Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

Андреевым. Застали. Нет фаэтонов. Дома. Удирал от визитов Алиханова и Андрониковых. Тебеньков. Обед в Сахаршвели. Веселье и бесконечное удовольствие, прерванное безобразной выходкой Прасковьи Владимировны. М-те Карпович. С ней и Колей в Европу. Кутеж. Карты. Ужин. Бесконечно жаль Вериновского, и злюсь на дрянь.

28 апр[еля]. Понед[ельник]. Встал с тяжелым воспоминанием о вчерашнем. Пошел к Иванову. Играли его песни и еще кое-что. Карточки, кофе, Пузанов [198], Рябинин. Снимание группы у фотографа. С Карповичем у его жены и у Бичуриной. Обед у Лодия. Излишки. Винт. Дома. Грустно. Тебеньков. Коля. В 10 часов ушел к себе письма писать.

29 апр[еля]. Вторник. Выезд. Провожание. Огромное число провожающих. Необыкновенно нудно и тяжело. Как нарочно поезд опоздал. Наконец уехали. Бросали цветы в вагон. Карпович с нами. Уговаривали остаться. Сурамский перевал. Необыкновенный аппетит Толи. Михайлово. Я спал после перевала. Читал чудесное, хотя в республиканском духе написанное сочинение о Каролине, королеве Неаполитанской. По временам выходили и любовались чудными зрелищами. Наконец и Паня легла. Читал. Последняя станция – Кобулет. Тут я с Колей увидали море, и притом с дивным освещением. Разбудили. Приезд в Батум. Hôtel de France оказался занят весь. Hôtel Impérial тоже. Наконец из милости пустили. Ужин. Мало-помалу все устроилось отлично. Я спал с Колей в одной комнате. Алёша рядом. Начинал чувствовать жуткость разлуки. Особенно симпатичен оказался главный приказчик и девушки, судя по языку, поляки.

30 апр[еля]. Батум. Встали и пили чай с Алёшей и Колей. Пошли к агенту Paquet. По слабости я взял билеты прямо до Марселя и потом очень мучился. Домой. Толя встал, Паня тоже. Пошли по улицам, потом в сад у моря, потом завтракать в Hôtel de France (по требованию Пани, ибо я желал быть благодарным за принятие нас в Impérial). Кутеж. Домой. Магазины. Дивное местоположение. Чай дома. Толя (добрейший Толя!!!) делает безобразную сцену Алексею из-за чистого пустяка. По правде сказать, несмотря на всю нетактичную неумелость Алёши относиться к людям, Толя кругом виноват. Уехали. Замешательство. Наконец на пароходе. Нагрузка. Опоздание и необычайное тяжелое чувство. Шампанское. Что за драгоценный человек Коля Переслени!! Слезы Пани. Наконец они уехали. Бинокль. Бесконечное махание платком. Тяжелое чувство. Алёша. При объяснении слезы его. Невыразимо тяжелое чувство, соединенное со страхом моря, которое, впрочем, более покойно, чем когда-либо!!! Ужин Solo. Писание дневника. Турецкие женщины. Спать. Не знаю, зачем капитан ходит около.

1 мая. В море. Спал отлично. Вставши, вышел на палубу: мы подходили к Трапезунду. Очень красиво. Турецкий консул, ловля рыбы; тифлисский благёр-француз и сцена, сделанная ему консулом. После обильного завтрака (у нас за table d’hôte скучно, ибо итальянка-мать и ее спутница рта не раскрывают, и разговор плохо держится, несмотря на старание капитана). Мы поехали с Алёшей на лодке в город. Симпатичный лодочник-проводник. Прогулка по городу. Симпатичность города, улиц, а главное – население. Мне все это почему-то напоминает какие-то сказки восточные. Гостиница Europe. Русские господа, узнавшие меня и приходившие после своего table d’hôte ко мне наверх. Поездка верхом в греческий монастырь. Возвращение. Кофе и наргиле. Симпатичный туземец, говоривший по-русски. На пароходе. Дремал. Обед. Суета. Масса новых, особенно 3‐классных пассажиров. Необычайно чудный заход солнца. Разговор с французом-благёром (впрочем, очень милым). Сижу в каюте. Прибавились пассажиры.

