В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации - Антонино Ферро

а также следующих за ними маленьких инсайтов — их не нужно интерпретировать, они просто свидетельствуют об изменениях. Само поле по мере его исследования постоянно увеличивается (Бион, 1970), становится матрицей возможных историй, многие из которых лежат в «зернохранилище» в ожидании момента, когда у них появится шанс прорасти.

Нужно постоянно следить за способностями пациента к восприятию, нельзя давать его α-функции и его «аппарату по думанью мыслей» нагрузку больше, чем они могут вынести. В противном случае это вызовет ощущения преследования, о чем тут же просигнализирует текст. Пациент — не исследуемый, он действительно «лучший коллега» (Бион, 1970), он помогает открывать неожиданные пути. Отказ от немедленного трансферентного толкования (интерпретации в переносе) означает «посев» будущих путей следования. Несомненно, все то, что не было проинтерпретировано незамедлительно, все равно прошло нитью в ткани самого поля и в нужный момент проявится.

Козимо и отказ от фантазии

При встрече с матерью Козимо (его отец уклонился от встречи под предлогом трудностей на работе) меня поразила ее практичная и холодная, абсолютно неэмоциональная манера говорить о проблемах сына. Он плохо учится, не старается, он рассеян, отрешен, апатичен, ничего ему не интересно.

Козимо тринадцать лет, он учится в средней школе, и его уже дважды оставляли на второй год. Я хочу узнать о нем что-нибудь еще, и тогда мать рассказывает, что «Козимо часто роется в ящиках и шкафах в поисках чего-то, и ее это очень раздражает». После этого я начинаю задавать свои вопросы с большей осторожностью — у меня складывается ощущение, что «ящики и шкафы» хорошо заперты.

Единственное, что мне удается еще узнать, — это причина плохих оценок, названная самим Козимо: ему мешает сосредоточиться непрерывный плач маленького двоюродного брата. «Он настоящий лжец, — добавляет мать, — потому что двоюродный брат приезжает к нам раз в месяц, и то не всегда».

Я сомневаюсь, стоит ли воспользоваться предоставленной мне возможностью, но все же говорю: «Возможно, он не такой уж и лжец. Возможно, Козимо таким образом пытается сказать, что ему мешает заниматься что-то внутри него, что-то постоянно отвлекает его, не дает сосредоточиться, как плач маленького ребенка».

Минутная пауза. Затем мать добавляет: «Однажды, когда я была еще маленькой и занималась дзюдо, тренер в учебном поединке сделал обводной удар, я прямо по воздуху полетела, у меня дух захватило».

Я улыбаюсь и, разумеется, не говорю о том, каким обводным ударом оказалось для нее мое неожиданное замечание относительно лжи/правды Козимо.

На следующем сеансе я был удивлен, обнаружив перед собой вялого, но в то же время симпатичного мальчишку. После непродолжительной паузы, которая ввела его в замешательство, я взял инициативу в свои руки и сказал: «Мама рассказала мне о твоих трудностях в учебе — ее это очень беспокоит». — «Да, учиться мне неинтересно. Хотя нет, есть некоторые интересные вещи, но их слишком мало». «Что это за вещи?» — «Открытие Америки, культура майя. Мне бы хотелось стать археологом или ученым-исследователем».

Я пытаюсь поговорить об «открытиях», «скрытых и забытых вещах», о мало известных цивилизациях... но практически безрезультатно. Я пробую развить другие возможные смыслы, но ничего не добиваюсь. Потом Козимо говорит мне, что ему очень нравится играть на компьютере в «имитацию полета», а я думаю, что здесь тоже происходит «имитация» — возможно, имитация нормальности — и что он тоже, в свою очередь, не любит показывать скрытое «в шкафах и ящиках». Я не знаю, как войти, как использовать «нарремы»19, которыми уже располагаю, но они кажутся мне еще набросками, и я чувствую, что если буду форсировать их, то все разрушу.

У меня возникает мысль, и я предлагаю: «Может, ты нарисуешь что-нибудь, пока мы разговариваем?» Козимо охотно соглашается, а я начинаю размышлять над тем, что, несмотря на возраст, он отлично «передает перспективу».

Я уже готов к разочарованию и боюсь, что снова окажусь в тупике, задавая вопрос: «Что происходит в этом доме?». Он придвигается на стуле и спрашивает: «А что? Вам интересно?». — «Да, и очень!» «В нем происходит множество вещей, совершенно невероятных, — начинает Козимо эмоционально очень богатый рассказ, — это дом кошмаров... Человек заходит в него, а затем пол проваливается, и человек падает в нечто, похожее на котлы, но это погребальные ямы... Это ужасно... Потом появляется... чудище... Но с этим человеком происходят вещи и похуже... То, что ему снится, отражается в реальности. Однажды ему приснилось, что его укусила за руку собака, и, проснувшись наутро, он видит, что у него из руки идет кровь...» Козимо смотрит на свою правую руку, где видна свежая царапина, и говорит: «О господи, как у меня!..» И тут же снова возвращается к рассказу: говорит, что у этого человека красные глаза... и как шевелятся в доме занавески...

Продолжается повествование о других чудовищах и привидениях, пересказывается фильм «Не входите в этот дом»... В конце сеанса Козимо обещает мне, что если я не проболтаюсь родителям, он откроет мне один секрет: он не играет в компьютерные игры, как думают родители, но уже больше года страстно пишет книгу про НЛО и инопланетян, он уверен, что они существуют... Он слышит их... Он должен выяснить больше про их существование.

Он огорчен и не верит, что мы сможем увидеться только через неделю.

На следующий сеанс Козимо приносит мне свою книгу про инопланетян — плод долгих «научных» изысканий. Затем рассказывает мне сон: он стоит у ворот и боится зайти в них, но не может устоять перед соблазном и зовом того, что внутри. Он заходит внутрь и оказывается в лесу, затем на безграничном пространстве, полном животных. Неожиданно сопровождавший его мальчик падает в ужасную бездну, он пытается спасти товарища, но у него ничего не выходит, ему очень печально, но он должен идти вперед. Затем перед ним открывается картина, которую он не может описать: пейзаж напоминает техасские каньоны, стражники охраняют территорию — возможно, они предостерегают его от падения в бездну, которая открылась перед ним. Падают только его очки, он видит, как они летят в замедленном темпе: одно стекло разлетается вдребезги, второе остается нетронутым, но очки разбиваются не о землю — сцена меняется, и очки разбиваются об асфальт возле его дома, а он сидит у окна в своей комнате и наблюдает за происходящим...

Я говорю ему, что мне кажется, будто он входит в таинственный мир и сначала теряется в нем, но это временно, стражники действительно защищают его от пропасти, но из этого захватывающего мира он возвращается и оказывается в