Смерть по ходу пьесы - Эд Макбейн

— Не хотите присесть? — спросила Джиллиан, указав на софу.

Клинг сел.

Хозяйка посмотрела на часы.

— Я по поводу мисс Кассиди, — начал детектив.

— Ох, бедное дитя! — воскликнула Джиллиан.

— Насколько я понимаю, вы были вместе с ней вчера вечером. Как раз перед тем, как она подверглась нападению.

— Да. Мы примеряли один из ее костюмов.

— А сколько их у нее?

— Она трижды переодевается по ходу пьесы. Это был костюм для первого действия. Белый наряд — он создает ощущение невинности, девственности. Предполагается, что она приходит в театр совсем юной девушкой. Вы знакомы с пьесой?

— На самом деле нет.

— Дрянь редкостная, — сказала Джиллиан. — Если уж начистоту, Марвин должен благодарить Бога за это нападение — такая реклама!

— Я уверен, что он и вправду его благодарит, — согласился Клинг.

Хозяйка посмотрела на детектива и хмыкнула.

— Ну, я бы не удивилась. В общем, в пьесе три действия и, соответственно, три наряда. Один девичий — белый, второй — серый, когда она, так сказать, теряет невинность (полная чушь, на самом деле) и красный наряд для третьего действия, после того, как она подверглась нападению — Бог его знает, что это должно означать. И кто ее ранил, тоже, кстати, непонятно. Вот вам случай, когда жизнь подражает искусству, не так ли?

— Полагаю, что так.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Пока что нет.

— Жизнь точь-в-точь следует за искусством, — сказала Джиллиан. — В пьесе так и остается неизвестным, кто ее ранил.

— Ну, мы ведем расследование.

— Но ведь это означает, что человек, который ранил Мишель, все еще неизвестен, разве нет? И он может так и остаться неизвестным. И это не будет таким уж нетипичным случаем для нашего города, ведь так?

— Увы, да, — согласился Клинг.

— Это я не в обиду.

— Где происходила примерка, мисс Пек?

— У Мишель в уборной.

— Во сколько она началась?

— В половине седьмого, может, в тридцать пять минут.

— И сколько она продлилась?

— О, не больше десяти минут.

— То есть до без двадцати семь?

— Я бы сказала — до без четверти.

— И что потом?

— Что вы имеете в виду?

— Что вы делали после примерки?

— Ну, мы ушли.

— Из театра?

— Нет, из уборной.

— Вы ушли вместе?

— Нет. Я отправилась в костюмерную, чтобы повесить наряд на место, а Мишель пошла в туалет.

— Вы еще видели ее тем вечером?

— Да, перед выходом из театра.

— И где вы ее видели?

— Рядом со служебным выходом на стене висит телефон-автомат. Когда я выходила из театра, Мишель там стояла.

— Она с кем-нибудь разговаривала?

— Нет. В тот момент она просто набирала номер.

— Во сколько это было?

— Э-э... где-то без десяти семь.

— И что было потом?

— Я попрощалась с Тори и вышла.

— Кто такой Тори?

— Наш охранник.

— А где он находился?

— Сидел у выхода. Он всегда там сидит. Там его стул.

— Далеко от телефона?

— Не то пять, не то шесть футов. Точнее не скажу.

— Видели ли вы кого-либо в переулке, когда вышли из театра?

— Ни единой души.

— Когда Мишель вышла, вас уже не было в переулке, так?

— Да, так.

— То есть вы не видели, как она выходила?

— Нет, не видела.

— И, конечно же, вы не видели, кто ее ранил?

— Совершенно верно.

— Куда вы отправились, выйдя из театра?

— На встречу с одним моим другом.

— Где она происходила?

— В городе, в ресторане. Я прямо у театра поймала такси.

— Во сколько это было?

— Без пяти семь.

— Вы помните точное время?

— Да, я как раз посмотрела на часы. Мы с моим другом должны были встретиться в четверть восьмого, и я смотрела, не опаздываю ли я. До этого ресторана довольно далеко добираться.

— Что это за ресторан, мисс Пек?

— «Да Луиджи», на Мерси-стрит.

— Ну и как, вы опоздали?

— Нет, я добралась одновременно с Дороти.

Клинг посмотрел на Джиллиан.

— Все, точка, — сказала она.

Тори Эндрюс, он же Сальваторе Андруччи, внимательно изучил жетон Кареллы, потом еще раз проверил его удостоверение и только после этого спросил:

— Вы по поводу Мишель?

— Да.

— Я думал, что вы уже поймали эту сволочь.

— Мы ведем расследование.

— Надеюсь, меня вы не подозреваете? — хмыкнул Тори. Во рту у него недоставало нескольких зубов.

