М.Ю. Лермонтов. Фантазии и факты - Оксана Николаевна Виноградова

Иммануил Нарышкин, тоже соученик поэта по Школе юнкеров; Сергей Голицын, откомандированный в 1836 году на Кавказ; и наконец, Александр Барятинский, запечатлённый Лермонтовым в образе главного героя поэмы «Гошпиталь». Впоследствии Барятинский также служил на Кавказе, где вновь встретился с бывшим соучеником. Словом, все молодые люди, перечисленные Гагариным, так или иначе были связаны с Лермонтовым. Среди вовлечённых в сферу этого магического притяжения оказался и Григорий Гагарин. Прямых свидетельств того, что художник виделся с Лермонтовым в ранний период, не сохранилось, однако круг знакомых у обоих был один и тот же. Известно, что поэт именно в это время, в 1834 году бывал в доме Трубецких. Характер вечеров, где собирались будущие члены «Кружка», с точностью определить трудно. <…>

Общество, описанное им в письме к матери, включает в себя будущих членов «Кружка шестнадцати». Естественно, что в письме, направленном из России в Италию и, возможно, подвергавшемся перлюстрации, нельзя было сказать ничего более определённого. Темы разговоров, обсуждений, мнения собеседников – всё это оставалось за пределами переписки. Ясно только одно: основное ядро кружка собиралось много ранее 1839 года106…

Кружок братьев Трубецких посещал и Дантес, о чем сообщал Г.Г. Гагарин. Не кажется ли странным, что Лермонтов мог до мельчайших деталей воспроизводить реальные события в своих произведениях, а о деятельности кружка братьев Трубецких, плавно перешедшего в «кружок шестнадцати», ни слова?

Вероятно, на собраниях у Трубецких было что-то тайное, не предназначенное для чужих ушей. Но как поступил бы поэт, желая выразить то, о чем нельзя говорить? Он выражался бы символами. В этом плане целесообразно обратить внимание на драму «Маскарад» (последнее название – «Арбенин»), которую Михаил Юрьевич очень ценил и история цензуры которой достойна отдельного исследования. О допуске драмы к постановке на сцене хлопотал С.А. Раевский – верный друг Лермонтова и крестник Е.А. Арсеньевой. Весь 1836 год Лермонтов беспокоился о драме «Маскарад». Лирическую поэзию с 1833 по 1836 год (по сравнению с ранними и поздними годами) поэт «не жаловал»… Однако драма была допущена к печати и постановке только после смерти Лермонтова. Казалось бы, любовные дела, страсти-мордасти… Но не все так просто. К.Н. Ломунов выделяет слова цензора Ольдекопа:

Не могу понять, – восклицал цензор, – как мог автор бросить . . . вызов костюмированным в доме Энгельгардов107…

Э.Г. Герштейн писала:

Отзыв Ольдекопа, как доказано советскими исследователями, был инспирирован самим Бенкендорфом. Характерна догадка цензора Ольдекопа, предположившего, что сюжет «Маскарада» основан на истинном петербургском происшествии108.

Действительно, представляется вероятным, что Лермонтов в драме описал имевший место случай. Документальность в творчестве Лермонтова признается многими исследователями. Даже, казалось бы, совсем далекая от современности написанная чуть позже «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» имела реальную сюжетную основу:

Одну из таких гипотез, весьма убедительную, приводил В.Б. Муравьев. В предисловии к лермонтовскому изданию из серии «Московский Парнас» он писал: «…В "Песне про царя Ивана Васильевича…" он (Лермонтов – Г.З.) нашел тот поворот темы, который дал возможность выразить свою трактовку эпохи и ее связь с современностью. Во время пребывания Лермонтова в университете, в Москве, широко обсуждалось случившееся тогда в Замоскворечье происшествие. Проживавший в Москве гусар тщетно ухаживал за приглянувшейся ему женой купца; потеряв всякую надежду уговорить женщину, он похитил ее силой, когда она возвращалась из церкви. Купец отомстил за свое бесчестье – убил гусара, потом наложил на себя руки. Этот случай был известен Лермонтову, и он стал сюжетной основой "Песни…"»109.