2 мая. Проснулся в 6 часов. Стояли в Керасунде – не особенно интересно. Обычная суета и шум нагрузки. После завтрака тронулись. Погода все так же хороша. Читал, пробовал писать, гулял по палубе, видел два встречных парохода, беседовал с капитаном. Но в общем продолжал тосковать, и даже очень, особенно при воспоминании о Тифлисе и безобразной сцене, сыгранной Толей… За завтраком и обедом подливал. Прибавились пассажиры: дама-француженка с дочкой, доктор (заговаривавший о музыке) и молодой турка. После обеда пришли к Сампсуну. Горы уже не так высоки, но все же место живописное. Лодки, туземцы, гречонок в феске с оригинальными приемами. Писал (после чая) письма. Ох, невесело.

3 мая. Встал в 6. День опять чудный. Ко мне подсел капитан и говорил про литературу. Он очень наивен и несведущ. После завтрака ходил по палубе, читал, неудачно пытался писать. Долго наслаждался в уголку красотой моря и далекого берега. После обеда уселся было в уголок, но подошел молодой турок (из 1‐го класса) с разговорами. Писал письма. Чай. Тоска сегодня нападала меньше обыкновенного.

4 мая. Константинополь. Встал несколько через силу. Было немного пасмурно. До завтрака провел время спокойно. Ближе познакомился с некоторыми французами, из коих некоторые оказались греками, итальянцами или что-то вроде того, напр[имер] настройщик. Туземные песни. После завтрака почти беспрерывно стоял с биноклем в ожидании Босфора. Однако он начался лишь приблизительно с 2 часов. Наконец Босфор. Остановка. Дворцы. Приятель-турок, грузин-абаз, служил мне переводчиком (впоследствии), а сначала живым Бедеккером, указывавшим все, что было по сторонам. Дворцы султана, посольства (Буюк-дере) и т. д. Наконец около 3 часов прибыли в Стамбул. Встречные лодки, и в числе их друзья или родные милого итальянского семейства. Слезы. Суета и шум по поводу отправления туземцев. Около 4 часов и мы отправились. Мы, т. е. я, Алёша, француз из Тифлиса и толстый Саша-армянин, едущий учиться в Венецию. Галата. Офицер-турок много помогает нам. Карета. Hôtel Luxembourg. Нет комнат. Учтивый Gérant (улыбочки à la Ник[олай] Львович [Давыдов]). Кофе. Офицер-турок забыл письма, порученные французу для Саши. Услужливость Gérant. Появление офицера (едущего с нами в Марсель). Письма. Они уезжают. Мы с Алёшей гуляем в ожидании комиссионера, отправившегося искать нам помещение. Разошлись. Он приходит. Наша комната в maison meublée: гадость и бедность обстановки. Сцены Алексея. Обед в пассаже. Француз и Саша-армянин. Странные кушанья. Провожаем француза. Железная дорога в туннель. Лодка. Возвращаемся по лестнице. Встреча с Μ. Schenet. Дома. Я один в café. В саду. Военная музыка, концерт классический в театре. Юноша дирижер лейпцигского типа. Русские. После l[ – гo] отделения (увертюра Дон-Жуана, 1‐я часть симф. пастор [199]., песенка для тромбона и танцы Дворжака) я ушел… куда? Домой. Насилу нашел. Стучался безуспешно в другие дома. Страх и ужас. Нашел наконец. Алёша спал рядом. Окно. Ветер. Псы. Я немножко пьян. Алексей делает сцены по поводу покупки папирос. Телеграмма в Тифлис.

5 мая. Встали. Кофе в кофейне. Грек-комиссионер. Башня в Галате. Фарфоровая ложа султана. Музей. Усталость. Вид. Платан. Св. София. Завтрак у моста. Дальняя мечеть с фресками. Кафе у моста. Отъезд к пароходу. Волнение. Таможенный досмотрщик. На пароходе. Курицы!!! Свежо. Турка. Доктор. Обед. Новые пассажиры. Внизу беседа с туркой