есть узкие, как у стрижей, крылья.

И Друкчен пошел. Его сначала вели длинным коридором с горевшими по стенам масляными светильниками и полом из гранитных плит, затем коридор кончился, и они вышли на огромную площадь, которая по размерам была, похоже, больше площади Тяньаньмень. Здесь, на краю площади, Друкчена поджидала повозка. Сделана она была из позолоченного дерева, а как прекрасен был конь, впряженный в нее! Грива его достигала позолоченных копыт, а в уши были продеты золотые серьги. Мало того, над спиной коня тоже трепетали прозрачные, поблескивающие крылья.

— Я действительно в Шамбале, — прошептал Друкчен. — Нигде на земле такое невозможно.