Добавим, не только «Маскарад», «Песня о царе…», но и другие произведения, в том числе и «Герой нашего времени», и «Штосс», имели документальную основу, на наш взгляд…

Но вернемся к биографии.

Приехав (на короткое время) на праздник Нового, 1836 года в Тарханы к бабушке, Лермонтов уговорил ее (ну как опять не вспомнить фантазии о деспотической любви бабушки!) переехать в Петербург, куда он будет приезжать из Царского Села на выходные. Арсеньева переезжает, радуется успехам внука, который продолжает систематически упоминаться в Высочайших приказах о поощрении.

Лермонтов продолжает бравировать успехами и вниманием женщин, пытается вести себя «как все» вопреки своим душевным стремлениям. То, что Лермонтов тяготится своей «маской», чувствуется в последней «юнкерской» поэме «Монго»: Лермонтову тошно и скучно от разврата.

Одноклассник по юнкерской школе Афанасий Иванович Синицын писал впоследствии о поэте:

Ленив, пострел, ленив страшно, и что ни напишет, все или прячет куда-то, или жжет на раскурку трубок своих же сорвиголов гусаров. А ведь стихи-то его – это просто музыка! Да и распречестный малый, превосходный товарищ!.. Да и какие прелестные, уверяю вас, стихи пишет он! Такие стихи разве только Пушкину удавались. Стихи этого моего однокашника Лермонтова отличаются необыкновенною музыкальностью и певучестью; они сами собой так и входят в память читающего их. Словно ария или соната!.. Я бешусь на Лермонтова, главное, за то, что он не хочет ничего своего давать в печать, и за то, что он повесничает со своим дивным талантом и, по-моему, просто-напросто оскорбляет божественный свой дар, избирая для своих стихотворений сюжеты совершенно нецензурного характера и вводя в них вечно отвратительную барковщину… И заметьте, что по его нежной природе это вовсе не его жанр; а он себе его напускает, и все из-за какого-то мальчишеского удальства…110

Это «мальчишеское удальство» вкупе с сердечной открытостью бросается в глаза в письме Лермонтова от 16 января 1836 года к верному другу С.А. Раевскому. Мишель, описывая в подробностях свои чувства («…сердце мое осталось покорно рассудку, но в другом не менее важном члене тела происходит гибельное восстание»111), удаль свою усиливает неприличными словами. Но… как бы сказать… половина слов грубые, но не мат. А даже… скажем, одно повторяющееся матерное слово могло бы быть сказано гораздо сильнее112…

Через А.И. Синицына Лермонтов знакомится с литератором Владимиром Петровичем Бурнашевым, который с 1828 года часто печатался в журналах «Отечественные записки» и «Северная пчела», а ближе к концу 1836 года С.А. Раевский знакомит Лермонтова с А.А. Краевским, помощником редактора «Журнала Министерства Народного Просвещения». Краевский в это время ходатайствовал о разрешении ежемесячного издания журнала «Русский Сборник», но безуспешно.

Вероятно, в конце 1836 года Лермонтов замышляет и начинает писать роман «Княгиня Лиговская»: собственно, углубленное прозаическое воплощение того же «Маскарада»…

Перелом. Первая ссылка на Кавказ

Миропонимание Лермонтова резко очистилось от наносной, юнкерской беспечности вечером 27 января 1837 года.

Около 5 часов пополудни за Комендантской дачей на Черной речке в окрестностях Петербурга состоялся поединок А.С. Пушкина с Ж.Ш. Дантесом. В 6 часов вечера смертельно раненный Пушкин был привезен в свою квартиру в доме княгинь Волконских на Мойке. В тот