Элиминация - Василиса Алексеевна Русая

выйду на улицу, а там люди, спешащие по своим делам, светит яркое солнце, летают самолёты, играет музыка. Это чувство захлёстывает меня, накрывает волной, после чего покидает меня в одно касание и ему на замену приходит новое – боль. Она становится невыносимой, словно тяжёлый камень на моих плечах.

      Дверь открывается и я вижу в дверном проеме солдата. Он держит в руках планшет, на белоснежных страницах что-то написано, он перелистывает один лист и смотрит на меня.

– Александр Акимченко? – Спрашивает тот.

Я киваю.

– Пройдемте со мной.

Я следую за солдатом вдоль извилистых коридоров, где наряду со мной следуют по своим делам много народу, у некоторых в руках планшеты, здесь есть настоящая бумага и письменные принадлежности – в мире за стеной даже бумага туалетная не предусмотрена! Одежда у всех чистая и отглаженная. Я не вижу никого с признаками недоедания или психической нестабильностью. Как же так? Они живут здесь в достатке, пока мы умираем от голода и холода?

– Сюда.

Солдат встаёт у массивной деревянной двери и смотрит на меня. Я захожу внутрь и впервые замечаю то, на что просто не обратил внимание – электричество. Здесь повсюду свет, пахнет настоящим кофе и выпечкой. Я смотрю на стол в углу – вокруг него ютятся люди в пиджачках, а на столе еда – горячая и вкусно пахнущая.

      Мужчина лет пятидесяти звонит в колокольчик и все быстро двигаются к огромному столу в центре зала, я нахожу глазами Шрама и не сразу его узнаю: у него чистые уложенные чёрные волосы, ниспадающие на лоб и закрывающие шрам, на нем белая рубашка и чёрные брюки, на ногах с виду совершенно новые ботинки. От его вида, я даже слегка пугаюсь и теряю ориентацию в пространстве. Он тоже замечает меня и глазами зовёт к себе. Я пробираюсь к нему, сквозь поредевшую толпу людей, спешащую занять свои места.

      В зал заходит мужчина лет тридцати пяти и я сразу его узнаю – это он тогда помогал нам спастись, именно его пуля попала в Артема. Меня одолевает некая злость, но тут же сменяется на милость – он спас нас и совсем не виноват, что так вышло.

– Прошу садиться. – Говорит тот и я почувствовал, как его взгляд пробежался по нам. – Для начала, хотелось бы поприветствовать гостей нашего собрания – членов команды зачистки №13, а именно: Льва Николаевича, Александра Акимченко и Артема Гордеева. К сожалению, последнего сейчас нет с нами, он находится в госпитале в стабильном состоянии.

      Лев Николаевич – настоящее имя Шрама? Мне кажется это смешным, я задумываюсь над подарком судьбы на его лбу и представляю, как в бою его царапает лев и рассекает ему бровь и потому, его настоящее имя является названием этого животного. Кажется, я готов рассмеяться прямо здесь и сейчас, хотя понимаю, что ситуация вовсе не веселая.

– Разрешите представиться, меня зовут Дубинский Максим, сокращённо – Тэмпл, я представляю интересы Президента города Москвы по военной части. К сожалению, президент не смог явиться к нам, у него есть дела посерьёзнее. – Я чувствую, как срывается его голос на последнем слове, словно он врет или сам не верит в то, о чем говорит. По залу проходит едва заметный шепот. – А теперь перейдём к самой сути проблемы. – Тэмпл достаёт лист бумаги и несколько секунд вчитывается в его содержимое. У меня сжимается желудок, я голоден. – Патрульные докладывают о массовых скоплениях Безумных на всех участках города Москвы. Безумные объединяются командами от десяти до тридцати человек, становятся менее агрессивными и реагируют толькона нападения. Сами не атакуют. – Он морщится всего на секунду, но я замечаю это. – Безумные организовываются. Это чревато неопределенными последствиями и Президент принял решение создать две организованные группы, дабы раз и навсегда очистить Москву от неживых.

      Я сглатываю. Чувствуется напряжение, оно пульсацией проходит по комнате, не слышно ни вздохов, ни шёпота, лишь жгучий интерес каждого, кто сидит в зале, каждого, кроме Шрама. Тот даже бровью не повел, когда услышал это.

– Было принято решение, что руководство командами перейдёт в руки Максима Дубинского и Льва Николаевича.

     И вот уже люди обсуждают эту новость во всеуслышание. Я поворачиваю голову и смотрю на Шрама – он знал, он все знал! Его лицо бесстрастно и не выражает ничего, кроме удивительного спокойствия.

– Каждая команда будет состоять из тридцати человек, на их формирование отпущено два дня, после чего руководители должны предоставить списки непосредственно Президенту.

      Меня знобит изнутри. Зачистка всей Москвы от сгруппировавшихся безумных – самоубийство!

– Спасибо за внимание, по всем вопросам обращаться к…

Но я уже не слушаю, я отказываюсь слышать это дерьмо и стремительным шагом покидаю зал. Нас спасли, чтобы отправить на смерть, на бойню. Мы скот, который ведут на убой. Чтобы сказал Артём, услышав это? Ох, представляю его реакцию, когда он узнает!

      Я смотрю на план крыла «А», повешенный на стене и стараюсь запомнить дорогу к Госпиталю. Несколько раз прокрутив повороты в голове, я бросаюсь вниз по лестнице и пробиваясь через толпу несусь, как сумасшедший. Наверное, надо было дождаться Шрама, он бы все объяснил, он бы заверил, что это пустые слова, что все это неправда, но я то знаю, что все это происходит в реальности, все происходит с нами.

      Мы умрем, умрем, чтобы другие могли жить.

      Я не готов.

Глава 12. Шрам.

Мы похоронили нашего товарища рядом с Каналом имени Москвы. Он был храбрее многих из нас, пока неживая рвала ему глотку – он успел всадить ей пулю в лоб, а потом, когда понял, что патронов больше нет, сам вонзил себе нож в висок. – Рассказ одного из членов команды зачистки №2.

    Они не понимают. Жизнь не так проста и сказочна, как представляется им здесь – в стенах Кремля, где варят ароматный кофе, повсюду электричество, тепло и свет, газовые конфорки и горячая еда. Я не ел ничего горячего, не считая супы быстрого приготовления на разведенном костре, уже очень давно. Там, на улице, люди голодают и сходят с ума от страха и холода, я видел сотню тощих лиц, обезумевших от недоедания и болезней, я видел детей, у которых просматриваются рёбра, сквозь тонкую бледную кожу, а их глаза впали. Я помню морозные зимние дни, когда было так холодно, что даже животные не высовывались из своих укрытий, мы не ели неделями, за исключением одной консервной банки на пятерых раз в два дня, а воду нам давали сосульки и снег. Я помню этот ужас, когда Август заболел и температурил несколько дней, как бредил и плакал, не приходя в себя. Мы все думали, что он умрет.