Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин

Теперь и музыка, и мечтания странным образом одновременно заканчиваются.

Я звоню своему сыну Бобби, чтобы узнать, как у него продвигается диссертация и как складываются отношения с научным руководителем. Если он скоро закончит, то будет очень молодым кандидатом наук. Он продолжает меня спрашивать:

– Что с тобой, папа?

А я продолжаю отвечать:

– Ничего, Бобби. Со мной всё в порядке!

Я скрываю от него свои опасения, связанные с болезнью Альцгеймера, ночные кошмары, проблемы с ортодоксальными коллегами и встречи с Джульеттой. Чтобы его посмешить, я рассказал ему, что хотя собирался прочитать лекцию о ложной идеологии Карла Маркса, обнаружил, что читаю лекцию о невидимой руке рынка Адама Смита. И Бобби на самом деле смеётся.

Я растил Бобби в одиночестве, а он растил меня, как отца и мать. Я узнал о безоговорочной любви. Его мать, блестящая женщина, несколько лет страдала от душевной болезни. Нелегко быть отцом и матерью и при этом жить среди чужих людей. Мы близки, но я не хочу его сейчас волновать своими проблемами.

Я съедаю несколько вишен перед тем, как вернуться в постель. Они помогают мне заснуть; или, скорее, предполагается, что помогают, – так заявляют в журналах о здоровье. Современность даёт нам фрукты не по сезону, путая наш мозг, словно эволюция внезапно передумала, и мозг будто пьянеет или подвергается воздействию наркотиков.

Я в больничной пижаме. Я затерялся и остаюсь неузнаваемым среди пациентов, страдающих от болезни Альцгеймера, я не представляю, куда я иду. Я спрашиваю себя:

– Ты всё ещё профессор Пируз?

Я не слышу никакого ответа. Я останавливаю пробегающую мимо медсестру и прошу её:

– Пожалуйста, скажите мне, кто я!

Она хмурит брови, а затем тыкает пальцем мне в грудь, как раз в то место, где висит бейджик с именем.

– Вот вы кто, – говорит она и спешит прочь, больше не говоря ни слова. Я подтягиваю бейджик вверх, но не могу прочитать, что там написано, похоже на санскрит. Я смотрю вверх, словно желаю чуда. Я вижу лицо Джульетты на луне, она улыбается своей самой доброй улыбкой.

Внезапно ко мне подбегают дюжие санитары, хватают меня и выбрасывают в тёмный переулок, в котором полно восточных людей. Я теряюсь в трущобах в старой части Шанхая. Я просыпаюсь в ужасе, меня охватывает паника, я весь мокрый от пота. Я понимаю, что это повторяющийся кошмар. Я пугаюсь и кричу на свой разум:

– Ты кто, чёрт побери? Почему ты пытаешь меня и хочешь свести с ума?

Я слышу, как мои слова эхом отдаются в моём стеклянном доме, а потом у меня в голове.

Теперь я полностью проснулся, я думаю о Джульетте, мне менее страшно, я более спокоен. Я улыбаюсь, когда думаю о мысли «Любовь лечит всё».

Глава 5

Интеллектуалы

Сегодня суббота. Почти два часа пополудни. Я нахожусь в аудитории, в Олин-Холле, где должен состояться семинар. Почему я здесь? Возможно, ради ещё одной возможности посидеть рядом с Джульеттой и быть опьянённым её присутствием? Возможно, чтобы получить удовольствие от просвещения по вопросам человеческого разума?

Это красивая старая аудитория, с высокими закруглёнными окнами и высоким, витиевато украшенным потолком. Стены жёлтые, как масло. Я пришёл на первое занятие семинара, посвящённого мозгу и разуму, чтобы узнать о мозге, этом компьютере или плоти и крови, и о разуме, то есть мозге, в который загружено программное обеспечение.

Меня интересует, насколько на наше ментальное программное обеспечение влияют эволюция, ДНК, жизненный опыт и наши творческие замыслы, а также, возможно, вещи, которые ещё не обнаружены или не поняты. Это сильное упрощение тематики семинара. В любом случае мы проведём пять дней, встречаясь после обеда, усложняя проблемы, а потом, надеюсь, снова пытаясь их упростить. Я считаю, что мне повезло, на самом деле для меня это удача – быть здесь, а не заниматься в спортзале. Я приписываю обеспечение возможностей в большей мере социальным обстоятельствам моей жизни, а не каким-то усилиям с моей стороны, которые, скорее всего, были бы бесполезны, и вообще создаётся впечатление, что моё рождение – это несчастный случай.

Наука интересовала меня с тех пор, как я вообще начал чем-то интересоваться. Благодаря своим предсказательным свойствам наука может заглянуть в будущее и помочь нам контролировать судьбу. Наука вооружает нас открытиями об уменьшении озонового слоя, глобальном потеплении и загрязнении окружающей среды. Теперь нам требуется мудрость, чтобы что-то сделать в связи с этими бесценными предвидениями науки, чтобы обеспечить выживание жизни на Земле. Да, зрение у науки не идеальное, не «единица» на оба глаза, но она побеждает слепоту, когда смотрит в будущее! Но наука не может открыть жадные глаза и разумы.