В мистере Эндрюсе было примерно пять футов десять дюймов роста, и весил он около двухсот сорока фунтов. Теперь он уже вряд ли смог бы выступать в среднем весе. Его левый глаз был частично закрыт старым шрамом, а нос свернут набок, и поэтому его голос был похож на голоса забияк, подравшихся по пьяной лавочке, с которыми Карелле приходилось время от времени иметь дело. Но в живых зеленых глазах Тори Эндрюса светился несомненный ум, и Карелла понадеялся, что мистер Эндрюс ушел с ринга до того, как ему вышибли мозги.

Он был одет в манере, которую Карелла называл «свитер булочника», поскольку именно такой свитер надевал каждое утро отец Кареллы, отправляясь на работу. В данном случае свитер оказался коричневым кардиганом без воротника, со слегка обтрепанными рукавами и отсутствием одной пуговицы. Тори носил его с вельветовыми брюками и коричневыми мокасинами. Он сидел на стуле прямо у служебного выхода. Футах в семи-восьми от стула на выкрашенной в черный цвет кирпичной стене висел телефон-автомат. Из-за кулис долетали голоса не то двух, не то трех актеров, репетирующих очередную сцену. Настенные часы показывали половину первого.

— Тори, не могли бы вы рассказать мне о вчерашнем происшествии? — спросил Карелла.

— Да, конечно. Это я вызвал полицию. Я услышал, как она закричала, и выскочил на улицу. Она лежала на земле и кричала.

— И больше вы никого не увидели в переулке?

— Нет. Только ее. Вы имеете в виду — того, кто напал? Нет. Хотел бы я его увидеть.

— Что вы стали делать?

— Я оставил ее лежать там, где она лежала. Если человек получил травму, его лучше не шевелить лишний раз. Я научился этому на ринге. Если человеку плохо, а вы начнете его тормошить, то можете сделать еще хуже. Потому я оставил ее лежать, а сам побежал в театр и позвонил девять-один-один. Прямо вон с того телефона. Они тут же приехали. Для нашего города это можно считать чудом.

— Вы не помните, не видели ли вы кого-нибудь подозрительного до того, как мисс Кассиди вышла из театра?

— Я не выходил на улицу.

— Я имею в виду — в самом театре. После того, как все остальные ушли.

— В смысле — после того, как мисс Пек тоже ушла?

— Да. Вы не видели в театре кого-нибудь подозрительного? Кого-нибудь, кто не должен был там находиться?

— Нет, не видел. Мисс Пек ушла, несколько минут спустя Мишель подошла позвонить по телефону, потом...

— Мисс Кассиди звонила по телефону?

— Да. Вон по тому телефону-автомату, который висит на стене.

— Вы не слышали, о чем она говорила?

— Ну, это был очень короткий разговор.

— Но вы его слышали?

— Да, слышал.

— И что она сказала?

— Она сказала... Вам нужно дословно? Я не уверен, что повторю ее слова совершенно точно.

— Настолько точно, насколько вы сможете вспомнить.

— Ну... она сказала: «Это я, я выхожу», — что-то в этом духе. Потом она послушала, потом просто сказала «о'кей» и повесила трубку.

— Она называла какое-нибудь имя?

— Нет.

— Что она стала делать после этого?

— Она подошла ко мне, и мы немного поболтали.

— И долго?

— Минут пять, наверное. Мишель посматривала на часы... Я подумал, что она договорилась с кем-то встретиться. Мы поговорили несколько минут, потом она снова посмотрела на часы и сказала: «Ну ладно, Тори, уже поздно» — что-то такое, и вышла.

— Во сколько это было?

— В начале восьмого.

— Откуда вам это известно?

— Так вон же часы висят, — объяснил Тори и показал на настенные часы у себя над головой. — Я все время на них смотрю. Забавно, — сказал он, — на ринге три минуты — это целая вечность. А здесь, в театре, я сижу себе на стуле, смотрю на часы и вспоминаю прежние годы, будто старый фильм. Мне иногда кажется, что я просто не успею просмотреть все фильмы, которые крутятся у меня в голове. Как вам кажется, успею я их просмотреть?

— Надеюсь, что успеете, — мягко сказал Карелла.

Висевшие в дежурке часы показывали двадцать минут второго. Они сходили поесть, а теперь, после обеда, сели сводить воедино полученные результаты.

— Кому она звонила? — спросил Клинг.

— Существенный вопрос.

— Дай-ка мне посмотреть эти расчеты Моргенштерна, — попросил Клинг. Карелла протянул ему листок бумаги.

ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ БЮДЖЕТ ПЬЕСЫ «ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ»

ДЛЯ 500-МЕСТНОГО ТЕАТРА «МИДДЛ»

ИЗ РАСЧЕТА СБОРОВ В 100 000 $

ЗАРПЛАТА:

МИШЕЛЬ КАССИДИ 3000 $

АНДРЕА ПАРКЕР 2400 $

КУПЕР ХАЙНЕС 2400 $

МАРК РИГАНТИ 2400 $

4 СТАТИСТА ПО 1000 S, ВСЕГО 4000 $

— Слушай, а статисты нехило зарабатывают?

— Хочешь стать актером?

— Нет, спасибо.