Русская община и коммунизм - Жак Каммат

что опасность реставрации заключалась не в возвращении к иному виду производства (реставрация во Франции не восстановила феодализм, монархия была буржуазной, она должна была стоять во главе общества, становясь буржуазной сама, она могла лишь сдерживать движение), но в утверждении предыдущей формы политического господства, которую следовало подавить. Надо было понять развитие капитала, как материальной общности, достигнутой на Западе на основе обобществления производства и людей. Этого не могло произойти в России, потому что капитал был недостаточно развит для приручения человека, для навязывания ему жизни капитала, количественного времени, времени капитала. Здесь была реальная деспотическая власть, правившая всеми аспектами жизни, а отсюда реставрация деспотизма. Поэтому в том, что Сталина называют Красным Царём присутствует большая доля правды. Этот деспотизм мог быть не обскурантистским, а просветительским, и здесь мы опять обнаруживаем важность марксизма. Вмешательство государства подразумевает определённую волю, определённую сознательность. Исторический материализм подходит для этих целей, объясняя фундаментальные механизмы способа производства различными представлениями для различных классов или элементов, вмешивающихся в процесс. Поскольку государству пришлось развивать КСП, с перспективой уменьшения продолжительности существования капитала, что означало, что социальное целое было неспособно породить или преодолеть его. Таким образом, не общество порождало собственное адекватное представление и сознательность во время своего движения. Ему надо было дать сознание чего-то, что оно должно было сделать. Эта обязанность была ещё более ограничительной, поскольку между менталитетом мужика и целями развития капитала существовала пропасть. Не случайно Ленин говорил, что нужно было учиться работать!

Наконец, государство усилилось (как после каждой революции во Франции), и только после поражения революции на Западе сбылся меньшевистский прогноз. Бюрократия была лишь вторичной. Бюрократы должны были выполнять решения государства. Они не могли сформировать автономный класс (как при царизме, так и в советский период). Они были не единственными, кто вдохнул жизнь в КСП, они просто жили за его счёт, так же как все капиталисты стали функционерами капитала (ср. Маркс о деперсонализации капиталиста). Но даже в России, господствующим слоем были не бюрократы, как говорил Бордига, а спекулянты, бизнесмены, бандиты и т.д., которые расцветали на основе материальной общности, находившейся в построении (на промышленной арене). Просто в СССР это приняло более государственническую форму и они, как говорил Бордига, сосали пенис у государства. Этот анализ соответствует анализу Маркса, когда тот говорил, о "капиталистических торговцах, обретающих власть за счёт того же государства".

Капитал без капиталистического класса: это могло быть реализовано самим КСП, как писали Рикардо, Маркс и Бордига21. Это было возможно только на Западе, где капитал установил материальную общность и сверг старые государственнические предпосылки. Сглаживание противоречий капиталистического класса произошло посредством реставрации деспотизма в СССР (тенденция была идентичной в Азии), чтобы капитал не господствовал там в соответствии со своей сущностью. Но всевозрастающее вмешательство мирового капиталистического сообщества, особенно, через посредничество США, продолжит насаждать всё более жёсткое соответствие между капиталом и господствующей над обществом властью.

Общей заботой царя, народников и большевиков было использование производительных сил капитала без существования капиталистического класса. Для царей это был вопрос использования этих сил для совершенствования своего господства над русским народом и борьбы против других государств. Для народников необходимо было перескочить через КСП, для большевиков сократить его продолжительность. Но марксисты должны были действовать как провидцы, как говорил Бордига, и выполнить романтическую задачу, они неизбежно должны были выполнить и задачу контрреволюции в отношении пролетариата, когда им пришлось самим управлять капиталом после отлива революции на Западе. Это дало толчок теории, что массы были неспособны понять свои собственные интересы. Только у партии и государства были наука и знания об их потребностях. Поэтому были востребованы репрессии, они считались гуманными, потому что людей убивали ради их же блага. Государство было настоящим благодетелем! Народники также понимали эти задачи:

"Иными словами, мы должны делать то, что давно уже делают в Европе, не социалистические партии, а буржуазия". (Кибальчич, 1881, цит.по F. Venturi, o.c., стр. 1079)

Они также понимали необходимость существования революционного государства, но для них гарантией полного революционного развития социальных преобразований оставалась община.

Наконец, косвенное подтверждение ужасной ловушки власти и государства: процветание художественной и интеллектуальной деятельности во время падения царизма (за несколько лет Россия достигла лидирующих позиций), а также процветание человеческих взаимоотношений, освобождённая сексуальность, как это показывает работа Веры Шмидт. Но с другой стороны, произошло обновление деспотизма, экзальтация концепции моногамной семьи, жёсткой и глупой морали, культа труда и советского реализма. Этот реализм ставил деспотические требования. Представление должно было стать двойником реальности. Выхода не было: воображение было сковано.

Наконец, надо проанализировать конечные последствия этой периодизации на реальное и формальное господство. Вспомним один из компонентов позиции Маркса и Энгельса по России: аграрную общину. Остаётся ещё их отношение к царизму. Как показывал Бордига, Маркс думал только об одном: об уничтожении царизма (знаменитая русофобия, приписываемая Марксу), словно бы именно царизм был препятствием сначала для буржуазной, а затем для коммунистической революции. Следовало предотвратить помехи или уничтожение царизмом восходящего КСП в Германии, потому что там существовал сильный пролетариат, а значит, был близок социализм. Анализ Маркса и, особенно, Энгельса оказался непоследовательным в какой-то момент. Антироссийская позиция была правильной, пока КСП был слабым в Германии (он мог развиться только на основе территориального расширения, национальный вопрос был центральным в стране) и пока в самой России не развилось революционное движение. Но когда Маркс заявил, что русская революция должна была стать прелюдией к европейской, когда он начал рассматривать возможность активной революции в России, в то время как в Западной Европе правила и господствовала буржуазия, старая стратегия с соответствующей тактикой оказалась неправильной. Кроме того, когда формальное господство над обществом было реализовано в Германии, с аспектами реального господства, царизм явно уже не мог угрожать подъёму немецкого капитализма. Царизм должен был измениться, чтобы победить. Мы считаем, что КСП явно показал своё превосходство после 1871-го.

Момент разрыва в конце прошлого века ощущался, но не был понят. Его не признавали, как таковой. Это было время, когда капитал только что интегрировал пролетариат, гарантируя себе господство над непосредственным процессом производства, и стремился к его реализации как на глобальном уровне производственного процесса, так и над всем обществом. Только к этому вели две мировые войны и различные движения, вроде фашизма, нацизма, Новой Сделки, при помощи франкизма, перонизма и т.д. со всеми их разнообразными историческими характеристиками. Этот момент разрыва подразумевал конец возможностей использования демократии, применения прямой тактики, потому что когда капитал одерживает окончательный триумф больше не остаётся возможностей конкуренции для захвата власти над управлением производительными силами. Это движение