Жизнь Леонардо. Часть вторая. - Бруно Нардини

«Еще я видел, как он по внезапному ли капризу или прихоти в полдень с Корте Веккья, где он ваял великолепную глиняную модель коня, появлялся в монастыре, взбирался на мостки, брал в руки кисть, одним-двумя мазками правил фигуру апостола и тут же вновь уходил»,— рассказывал Банделло.

Вскоре Леонардо убедился, что загрунтована стена плохо. Три разных слоя по-разному реагировали на воздух и тепло; стена отсырела и была словно бы поражена неизлечимым недугом. Леонардо с ужасом обнаруживает целую сеть мельчайших, еле различимых пока трещин, которые со временем, однако, станут больше и глубже, как это бывает с морщинами на лице человека. Он пытается поправить дело, заново переписывает фреску, но понимает, что этот его шедевр живописи столь же непрочен, как глиняная модель коня. Тогда он снова прерывает работу, напрасно ищет способ «вылечить» фреску, и, быть может, в одну из таких минут отчаяния, когда он неподвижно стоял у стены, его и видел Банделло.

«Говорят, настоятель монастыря назойливо приставал к Леонардо, чтобы тот поскорее закончил роспись, ибо ему казалось странным, что тот порой целых полдня проводил в раздумьях, без дела. А настоятелю хотелось, чтобы художник не выпускал кисти из рук и трудился бы столь же неустанно, как те, кто возделывал монастырский сад»,— рассказывал Вазари в своих «Жизнеописаниях».

«Более того — настоятель пожаловался герцогу и так его настроил, что тот приказал послать за Леонардо. Он, правда, торопил Леонардо в самых вежливых выражениях, но дал ему ясно понять, что поступает так из-за докучливых просьб настоятеля. Леонардо, зная герцога как человека проницательного и сдержанного, решил с ним обо всем обстоятельно поговорить (чего он с настоятелем не делал). Он объяснил герцогу, что люди высокого таланта порой хотя и работают меньше других, но достигают большего. Ведь они сначала обдумывают свой замысел и совершенные идеи и лишь потом руками воплощают их в реальность. Он добавил, что ему осталось написать голову Христа, прообраз которой он и не собирается искать на земле, ибо воображение его не столь всемогуще, чтобы он мог... постигнуть и воссоздать красоту и небесную благодать, присущие... воплотившемуся божеству. И еще он не написал головы Иуды, и тут он снова испытывает сомнение, ибо не уверен, что сумеет передать в нужной форме лицо того, кто после всех благодеяний оказался в душе своей столь горделиво-жестоким, что отважился предать господина своего. Все-таки для головы Иуды он образец поищет и, в конце концов, за неимением лучшего, всегда сможет воспользоваться головой настоятеля, столь назойливого и нескромного.

Слова Леонардо очень рассмешили герцога, и он сказал, что Леонардо тысячу раз прав. Пришлось бедному, посрамленному настоятелю поторопить работавших в монастырском саду и оставить в покое Леонардо, который блистательно закончил голову Иуды, кажущуюся живым воплощением предательства и жестокости».

Этот длинный отрывок из «Жизнеописаний» подтверждает, насколько дружескими стали отношения между герцогом и Леонардо. В тот же самый период Леонардо расписал покои для герцога в солетта Негра о чем свидетельствует письмо Бескапе к Моро: «...в солетта Негра не теряют времени даром — к понедельнику будет освобождена от мебели зала делле Ассе, то есть башня». Одновременно, видимо, по возвращении из Генуи, где он вместе с Леонардо проверял укрепления, Моро удовлетворил давнюю просьбу художника, подарив ему виноградник возле города за Порта Верчеллина. Дар был не таким уж щедрым — меньше гектара. Все же Леонардо доволен: теперь у него есть свой кусок земли и он может написать об этом отцу, составить проекты, как лучше возделывать виноград (ими так никто и не воспользовался), найти, кому бы сдать в аренду виноградник, чтобы тот его обрабатывал. Арендатор нашелся, им стал Джованни Капротти, отец Салаи.

Вскоре он стал искать в городе модели для своей фрески. Он останавливал людей на улице, входил в незнакомые дома, зарисовывал лица мужчин, юношей и молодых девушек. Работа над «Тайной вечерей» подвигалась вперед.

Настоятель монастыря жаловался герцогу Моро на медлительность Леонардо, который все еще не написал на фреске лиц Иуды и Христа.

 Одновременно Леонардо расписал в замке свод зала делле Ассе.

Плод невежества

Итак, Леонардо всюду стал искать лица святого и убийцы.

«Джованнина, лицо просто фантастическое,— в больнице Санта Катарина», «Кристофано из Кастильоне — в Пьета, у него красивая голова», «Христос — Джован Конте, живет у кардинала дель Мортаро».

После множества радостных находок и последующих разочарований, мгновений радости и уныния, Христос и его ученик-предатель наконец обрели душу и лицо. Гигантское творение почти закончено. Ему нет равных. Эта фреска—подлинный учебник живописи и перспективы, сверкающее и грандиозное воплощение божественной пропорции. Она вобрала в себя все лучшее в мире. Леонардо сознает это, он знает, что только время способно разрушить эту фреску на стене, обращенную лицом к северу.

Сейчас, когда он делает последние исправления, участились визиты. После Моро и придворных пришли и недоверчивые прелаты.

Однажды, повествует все тот же Банделло, старый кардинал Гюргенса — Пеймонд Теро, епископ Гурка, остановился проездом в Милане и «пожелал побывать в трапезной монастыря, чтобы посмотреть столь восхваляемое всеми творение».

Леонардо встретил кардинала почтительно, показал ему и его свите «все, что успел написать в своей фреске «Тайная вечеря». Посетитель, глядя на эту «современную живопись», по аналогии вспомнил о живописи древних. Обратясь к свите, кардинал посетовал, что время и события уничтожили многие шедевры древней живописи, и потому невозможно нынешнее искусство сравнивать с искусством прошлых веков. Затем кардинал спросил у Леонардо, сколько он получает от герцога Миланского за свои труды. «Винчи ответил, что обычно герцог платит ему пятьсот дукатов в год, не считая одноразовых вознаграждений и подарков, каковые герцог делает в своей неизбывной щедрости». Кардинал был неприятно поражен расточительностью герцога, поднялся и, не оборачиваясь, пошел к дверям трапезной.

— Видите? — сказал Леонардо своим ученикам.— Вот они, плоды невежества. Я говорю о том, что кардинал в своем невежестве не читал произведений классиков. Иначе он знал бы, что во времена Геронта Сиракузского живописцы были в большом почете. «И тут же,— добавляет Банделло,— рассказал историю об Апеллесе и Липпо Липпи, попавшем к туркам, каковая показывала, как глубоко заблуждался невежественный кардинал».