Глубокая печаль - Син Кёнсук

Закат был похож по цвету на сгустки крови, которой харкал муж перед смертью. В глазах потемнело, свело пустой с самого утра желудок, Со с трудом подняла корзину с хлопкового поля, волнующегося вокруг. Утром она отправила дочь хлопотать о покупках в район. Дочь уехала, и у нее совсем пропал аппетит. Хотя Инсук, выходя из дома, настойчиво уговаривала мать съесть завтрак, у нее не было никакого желания даже и ложку взять в руки. Так, на голодный желудок и вышла в поле, а там забыла и про обед.

По возвращении, открыв ворота, сразу поняла, что Инсук еще не вернулась, но все равно позвала ее. Только зычное эхо пустого дома ответило Со. Она поставила корзину на мару и собралась присесть, как тут на глаза ей попался белый конверт. Это было письмо от сына Сокчхоля. Она с радостью поспешила открыть его, даже второпях немного порвала верхнюю часть. Письмо было коротким – всего на полстраницы.

″Все ли у вас в порядке? У меня благодаря вам, матушка, все постепенно стало налаживаться. Сообщаю вам, впрочем, вы уже знаете, что в следующем месяце моя жена рожает, и ей сейчас трудно передвигаться. Если Инсук приедет первой, это будет нам большой поддержкой.

Я чувствую себя очень виноватым перед вами – не могу перевезти вас к нам сейчас, поскольку у нас еще есть проблемы с жильем. Телефон остался прежним. Когда Инсук приедет в Сеул, скажите, чтоб позвонила.

Когда у нас наладится с жильем, я напишу вам.

А пока прошу вас немного подождать.

На этом закончу. Буду ждать Инсук″.

Наверное, он торопился, когда писал, в письме не было даже даты. Складывая письмо в конверт, Со чуть не разрыдалась, как при встрече с мамой Сога.

Солнце совсем село. На двор, показавшийся вдруг необычайно широким, опустилась темнота. Около колодца на пустом участке земли вперемешку росли хризантемы и космея, но этой осенью по какой-то странной причине они не цвели, только тянулись вверх их редкие запутанные зеленые стебли, терпеливо пережидая осень.

Казалось, что вот-вот откроются ворота и во двор войдет Инсук, но сейчас все вокруг, как в глубине заброшенного колодца, было странно, тихо и темно.

При жизни отец Инсук был очень заботливым человеком, даже умирая, видимо, от этих забот не успел закрыть глаза. Обращаясь к Сокчхолю и Инсук, напоследок сказал: ″Обязательно позаботьтесь о матери, она столько перенесла из-за меня, воздайте ей добром в десять раз большим, чем думали для нее сделать″. Сокчхоль несколько раз слезно клялся ему все исполнить. А отец так и умер с открытыми глазами. Со еще долго не могла смотреть на место, где он лежал перед смертью.

А теперь и Инсук покидает ее.

Поддавшись на уговоры дочери, Со без всякого желания съела на ужин пару ложек риса и убрала стол.

Несколько дней назад она тщательно, чтобы не рассыпать, завернула дочери в дорогу кунжутные семена, фасоль и красный перец.

Инсук крутилась у зеркала, разглядывая свою новую юбку, купленную в районе. Красивая голубая юбочка хорошо подходила к ее голубым глазам. Инсук долго еще рассматривала себя со всех сторон, а потом произнесла:

– Мам, а вы знаете, что брата надо поблагодарить? Он с таким трудом согласился взять наш груз, за который ему пришлось еще и заплатить.

– Ничего. Хоть и тяжело, бери с собой. Это последний наш урожай.

С первого взгляда вырастить овощи кажется не таким уж и трудным занятием – в сравнении с рисом, но на самом деле на это уходило гораздо больше сил и времени. И все-таки после того, как муж заболел, работа на овощном огороде – выдергивание сорняков, высадка рассады и прочее – стала для нее утешением. Работа на земле помогала, казалось, вытряхнуть из души все то, что засело в самой глубине. Она закончила все дела, осталось только собрать последний урожай, и их земля перейдет в чужие руки.

– В этом году из-за хлопка вырастила не так много овощей.

– А зачем вам хлопок?

– Хочу сделать тебе в приданое ватное одеяло.

– Мам, ну зачем вы! Кто в наше время готовит в приданое ватное одеяло? В магазине столько легких одеял, которые без проблем стираются…

Инсук не договорила, почувствовав себя виноватой. Голос ее прозвучал холодно, словно у продрогшего в утренней росе человека.

– Ничего ты не понимаешь. Одеяло из хлопка самое лучшее. Зимой тепло, сколько бы им ни укрывались, вата не собьется.

Инсук с жалостью посмотрела на мать, но, чувствуя этот взгляд, та продолжала, не поднимая головы, раскладывать по мешочкам кунжут и фасоль.

– Мам?

– Что?

– Ну? Посмотрите на меня!

– С чего это вдруг?

– Ну пожалуйста, посмотрите.

Со подняла глаза и встретилась с глазами Инсук – копия отцовских глаз. Хотя дочь и смутилась, она до конца выдержала взгляд матери».

– Спишь?

– Нет.

От земли, пропитанной дождем, поднимались клубы ароматного пара.

«…Когда Со впервые переступила порог дома нового мужа, его дочери Инсук было чуть больше года. К году дети уже начинают делать первые шаги, но Инсук еще даже не умела ходить. Она могла только с трудом стоять, опираясь на стенку. После трудных родов, когда удалось спасти только жизнь ребенка, Инсук так ни разу и не испробовала теплого грудного молока. Когда Со впервые обняла ребенка, та сразу же припала к ней и, нащупав ее грудь, интуитивно вытянула к ним губки. От этого Со еще больше привязалась к девочке, чем к Сокчхолю, который был на десять лет старше сестры. Пока Со качала Инсук, мальчик сидел в стороне, как чужой. Каждый раз, когда Инсук плакала, Со распахивала одежду и пыталась дать ей грудь, но, измучившись у пустой груди, ребенок вновь начинал плакать. Чтобы как-то отвлечь, она начинала учить ее ходить. Когда Со укачивала Инсук с распухшими от плача глазами, Сокчхоль подходил к сестричке и начинал трогать ее носик и ушки, заглядывал ей в глазки – она, наконец, начинала улыбаться. Со брала руку Сокчхоля и засовывала в подмышки малышки, чтобы он пощекотал ее, и она, перестав плакать, смеялась. Сокчхолю тоже было забавно от этого, и он, смотря на мачеху, тоже начинал громко смеяться. Со поворачивалась к мужу, и они втроем заливались смехом.

Инсук пристально посмотрела на мать и крепко сжала ее загоревшие руки. Тепло рук дочери мгновенно передалось Со.

– А что, если вам будет очень одиноко после моего отъезда?

″Ну, так не уезжай!″ – чуть не вырвалось у матери. Именно это она больше всего хотела сказать, но промолчала, гладя дочь по