Инкогнито с Бродвея - Дарья Донцова

– Похоже, этот Леонид – мифический зверь, сродни единорогу. В Москве прописан мужик с такими паспортными данными, но он намного моложе Николая, совершенно точно не его родственник и совсем не олигарх, способный выкладывать каждый год кргуленькую сумму, чтобы больному обеспечить прекрасный уход.

– Странная история, – протянула я. – Хотя все возможно. Леонид, вероятно, просто очень близкий друг Николая, который назвался братом. Он не москвич, живет в другом городе, деньги переводит через банк. Или вообще обитает за границей, поэтому не приезжает навещать приятеля.

– Что ж, возможно, – после небольшой паузы согласился Дмитриев.

Мы еще какое-то время посидели молча. Тишину нарушил Степан, который заговорил, увеличив текст на айпаде:

– Теперь кое-что об Антонине Семеновне Вольпиной. Вот она как раз имела отношение к медицине – работала врачом в одной московской поликлинике. Жила в коммунальной квартире с тьмой соседей. В восьмидесятых Вольпина уволилась со службы, и более о ней ни слуху ни духу. Она, как и Кузнецов, без семьи. Ни мужа, ни детей, ни родителей. Чем далее она занималась, где трудилась, неизвестно. Дом, где Вольпина имела комнату, в начале девяностых расселила строительная фирма. Ну, тут, как обычно, по сценарию: всем обитателям коммуналки по квартирке в спальном районе, а здание в центре столицы переоборудовано под элитное жилье. На Вольпину ордер не выписывался. Она исчезла. Поскольку никаких родственников у нее не обнаружилось, ее и не искали. Увы, такое случается с одинокими людьми – когда они пропадают, никто не волнуется. Похоже, у Вольпиной и друзей не водилось, а с соседями отношения были не ахти. Интересная, однако, ситуация: пьяница Кузнецов дарит апартаменты Антонине…

– Возможно, они жили в гражданском браке, – предположила я.

– Вероятно, – не стал спорить Степа. – Вопрос: где обитала пара? Почему Вольпина не объявилась, когда жильцам ее дома стали раздавать ордера? Она вообще не заходила в свою комнатушку? Сплошные непонятки. Особенно дальше: Кузнецов оказывается в дорогущем доме престарелых, а баба Тося ведет прием страждущих в презентованных им хоромах, получившихся от объединения двух однушек. Кстати, почему твоя сестра поселилась в апартаментах Антонины?

Я удивилась.

– Она же объясняла. Свою квартиру продала, чтобы лечить сына. Снимала конуру по соседству с Антониной, устроилась к целительнице секретарем и домработницей, а когда та исчезла, решила сэкономить и перебралась к Вольпиной.

Дмитриев оперся на руль.

– А кто платил за квартиру бабы Тоси, пока той не было в Москве?

– Извини? – не поняла я.

– Проблем с ЖКХ и платой за электричество не возникало, – пояснил Степа. – Из чьего кармана поступали денежки? Некто каждый январь вносил сумму, которой хватало на закрытие всех счетов на год вперед. Навряд ли это делала Фаина, а?

– Об этом я не подумала, – растерялась я. – Собственно, чего мы гадаем? Можно ведь задать вопрос Фае. Наверняка она в курсе.

– Хорошо бы получить честный ответ, – хмыкнул Степан. – Иди скорей на улицу. Вон, Алена из пансиона выходит. Я уеду, а кто-нибудь из моих людей пригонит твою «букашку» к кафе.

Глава 13

– Очень вкусный кофе! – восхитилась Алена. – Работаю напротив, а понятия не имела, какое хорошее заведение рядом находится. И пирожные суперские!

– Рада, что вам понравилось, – улыбнулась я. – Теперь вы знаете, куда зайти, чтобы вкусно пообедать.

– На мою зарплату особо не пошикуешь, – грустно заметила Алена, – не для медсестер удовольствие каждый день по ресторанам ходить. Да и некогда, я же постоянно около Николая Петровича, нельзя его одного оставить.

– Представляю, как Кузнецов вам надоел, – посочувствовала я девушке.

– Нет, он милый дядечка, – улыбнулась Алена, – тихий, позитивный, скандалов не затевает. Вот у Галины, например, подопечная Алла Андреевна, это жесть. Врач бабке запретил конфеты из-за диабета, а она сладкое требует, на Галку с кулаками бросается, стульями швыряется. А мой дядя Коля молчун, ведет себя хорошо, с ним даже иногда поговорить можно.

– Правда? – удивилась я. – На меня Кузнецов произвел впечатление малоадекватного человека.

– Он вас впервые увидел и замкнулся, – объяснила Алена, – а с теми, кого давно знает, совсем иной. Улыбается им, разумно ответить может. Главное, все ему подробно объяснить. Например, летом мы собираемся на прогулку, подведу его к окну и говорю: «Там парк – деревья, цветы, птички поют. Сегодня тепло, даже жарко. Люди ходят, вы их знаете – наши врачи, пациенты. Вчера с вами в библиотеку на первый этаж ездили, повстречали Цыплакова из седьмой квартиры. Сейчас на улице его увидеть сможете. Как вас одеть? Рубашку какого цвета хотите?» Николай Петрович помолчит и скажет: «Любимую». Значит, синюю.

