Проклятая и безликая - Ермак Болотников

те, кто отвергали меня, такой же, как молчаливые боги, запуганные крестьяне и высокомерные, глупые аристократы, шепчущиеся за моей спиной в те редкие дни, когда наш дом посещали дети и подростки. - Конечно, ты прощена… Гвин, я надеюсь, что мы сможем подружиться.

- Я тебя не подведу, клянусь. Больше я не причиню тебе боли… хорошо? Ты мне веришь? - Ее слова… на секунду, во мне что-то вспыхнуло, заставив сердце заболеть. Клятва… я даже не могла поверить в этом. Столь душевное, столь важное, достается мне так просто, ни за что… Я не была достойна подобного, не могла принять, но и отказываться казалось слишком сложно. Это было самое ценное, что мог дать вам человек, свою клятву… Вверить свою душу и кровь, на них поклявшись что-то исполнить. Я опасалась, что она может об этом пожалеть, да и я не желала принимать этот дар столь просто. - Лизастрия? Не молчи, я…

- Лиз, для друзей я Лиз. - Прижав к себе Гвин, я не смогла сдержать кривой, дрожащей улыбки, которая больно отражалась на сердце, словно что-то внутри боялось той связи, что возникла так просто, так быстро и спонтанно… Но уже не дав нам дороги назад. Теперь, мы были названными клятвой сестрами, и чтобы не думала Гвин, я буду воспринимать ее только так. - Тогда принимаешь ли ты в ответ мою клятву… что я тоже никогда не причиню тебе боли?

- Конечно, Лиз… - Гвин хихикнула, сама отстраняясь от меня и садясь на кровать ровно, глядя на меня с радостью и восторгом, который так резко контрастировал с недавними болью, слезами, истерикой и криками. Но ведь и я сама лишь недавно билась в муках, лежа среди подушек и проклиная всех вокруг за то, что не смогла найти себе ни одного друга за всю жизнь. Наверное, было неудивительно, что она уже могла улыбаться, да и ведь я сама сидела прямо сейчас с такой же глупой, нелепой улыбкой - Ты умеешь сражаться? Дедушка учил меня с раннего детства, я и тебя могу научить! Наверное… я многого еще не знаю. Хочешь?

- Думаю, папа сможет найти хорошего воина, который нас обучит… Да, да, всю жизнь мечтала сражаться. - Я говорила так искренне, как могла, но при этом даже пытаясь скрыть восторг, не смогла. Голос дергался, фанатичное желание было видно невооруженным взглядом. - Ты правда научишь меня?

- Разумеется! И тогда ты тоже сможешь проучить тех самодовольных мальчишек. - Рассмеялась Гвин, вскакивая с кровати. В тот же момент, в ее желудке заурчало. Покраснев, она отвела взгляд. - Прости…

- Ничего, пойдем со мной, я покажу, где у нас кухня… думаю, вечером будет пир, поэтому мы сможем умыкнуть себе что-нибудь вкусное.

Глава 6

- Какой он, мир вокруг? Правда, что он такой же большой, как говорят? - Мы сидели на закрытой сверху веранде, отдыхая после небольшой прогулки по родовому имению. Глядя на лес, раскинувшийся километрами елок, дубов и кленов, верхушки которых драли небеса, оставляя тонкие прорези и порой раздирая на части медленно плывущие облака, в разрывах, я всегда представляла себе, что внешний мир выглядит именно так, как нескончаемое полотно, что сшито из десятков различных мест, соединенных между собой всегда одинаковым, серо-голубым небом, что точно не имело конца и края, не ограничиваясь ничем и никем, даже богами. Удары топоров наших слуг раздавались с лесозаготовок неподалеку, вековое поместье Рихтер, что застало многие поколения нашего рода, разумеется обязано было быть в большей степени автономно. Ввиду своего дальнего расположения, прямо в сердце земель лордов, вдалеке от столицы и крупнейших городов, нам было необходимо самим обеспечивать себе жизнь на протяжении множества веков, и даже сейчас, связь со столицей являлась лишь условной. Отец опасался и не доверял магам, отчего мы оказались отрезаны от троп, что вели к столице. Зато семья Рихтер имела свой собственный обширный огород, целые две семьи родовых охотников, в сумме двадцать взрослых человек и около десятка детей, что круглый год добывали к столу свежее мясо, множество фермеров, что зимой уходили торговать и жить в деревни, а в остальное время работали на нас. Для обучения слуг и детей, несколько ученых из столицы всегда находились в состоянии проводить уроки и обучать, являясь хорошо оплаченными учителями, способными работать как с детьми рабочих, так и с наследниками рода. Единственное, что нам приходилось закупать, это материалы для строительства, камень, гранит, хорошее, обработанное дерево, сплавы и стекло. Вокруг нас не было ни единой горы, ни одного карьера или жилы с полезными ископаемыми. Могучие стены, что выглядели такими ничтожными перед великолепными, живыми деревьями, казавшиеся защитой неприступной, хранящей наш родовой оплот, были сложены северными мастерами еще веками назад, когда Империя была едина, и до сих пор не имели на себе ни единой трещины, сохраняя свое величие и прочность, пусть на деле, это место ни разу не подвергалось атаке. Слишком неудобное местоположение, которое не дает завоевателям никакого преимущества. На проселочных тропах, ведущих к расположенным в километрах от нас деревням, сейчас активно бродили туда-сюда дети слуг, собирающие ягоды, грибы или просто играясь друг с другом, догоняя и пытаясь коснуться. Я знала, что не работают они только из-за того, что приезд важных гостей вынуждал отложить рутинные дела. Взрослые готовились к приему, готовили блюда, убирались. Дети могли все испортить, поэтому были выгнаны на улицу, без присмотра и каких-либо ограничений, хотя сейчас, они должны были трудиться на благо своего проживания и нашего рода… Но вместо этого отдыхали. И я не знала, хорошо это или плохо, поскольку всю жизнь относилась к слугам как к инструментам, что требуют руководства, но также, заботы и хороших условий, дабы их не постигла коррозия и гниение. Сейчас, я впервые задумалась, что каждый из них о чём-то думал, мечтал… интересно, им бывает грустно? Кажется, что бывает, иногда я слышала плач со стороны их комнат, порой даже помогала, ведь боялась, что кто-нибудь из них сломается и станет ненужным, тем самым, вынудив отца или мать отказаться от него. Но к счастью, такого не случалось еще ни разу, за всю мою недолгую жизнь. - Он действительно… хороший?

- Да. Действительно. - Гвин сидела на кресле моей матери,