Русская община и коммунизм - Жак Каммат

названием сход. Изначально приняв их в 1917-м, вплоть до такой степени, что они были выведены на передний план в «Государстве и революции», Ленин тем самым снова принял элементы народничества, потому что революция в России не могла избежать народнического характера. Но он не мог перестать отождествлять советы с западным феноменом. Он заявлял, что они реализуют пролетарскую демократию, тогда как они были по ту сторону демократии с самого начала именно из-за своей попытки возродить общину, хотя бы и вне геосоциальной и исторической основы села. Формирование советов стало подтверждением образования пролетариата, как класса. Но очень скоро между советами и коммунистической партией произошёл раскол. Советы были недостаточно сильны, чтобы преодолеть его, а партия не смогла осуществить качественный скачок на их общей основе спонтанного движения против царизма и мирового капитала. Невозможность союза между ними стала выражением тупика русской революции, как социалистической революции.

Распространение советов как образа жизни русского пролетариата в его движении к уничтожению капитала объясняет собой следующую разницу: в Германии до 1914-го СДПГ и её профсоюзы объединяли всех рабочих, в то время как в России накануне революции такой единой партии не было. В Германии партия была выражением пролетарского движения. Она стала настоящим сообществом, как отмечали некоторые комментаторы. Мы бы сказали, более того, она шла к формированию новой общности, которая в то же поддерживала некоторые предпосылки капитала, отсюда её неудача. Её проект был реализован без иллюзорной вуали нацистской партией, когда интегрировала пролетариат, в качестве производителя, в свою общность капитала. Роза Люксембург ясно осознавала это и ждала до самого конца перед тем как пойти на окончательный откол от партии, она это сделала, когда пролетариат был уже расколот. Раскол не был такой проблемой для русских, потому что община, которую создавали рабочие, реализовывалась в непартийных формах: в советах. Феномен партии как выражения глобального классового противостояния не мог сложиться в России из-за внеклассового измерения революции. Мы долго настаивали на народном и народническом аспекте революции 1905-го (вот почему историки русской революции предпочитают побыстрее отделаться от неё), который вновь проявился в феврале и октябре 1917-го. Советы лишь предстояло завоевать, в то время как в Германии они сразу подпали под влияние СДПГ и революционному пролетариату пришлось формировать Unionen (Союзы, типа AAU, AAUD, AAU-E прим. пер.).

В обоих случаях, в России и Германии, желание использовать опыт друг друга в качестве модели было несущественным. Изначально Ленин и большевики (а также в какой-то мере меньшевики) мечтали создать партию типа СДПГ. Позже немецкие коммунисты стремились к большевизации своей партии.

Различные партии действовали так, словно они были маргинальными по отношению к действию, несмотря на все их связи с массами: маргинальными по отношению к движению пролетариата и крестьянства. Этот пробел можно было устранить в 1917-м. Возможно, именно из-за этого разногласия между партией и массами некоторые заговорили о том, что октябрьская революция была скороспешной. Мы считаем, что это была попытка единения, интеграции между партией и массами в вопросе о борьбе между партиями, как носителями различных исторических перспектив в вечно подвешенном состоянии, в то время как перспектива скачка через КСП всегда оставалась присутствующей и отсутствующей одновременно, в качестве определяющего фактора для развития революции. Социалистический рост был реализован лишь на основе этого единения.

Одной из самых противоречивых мер было провозглашение права наций на самоопределение: это была определённо буржуазная мера, тем не менее, требовавшаяся для развала царской империи и ослабления центральной власти. Вот почему его можно найти уже в программе рабочих участников партии Народная Воля:

"(3) Народы, аннексированные российским государством насильственным способом, будут свободны или покинуть Всероссийскую федерацию или остаться в ней".

Это заявляли также предыдущие народнические течения. Однако не следует упускать из вида тот факт, что Ленин не противостоял членам пролетарских партий из стран, находившихся под российским господством, когда те заявили, что, напротив, надо было оставаться в российской зоне. Но слабость заключалась не в непонимании важных изменений по отношению к 19-му веку. Тогда воссоздание Польши играло революционную роль. Век спустя, её воссоздание могло быть только делом рук контрреволюции. Роза Люксембург интуитивно предчувствовала это24.

Было бы преувеличением приписывать позициям большевиков неудачи революции в странах, отделившихся от России. Это был продукт слабости всего интернационального движения. Революции в странах на южной периферии (т.e. в Турции, Иране и Индии), на которые также повлияла революционная волна, были легко остановлены мировым капитализмом, и СССР с самого начала использовал их, чтобы снизить давление, оказываемое на него, таким образом, замораживая их развитие.

Однако, как и в этих странах, Центральная Европа также образовала ось, в которой революция и контрреволюция встретились снова, причём обе стали ответвлениями современного капиталистического общества. Не случайно самые репрессивные государства в мире появились именно там. Контрреволюции надо было блокировать это развитие, развязав балканизацию Центральной Европы (где она была лишь реструктурирована) как в других странах Ближнего Востока, и, особенно как при разделении Индии на Индию, Пакистан, Бангладеш, Цейлон и мелкие гималайские государства. Теперь, однако, революция развивается сверху, и призрак народной революции не был окончательно изгнан, так, движение 1971-го в Цейлоне выказывало коммунистическое измерение.

Большевикам не удалось возродить коммунистическую теорию. Бордига утверждал обратное и всегда называл эту теорию марксизмом. Для нас же это лишь идеологизация теории. Верно, что предположение Бордиги может считаться верным в буквальном смысле, но мы всё же будем придерживаться нашего утверждения. Большевики `восстановили' то, что им нужно было для непосредственной борьбы, т.е., всё, что связано с государством, революцией, партией, развитием КСП, развитием человеческого общества и т.д.

Слабость большевистской партии видна из следующего определения коммунизма Лениным:

" Что такое коммунист? Коммунист - слово латинское. Коммунис значит - общий. Коммунистическое общество значит - все общее: земля, фабрики, общий труд, - вот что такое коммунизм ". (В.И. Ленин, ПСС, т. 41, стр. 314)

Реставрация нам больше не нужна (даже если удалить всю реакционность из этого слова), потому что требуется нечто намного большее. Надо преодолеть работу Маркса и всех тех, кто работал с видом на коммунистическую революцию. Нам навязывается капиталистическое движение. Оно зашло, как предвидел Маркс, за свои пределы и речь идёт уже не о том, чтобы, например, развить деятельность по реструктуризации рабочего класса, по его объединению, а о том, чтобы действовать в движении отрицания классов. То есть, это вопрос не новой диалектики, но её преодоления.

Анализ того, что реализовала русская революция, и её распространение в мире более важен, чем изучение ошибок и слабостей большевиков, хотя их и нельзя