Я молча слушала девушку. Слово «любимую» бедный больной может произносить просто так, сиделка додумывает за своего подопечного.

– А иногда он в контакт специально не вступает, – продолжала медсестра. – Знаете, ему Майя Владимировна совсем не нравится.

Я усомнилась в словах Алены.

– Правда? А мне она рассказывала, как Николай Петрович ее от головной боли вылечил, как дядю Колю все любят. Очень по-доброму о нем говорила. Правда, о вашей предшественнице негативно отзывалась. Женщину уволили за то, что она разрешала персоналу «заряжаться» от Кузнецова.

Собеседница вдруг поджала губы.

– Вы почему меня в кафе позвали?

Меня насторожила резкая смена ее настроения, но выпадать из роли не стоило.

– Да просто так. Ходила в магазин, что через пару домов от вашего приюта, ой, простите, отеля, пошла назад к метро. Увидела вас. И обратила внимание на ваш очень усталый вид, а я как раз собиралась кофейку хлебнуть. Сама когда-то служила в клинике, знаю, как трудно с больными. Считайте мое приглашение проявлением цеховой солидарности.

– Вы врач? Медсестра? – начала допытываться Алена.

– Нет, нет, простой санитаркой была, бегала с ведром и тряпкой по коридорам, – сказала я чистую правду.

Девушка взяла еще одно пирожное.

– И что, вот так бывает – из техничек в писательницы?

Я налила себе еще заварки из чайника.

– Значит, вы меня узнали…

Собеседница откусила от эклера.

– Бывшая свекровь вашими книжками зачитывалась, а на обложках фото есть.

– Почему вы не сказали Майе Владимировне, что я писательница? – поинтересовалась я.

Алена улыбнулась.

– Зачем? Если сами так захотели, на фиг мне лезть… Свекровь о вас всю информацию собрала, знаю, что вы любите сами расследование вести, живо сообразила: неспроста вы к Кузнецову заявились. И Майя наша, смотрю, задергалась. Она никогда посетителей к родственникам не сопровождает, не царское это дело, для такой работы специально обученный администратор есть. Но с вами наша барыня прибежала. Явно испугалась.

Я поставила чайник на место.

– Клюкина занервничала, потому что к Кузнецову никто никогда не приходил, а тут вдруг мы с господином Дмитриевым появились?

Алена начала вытирать салфеткой пальцы.

– Я знаю кое-что интересное. Но понимаете, оклад у меня маленький, работа тяжелая…

– Сколько? – прямо спросила я.

Медсестра вынула из сумочки телефон, напечатала цифру и показала мне.

– Вот… Мой бывший муж помощник нотариуса, и он всегда говорил: никогда не произноси вслух ничего такого, о чем не должны знать третьи лица, и не пиши на бумаге. Лучший вариант – мобильный. Напечатала, показала, стерла. Переводите мне на карту все целиком – и я с вами откровенничаю. Не переводите – ухожу. Спасибо за кофе с пирожными.

Я достала свой телефон.

– Номер карты и название банка сообщите, сейчас онлайн переброшу.

Минут через пять Алена весело затараторила:

– Суперриссимо! Деньжата в клетке! Майя вам не соврала, когда сказала, что Милену, прежнюю сиделку Кузнецова, уволила. Но Клюкина не в курсе: мы с Миленой лучшие подруги. Когда Нефедову выперли, она мне сказала: «Главврач замену мне искать стала, объявление в Интернет скинула. Звони прямо сейчас. Научу, что говорить надо и как себя вести, чтобы тебя на мое место взяли». А я тогда в психоневрологическом стационаре работала. Ой, там жесть! В Москве трудно медичке устроиться.

Я возразила:

– Ехала вчера в машине и слышала, как по радио рассказывали, что в столичных клиниках дефицит среднего персонала.

– Так то ж в муниципальных! – поморщилась Алена. – Там три копейки платят, а работой по брови заваливают. И от больных денег не дождешься. Апофеоз благодарности – дешевая шоколадка или торт несъедобный со взбитыми сливками из растительного сырья.

– Что желаете? – спросила официантка, подходя к столику.

– Еще чаю, кофе и пирожных, – заказала я.

– Мне хотелось в платный медцентр устроиться, – продолжала откровенничать Алена, – да только туда без знакомств – никак. Спасибо, Миленка дорогу подсказала. Я все сделала, как она велела, и Клюкина договор подписала. Знаете, почему Милку на улицу выставили? Майя Владимировна через пару месяцев работы ей нежно так сказала: «Милочка, ты прекрасный специалист, лучше всех. Хочу тебя поощрить – буду отпускать иногда отдохнуть на пару часиков. Только никому об этом не рассказывай».