Большой круг - Мэгги Шипстед
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С севера опять наползают ледники и в конце концов опять запирают реку. Озеро опять заполняется водой. Плотину опять прорывает. На протяжении двух-трех тысяч лет цикл повторяется, потом что-то меняется, лед отступает. На пустом дне озера, где сходятся пять горных долин, похожих на перекрученные конечности морской звезды, там, где в один прекрасный день будет стоять дом Уоллеса Грейвза в стиле королевы Анны с заостренным фронтоном, верандой и башенкой, растет трава. Молодые стебли гнутся на ветру.
В какой-то момент – люди. Охотники с каменными орудиями приходят из Сибири, оставляют резные изображения и рисунки на камне. (Что они делают с этой безбрежно расстелившейся землей? Кто может вообразить синюю сферу, подвешенную в черной бесконечности?) Шуршат листья, извивами текут по долинам реки. Проходят еще охотники с орудиями получше, с более разработанными языками, с мифами о великом наводнении. Типи и каноэ «осетровый нос». Собаки и лошади.
В 1805 году появляются белые люди: Льюис и Кларк идут на запад, а через десять месяцев, увидев Тихий океан, возвращаются другой дорогой.
Из долины на восток, к равнинам, где обитают бизоны, тянется узкое лесистое ущелье, такое удобное для засад. Иногда на пришедших с запада охотников нападают черноногие, люди равнин, владеющие стадами. На месте сражений остаются кости мертвых.
Опять подкрадываются белые люди. Porte de l’Enfer – называют ущелье французские звероловы, из-за костей. Врата ада.
В 1855 году подписан договор между Исааком Стивенсом, губернатором Территории Вашингтон, и местными племенами (флатхедами, пан-д’орей, ктунаха). Документ – прекрасный образчик своего тлетворного жанра, полный уловок и взаимного непонимания, сулящий между строк смерть и потери. По ночам Стивенсу снится, как скребут лопаты, стучат молотки, деревом и железом скрепляют швы.
Крупная метрополия Врата Ада с населением в двадцать человек становится административным центром нового округа Миссула Территории Вашингтон (на языке салиши «миссула» означает «холодная бурлящая вода»). Скоро здесь уже стоят палатки и крытые дерном хижины, пара захудалых ферм, салун, почтовое отделение, покачиваются повешенные местными вершителями правосудия грабители. В 1864 году округ Миссула становится частью новой Территории Монтана. Выше по течению строятся лесопилка, мельница, и Врата Ада тут же превращаются в город-призрак, все едут в Миссулу, на лесопилку и мельницу.
Больше домов, лавок, улиц. Банки. Газета. Форт для защиты добрых людей Миссулы от еще неистребленных индейцев. В августе 1877 года с лошадьми, скотом и собаками через горы из Айдахо переходит более семисот не-персе, отступающих от армии Соединенных Штатов и ищущих места, где их оставили бы в покое, места, которого больше не существует.
Они становятся лагерем на берегу реки, их будят солдаты, стреляющие в типи. Солдаты пытаются поджечь типи, им не удается распространить огонь, они пытаются еще. Почти все разбегаются из лагеря, но некоторых детей спрятали под одеялами, и те сгорают заживо. Воины перегруппировываются, атакуют. Солдаты отступают. Ночью лагерь снимается и продолжает движение туда, где будет Йеллоустоун. Индейцы попытаются добраться до Канады, где лагерь Сидящего Быка, но большинству не удастся. Почти всех отправляют в форт Ливенворт.
В 1883 году окровавленный конец Северной Тихоокеанской железной дороги добирается до Миссулы с запада, его надо дотащить, дотянуть еще на шестьдесят миль, чтобы соединить с железнодорожным полотном, проложенным от Великих озер. Это не первая трансконтинентальная дорога, но все же она довольно хороша, довольно величественна, довольно полезна для освоения дикой местности. Улисс Грант скрепляет континент Золотым костылем.
Еще больше мужчин приезжает в Миссулу – грубых, одиноких, голодных. По глоточку, ребята? Или девочку? Попытайте счастья на Уэст-Фронт-стрит, идите по красным фонарям. Мадам Мэри Глейм, толстой, страшной, принадлежит половина края, а может, и больше. Она найдет для вас девочку из Чикаго, или из Китая, или из Франции (попросите француженку Эмму). Если вам нужны рабочие, она может найти вам китайцев. Если ваши рабочие хотят опиума, она найдет.