Семинар должен начаться через несколько минут, но два стула за тёмным овальным столом остаются пустыми – за одним должен сидеть профессор Хочипилли, а за другим – Джульетта. Я нервничаю из-за их отсутствия. В особенности из-за отсутствия Джульетты.

Доктор Рутковский сидит во главе стола, напротив доски. Он пьёт воду со льдом маленькими глотками. Я – слева от него. Прямо напротив меня сидят три аспиранта – одна молодая женщина и двое молодых мужчин, все трое по графику должны защищать диссертации до окончания семестра. Пока я не знаком с ними со всеми, но Джульетта упоминала их во время нашего совместного обеда. Молодую женщину зовут Ванда Диаз. Её мать – учительница шотландско-ирландского происхождения, а отец – юрист, мексиканец. Ванда среднего роста и веса, у неё добрые зелёные глаза, гладкая кожа цвета капучино и не поддающиеся укладке огненно-рыжие волосы. Она жизнерадостная и весёлая, и Джульетта говорила про неё, что она «полна энтузиазма, которого хватило бы на двоих». Её диссертация посвящена биохимии счастья.

Слева от неё сидит молодой человек, который занимается изучением неврологии, его зовут Брэдли Уилкинсон, младший. Он – афроамериканец из Цинциннати и первый представитель своей семьи, закончивший колледж. Он выглядит, как красивый атлет, звезда спорта, которая вот-вот собирается стать актёром. У него коротко подстриженные волосы. Близкие друзья зовут его Капитан Кирк[14].

Брэдли предлагает две главные, пересекающиеся причины расизма: природа и воспитание. Первая – это наследие эволюции, бессознательная боязнь тех, кто выглядит по-другому и с кем конкурируют в борьбе за еду и партнёров. Вторая причина – это расизм, которому научили для эксплуатации одной расы другой. Синергия развившегося предубеждения и внушённого предубеждения – это токсический расизм. Понятие интегрированной психологии и биологии не является ничем новым. Зигмунд Фрейд предсказывал, что биологическое объяснение разума дополнит психологическое или заменит его.

Эндрю Эшкрофт – худощавый и высокий блондин. Он ловко крутит карандаш в руке, словно таким образом может заставить Землю вращаться быстрее, а время – течь быстрее. Похоже, ему наскучило невыносимо медленное течение времени – это состояние мне знакомо. Диссертация Эндрю посвящена биохимии любви. Судя по тому, что мне рассказывала Джульетта, он выбрал эту тему из-за своих собственных любовных проблем. На самом деле выбор темы для исследования – это не просто умственное действие. Это также эмоциональное и интуитивное действие. Эндрю предполагает, что электробиохимия мозга должна объяснять и объяснит разум. Иронично и грустно то, что он борется с биполярным аффективным расстройством. Боги психиатрии держат Эндрю под контролем. Фармацевты и физики держат в тайне опасность таблеток, как и непроизвольного дрожания конечностей. Это реинкарнация трагедии сокрытия опасностей, которые несёт никотин.

Дело ещё усложняется тем, что Эндрю – молодой человек Ванды. Но, судя по слухам и сплетням, которые собрала Джульетта, между ними не всё гладко. На самом деле Ванда начинает склоняться к Брэдли. Любовный треугольник между ними и мой интерес к Джульетте делают наше участие в семинаре потенциально проблематичным.

Таким образом Эндрю и Брэдли соревнуются не только за сердце Ванды, но также и за сердце мозга: материалистический подход Эндрю против психо-нейробиологического подхода Брэдли. В научных кругах твоя ниша так же жизненно важна для выживания, как и в дикой природе. Точно так же, как у жирафов в процессе эволюции появились длинные шеи для выживания, исследователь должен вытягивать шею, чтобы срывать сочные листья грантов.

А теперь про Ашану Васвани из Индии – профессора философии, которая превратилась в специалиста по этике. У неё красивые, всё понимающие глаза, которые принимают то, что видят. Волосы у неё чёрные, как доска. Её улыбка – белая, как мел, лежащий у доски. Она вегетарианка. Её присутствие также загадочно, как одинокий цветок дикой горчицы в Сахаре. Она маленького роста и хрупкого телосложения, но у неё мощные плечи, словно специально созданные для того, чтобы носить на себе тяжёлое бремя человеческой грусти. «Ашана» – это друг или приятель на фарси. Как и я, Васвани на английском говорит с акцентом. В отличие от меня, она тихо отталкивает от себя популярную американскую культуру, я же громко её пинаю. Впервые мы с ней встретились, когда я отправился на курсы медитации и дзен-буддизма. Она была инструктором и обучала нас дзен-медитации. Она опубликовала статью, в которой связала медитацию по правилам дзен-буддизма с альтернативным состоянием химического состава мозга. Она была биологом перед тем, как оставила это поле деятельности, чтобы заняться этической философией.