В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации - Антонино Ферро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это произойдет при условии, что аналитик пропустит через себя эмоции комнаты и вместе с пациентом выделит из эмоциональных шумов нарративную гармонию, организуя в последовательность, ритм и образы все то, что сначала было сбивчивым, хаотичным, довербальным...
Этот подход не может не вызывать подозрений и страха, потому что отказывается от определенного кодекса чтения, внутри которого аналитик чувствует уверенность в собственной роли и в собственном знании, обладает заготовленными истинами о себе, о пациенте, о психоанализе, держится за них и опирается на них.
Аналитик вводит в игру собственные креативно-трансформативные способности, принимая бесконечность потенциальных историй, которые могли бы активироваться при встрече двух психик, и понимая необходимость выбора одной превалирующей истории в соответствии с глубоким эмоциональным обменом и способностями аналитика воспринять, трансформировать и рассказать «эмоциональные волны», возникающие в комнате...
Я не считаю, что аналитик полностью свободен и креативен и может позволить себе всегда работать со своим пациентом в такой модальности; разумеется, в процессе анализа будут возникать моменты, когда он будет использовать модели а, b и с.
Я думаю, необходимо рассматривать это соотношение как
То есть соотношение между работой на основе жестких моделей [М 1, 2, 3, (n)] и работой подлинно креативной [С].
Необходимо полностью отдавать себе отчет в том, что границы С зыбки и постоянно расширяются. И то, что сегодня является С, завтра по необходимости может превратится в M1, М2, М3... М(n)..., а следовательно, стать теорией.
«Диалект» пациентки
«Мне нравится заниматься любовью с моим мужем при условии, что его пенис входит в меня на три сантиметра: не меньше — тогда я ничего не чувствую, но и не больше — иначе мне больно...»
О чем говорит пациентка? О собственной сексуальной жизни и ее особенностях. Об особенностях, предположим, кормления, вновь переживаемых в переносе, если думать о пространственной неопределенности и о том, как сложно найти нужную глубину пенетрации. Пациентка говорит также о психическом функционировании пары в аналитическом кабинете: слова аналитика тоже должны иметь определенный градиент пенетрации, не меньше — иначе они не дойдут до пациента, и не больше — иначе будут давить на пациента. Но еще о том, что уже оформился контейнер, способный выдержать определенную нагрузку — не большую, но и не меньшую.
Пациентка говорит обо всех этих вещах, а также о многих других, и аналитик услышит ее, если ему удастся отказаться от расшифровок в соответствии с моделью, в тот момент для него превалирующей, если он сможет отважиться на «использование» диалекта пациента для рассказа и для того, чтобы узнать о нем больше. Что происходит во время занятия любовью? Что означает недостаточная или избыточная пенетрация? Аналитик найдет ответы на эти вопросы, если не будет торопиться намечать возможную сценографию и сценарий этих пенетраций. Аналитик должен добиться того, чтобы его отношения с пациентом способствовали росту значения и не давали значению оставаться прежним (перевод в другой диалект, более знакомый аналитику), и тем более нельзя допустить обеднения значения (омертвления, ужесточения, схематизации коммуникации, когда она читается на основе жесткого правила, т. е. трансформируется в галлюциноз).
Рост значения (Σ→∞), по сути, означает успешное осуществление процесса символизации (Ferro et al., 1986а,b); этот процесс тем более необходим, чем тяжелее патология пациента.
На самом деле именно наиболее тяжелые пациенты меньше всего способны вынести обеднение значения их коммуникаций. И это один из подводных камней критерия анализируемости: проблема связана с защитными механизмами, которые активизируются у аналитика, уменьшая его психическое страдание. Как далеко он сможет пойти навстречу эмоциональным потребностям пациента?
Насколько я готов принять, трансформировать, пересказать эмоции пациента (и свои, им активированные), не отгораживаясь непробиваемой завесой кодирующих теорий, даже наиболее изощренных, которым Бион мог бы найти место во второй линии своей решетки?
Справедливости ради необходимо отметить, что не все пациенты подвергают нас искусу столь примитивными потребностями (ведь часто критерии анализируемости служат нам для отбора пациентов, подтверждающих наши теории). В любом случае даже при часто имеющем место пренебрежении диалектом пациента и принуждении его использовать диалект аналитика (диалект переноса, частичных объектов, бессознательных телесных фантазий, контейнера-содержимого и так далее) идет соответствующая параллельная работа по трансформативному пересказу эмоциональных состояний пациента. (Аналитик воспринимает их, даже если не отдает себе в этом отчета — в противном случае пациент заново расскажет о них.) Этот процесс будет развиваться по сюжетам «истории», реконструкции — более или менее мифической, событий детства — более или менее раннего, фантазий...
Естественно, когда в игру вступают наиболее примитивные области психики, этих неосознаваемых приемов недостаточно, и при неполноценности процесса символизации здесь и сейчас, который проходит через весь коммуникативный спектр (восприятие и последующая трансформация эмоциональной волны через нарративное выражение эмоций) и ведет к формированию α-элементов и «мыслей», проявятся драгоценные указатели на дисфункцию аналитических отношений: негативные терапевтические отношения, тупики, психотические переносы. Все эти феномены свидетельствуют о непригодности аналитического инструмента (и психики пациента, так же, как и психики аналитика в данный момент) для решения аналитических задач, над которыми происходит работа.
Это не влечет за собой необходимости преодолевать непосильные трудности, но требует осознания того, что мы можем сделать лишь небольшой шаг вперед по отношению к нашему личному анализу и к поддерживающим нас теориям — и нельзя отказываться от этого шага.
Рутинные модели и креативное функционирование
Находясь в не очень хорошей форме21, я оказываюсь не способным трансформировать коммуникации пациента и интерпретирую их на основе множества кодов, которыми после столь долгой практики я, разумеется, располагаю.
Но если не следовать эмоциональной волне (я предпочитаю это словосочетание слишком широко употребляемому термину «проективные идентификации»), а остановить и «сфотографировать» ее интерпретацией, пациент сразу же об этом сигнализирует. В частности, пациенты с тяжелыми нарушениями незамедлительно реагируют на такие интерпретации.
Карло, сорокасемилетний пациент, после моей рутинной интерпретации равнодушно произносит: «Вчера, застегивая рубашку, я не смог найти всех петелек для пуговиц, тогда я взял ножницы и порезал рубашку...» Я могу, разумеется, интерпретировать это высказывание как мое недостаточное внимание к его коммуникациям, но в таком случае только перегружу его α-функцию. (И Карло мне об этом сигнализирует, например, вот таким образом: «Вчера я отнес моей матери белье в стирку, но она вернула мне его еще более грязным, с мыльными разводами. Разумеется, я ценю ее труд, но пользы от этого никакой!..»)
Таким образом, я