В Миссуле появляются телефонный узел и электричество, она становится новым официальным городом в новом официальном штате (Монтана, осн. в 1889 г.). Фермер на своем поле чешет репу над одиноким валуном, похоже, свалившимся с неба.
Поезд идет по равнинам. Уоллес Грейвз, жадный до гор, которых он никогда не видел, едет из Нью-Йорка на запад. Он сходит в Бьютте, какое-то время пробует его на зуб: мустанг, а не город, Вавилон, где мужчины, подтянувшиеся сюда бог знает откуда, скопом спускаются в медные копи, поднимаются, несут свое жалованье в салун или девочкам с аллеи Венеры. Драки на улицах каждый день, каждую ночь: шахтер на шахтера, пьяный на пьяного, ирландец на итальянца, на поляка, на шведа, профсоюз на штрейкбрехеров.
Уоллес рисует сумбурные конструкции шахт, серых людей с железными ведрами, копер, строения шахты Неверсвит с семью тонкими дымовыми трубами, похожими на воткнутые в землю сигарки. Но не по душе Уоллесу этот город, Бьютт. Он садится в поезд, едет дальше на запад, выходит в Миссуле, остается.
В 1911 году Уоллес вместе почти со всем городом идет на поле возле форта посмотреть, как пилот по имени Юджин Эли вынырнет на биплане Кертисс из горной чаши, пропоров призрачную поверхность древнего забытого озера. Эли на бреющем пролетает над толпой, покачивает крыльями. Недалеко стоят типи индейцев кри. Индейцы, верхом на лошадях, наблюдают за аэропланом.
– Что за мир, – говорит Уоллес Грейвз своей знакомой и, придерживая шляпу на голове, смотрит вверх.
Поезд идет по равнинам. Эддисон Грейвз еще раз просматривает портреты детей, осторожно держа за уголки, чтобы не запачкать.
Уоллес идет пригласить брата к завтраку, но во флигеле никого нет, в комнате все по-прежнему, только вскрыты ящики. Он видит свои старые работы, видит, что они не так хороши, как ему помнилось. Клянет свое молодое «я» за напыщенность, банальность композиции. Дети в главном доме, вернулись с ранней конной прогулки, чего Уоллес не знает, поскольку его не заботит, как они проводят время. Они умыты, причесаны (причесаны! сами причесались!) и в ожидании встречи с отцом сидят за столом, который Берит накрыла к завтраку.
– Он уехал, – войдя, сообщает Уоллес без предисловий. – Ни записки, ничего.
Берит, стоящая у печи, спрашивает:
– Что значит уехал? Куда уехал?
– Просто уехал.
– А вещи? Тоже?
– Не было у него никаких вещей.
Уоллес вспоминает картонную папку. По крайней мере ее Эддисон взял.
Джейми срывается из-за стола, несется вверх по лестнице.
– Он вернется? – спрашивает Мэриен, окаменев от серьезности.
– Не знаю.
– Может, пошел прогуляться.
– Если честно, я думаю, вряд ли. Ты расстроена?
Она думает.
– Я думала, ему захочется нас увидеть. Но было бы хуже, если бы он увидел, а потом уехал.
– Не знаю, что хуже.
– Но он может вернуться.
– Может.
– Я бы не хотела, чтобы он остался, если сам не хочет.
– Наверно, – говорит Уоллес. Затем несколько ядовито: – Боже упаси, он сделает что-то, чего не хочет.
– Значит, все останется по-прежнему?
– Думаю, да.
– Ну и хорошо.
– Ты можешь погрустить. Я не обижусь.
Она смотрит в окно и спрашивает:
– Как ты думаешь, куда он поехал?
– Не знаю.
– По-моему, мне было бы еще грустнее, если бы я знала куда.
Уоллес кивает. Лучше только гадать, что он выбрал вместо них.
– Я тебя понимаю.
Какое-то время, несколько недель, кажется возможным, что Эддисон еще вернется. Но листья становятся рыжими, ночи – холодными, а он не возвращается.
– Как ты думаешь, почему он не остался? – Джейми сидит на табуретке в мастерской Уоллеса, расположенной в башенке, и на ненужном черновике углем рисует мелкую рыбешку, зависшую над каменистым дном реки. – Зачем вообще приезжал?
– Не знаю. – Уоллес стоит у мольберта, с палитры бьют в глаза масляные краски, вокруг пришпиленные наброски. – Я не очень хорошо
