Элиминация - Василиса Алексеевна Русая

Даже Вадим не отрицал. Но мы не сдавались: сдаться, значит проиграть, а я не собирался проигрывать. Никто не собирался. Знаете, что самое страшное за стеной? Это не безумные, поджидающие тебя за углом, это не холод и не голод. Самое страшное – это ожидание. Ждать того, что неизбежно схватит тебя за пятки и утянет за собой в глубину кровавых фантазий больного маньяка убийцы. Все мы знали, все ждали того момента, когда закончится еда, когда холод станет невыносимым и дрожащие руки непроизвольно потянутся к пистолету. Вот, что такое ожидание.

      Августу стало лучше на пятый день. Поначалу, ночью он перестал стонать. Впервые за несколько дней в комнате 5×5 воцарилась тишина, она принесла с собой страх – мы подумали, что это конец и Август умер. Никто не решался к нему подойти, он не шевелился и в темноте было непонятно – дышит ли он вообще. Я помню испуганный взгляд Вадима и то, как в ту ночь мы все смотрели в одну точку и слушали стук собственных сердец.

      Утро преподнесло нам сюрприз – Август сумел приподняться и попросил воды. А спустя ещё несколько дней тот полностью окреп и вернулся к жизни прежним человеком, каким мы уже и не мечтали его увидеть.

      Вадим сиял, он будто сам стал в десять раз живее. Но я был счастливее всех, мы не потеряли Августа. Мы вместе. Мы всегда будем вместе и обязательно переживём весь апокалипсис. Мы больше никого не потеряем.

      Я соврал, я ошибся. Мы потеряли их обоих, братья погибли, а я ничего не смог сделать.

      Конечно же, я знал. Тэмпл рассказал мне все ещё до собрания, потому, я не выражал лишних эмоций, когда объявили столь необычную новость и взгляд Саши упал на меня. Он промолчал. Он единственный, кто молчал в этой бурной суматохе, какофонии звуков и голосов, смешавшихся между собой.

      Президент представил нас с Тэмплом в виде мессии – мы должны были повести народ за собой, но не на смерть – а на Божью битву, как выразились представители Кремлевской Церкви.

      «Коли укусили тебя или оставили отметину безумия на теле твоём – подними очи вверх и помолись, после чего распрощайся с жизнью, Бог простит тебя за самоубийство, ведь только выжившим откроются райские врата!» – Отрывок из новой Библии эры Безумия.

      Клянусь, наверное, это правильно, меньше безумных – меньше проблем. Но каким сильным должен быть человек, чтобы наложить на себя руки? Однажды, я убил собственную жену и родного сына, а пару дней назад увидел, как мальчик застрелил свою мать. Это ли не безумие, когда нам приходится принимать тот факт, что наши близкие больше не те, кого мы любили.

      Блестящие лампочки в роскошных люстрах спускали свет на огромный стол. Саша выбежал из зала, а я не стал его догонять. Я знал куда он пойдёт – к Артёму. Ему нужна была его поддержка, нужно было знать, что он не один. Мне было не по себе, я пытался представить, как расскажу об этом Ване, расскажу о том, что бросаю его. Он, конечно же, не прольёт ни слезинки, он сильный, как я, как мой сын. Время неумолимо двигалось вперёд, я чувствовал на себе взгляды солдат, когда проходил по коридору, ко мне подходили некоторые и записывались добровольцами. Они так юны и наивны, они не понимают. Они не осознают, что записываются в список смертников. Юные камикадзе. Кого точно не будет в нем, так это Артёма, Саши и Даши. Гори огнём, но я не позволю им покинуть Кремль. Ребята наглотались дерьма по горло и заслужили жить. Тэмпл бросает на меня взгляд и непроизвольно морщится. Ему эта идея претит так же, как и мне, я не одинок, я знаю. Трусость Президента была нашим злейшим врагом, тот даже не покинул свои покои, чтобы прийти на собрание и огласить свое решение.

      Красота ночного неба завораживает меня и сгибает пополам. Ваня стоит рядом и мы оба пялимся в окно, смотря на тысячи ярких звёзд.

– Я записался в отряд новобранцев, через три месяца смогу стать настоящим героем, как ты.

Я перевел свой взгляд на него, всматриваясь в эти юные глаза. Однажды, и я не уверен как скоро, этот мальчик будет убивать.

– Я не герой. Среди солдат героев не бывает, мы все равны.

– Через неделю я стану курсантом, меня будут учить правильно пользоваться оружием и правилам самообороны. Говорят, здесь хорошие условия, но, я бы хотел, чтобы в конце, ты забрал меня в свою команду.

День пролетел, словно его и не было. Таких дней осталось два, третий – я не переживу. И как сказать это парню, который только и думает о том, что будет сражаться рядом со мной? Как сказать это ему, мальчишке, что напоминает мне моего сына.

Глава 13. Август.

Бог превращал воду в вино, Безумные превращают живых в мертвых.

– Отрывок из новой Библии эры Безумия.

Пульсирующая боль в виске, онемевшее тело, сжимающийся от голода желудок, запах отбеливателя, судорога в животе, переходящая в сдавленную боль, меня рвёт, мне нечем дышать, рвотные потуги не прекращаются, из меня будто вытягивают весь воздух, возникает ощущение, что глаза сейчас вылезут из орбит. Мне так страшно. Сердце бешено бьется, я задыхаюсь и падаю в пустоту.

Когда я вновь открываю глаза, то думаю о том, что, скорее всего, провалялся в собственной блевоте несколько часов, однако, это не так. По ощущениям пол чистый, а мое тело лежит на подушках, я чувствую это, но ничего не вижу. Темнота стоит непроглядная. Мою правую руку сковывает холодное железо, на нее надеты наручники. Пытаясь нащупать к чему меня приковали можно прийти к выводу, что это клетка. Она невысокая, вряд ли я бы мог встать в ней в полный рост.

– Боже… – Шепчу я. Тут так холодно.

Где-то совсем рядом слышится шорох, я вздрагиваю и замираю. Кто-то кряхтит, так близко, что я чувствую, как его дыхание колеблет воздух. И этот зловонный запах разлагающейся плоти, отвратительно.

Резкий звук, словно что-то выпускают в воздух, пугает меня, я чувствую, как начинаю отключаться и ничего кроме, как кричать «нет» – мне не представляется возможным.

Когда больше нет сил держаться, то я падаю вперёд, успев вытянуть перед собой левую руку. Всего на секунду, перед тем, как отключиться, мне мерещится, что кто-то касается моей ладони. По всему телу пробегают мурашки.

Свет бьет мне в глаза, он настолько яркий, что я жмурюсь, забиваюсь в угол, закрывая лицо рукой.

– Не бойся меня. – Слышится мне мужской голос.

Перед