Боевые маршруты - Фёдор Полынин

- Расстояние от Ханькоу до Нанкина примерно 450 километров. Можете туда долететь? - спросил он.

- Конечно, можем, - заверил я.

- В таком случае готовьтесь.

Связываюсь по телефону с нашим военным советником, излагаю ему просьбу китайского командования. Дратвин одобрил замысел, предупредив при этом:

- Учтите, японцы на том аэродроме установили зенитки.

Свой план мы постарались сохранить в тайне. Расчет сводился на внезапность удара. На аэродроме велась обычная, не вызывающая никакого подозрения работа. Экипажи занимались в классах. Словом, жизнь шла своим чередом.

Я разыскал китайского инженера Вана, который ведал средствами обеспечения - горючим, бомбовооружением, патронами и т. д. Инженер, как всегда, был немножко навеселе и про себя ругал на чем свет стоит начальство: не подвезли то, не дали вовремя другое. От местного начальства дошел до самого генералиссимуса Чан Кай-ши и, не стесняясь нашего присутствия, обозвал его сволочью.

И были на это свои причины. Положение на фронтах становилось все хуже и хуже, и Вана, как и любого истинного патриота, это немало беспокоило: ведь японцы продвинулись к самому сердцу его родины.

К нам он проникся полным доверием и потому не стеснялся в выражениях. Мы его по-русски называли Иваном, и это ему, видимо, очень нравилось.

- Успокойся, Иван, - говорю инженеру. - У нас в России тоже такое бывало. Одно время Советская власть висела на волоске. Но народ нашел в себе силы изгнать интервентов. Уверен, что и китайский народ в конечном итоге одержит победу.

- Ваша правда, ваша правда, - закивал головой китаец. - Мы им!.. - и, не досказав, погрозил в белесое безоблачное небо кулаком.

Я попросил инженера подвезти к самолетам дополнительный запас бомб, патронов, канистры с горючим.

- Лететь собираетесь? - полюбопытствовал он.

- Пока нет, - отвечаю уклончиво. - У нас, по-русски, это называется поддерживать боеготовность.

- Понимаю, понимаю, - согласился Ван и больше вопросов не задавал.

Вечером я собрал летчиков в изолированном от других комнат помещении, поставил у двери дежурного, чтобы никто не мог подслушать, и изложил предстоящую задачу. Такая предусмотрительность была нелишней. Японцы имели разветвленную агентурную сеть, и было бы наивно полагать, что одну из основных баз советской авиации они обошли вниманием. А успех операции обеспечивали только скрытность и внезапность.

Вылетели мы еще затемно. Под нами в свете луны серебром отливала широкая гладь Янцзы, в которую, как золотые гвозди, были вбиты отражения звезд. Я шел впереди, за мной на некотором удалении Яша Прокофьев, следом другие экипажи. Всего на задание отправилось 26 экипажей. Замыкал колонну Вася Клевцов.

Появление советских самолетов явилось для японцев полной неожиданностью. Они, видимо, еще спали, потому что никакого движения на аэродроме мы не заметили. Белые самолеты с красными кругами (отличительный знак японцев) выстроились в одну линию, как перед инспекторским смотром. И вот вниз полетели бомбы. Звено за звеном на определенных дистанциях освобождались от своего груза над вражеским аэродромом. То там, то здесь возникали пожары. Наша группа развернулась на обратный курс. Видно было, как внизу заметались люди.

И только когда собрались уходить домой - забеснова-лись зенитки. Шапки взрывов повисли справа, слева, вверху. При подходе к Нанкину я заметил, что один из моторов моего самолета начал терять тягу. Температура в системе охлаждения резко пошла вверх. Я понял, что осколок, видимо, попал в радиатор и вода вытекла. Пришлось неисправный мотор отключить и лететь на одном, а управление группой передать Прокофьеву, который успешно справился с заданием.

Дотянуть самолет до Ханькоу мне тогда не удалось. Мотор от перегрузки начал сдавать, высота падала. Ничего не оставалось, как садиться на вынужденную. Вижу - впереди дамба, а рядом болотистый луг. Самолет коснулся травяного покрова и сразу же провалился коле сами, вздыбив жижу. Никто из экипажа не пострадал. Где мы? - возник первый вопрос. На территории, занятой японцами, или у своих? Вылезли из кабин и, утопая по колено в грязи, обошли машину кругом. Она оказалась цела, только завязла в болоте по самый фюзеляж.

Кругом ни души. Вдруг видим: над камышами мелькнула чья-то голова и тут же исчезла. Наконец показался и сам человек. Жестом приглашаем незнакомца подойти к нам. Он, видимо, понял, осторожно вышел на лед, а следом, как по команде, высыпало еще человек триста. Враждебных намерений китайцы не выказывали, потому что видели на самолете опознавательные знаки своей родины. Спрашиваем:

- Джяпан ю, миго? (Японцы есть или пет?)

Мотают головами: миго (нет).

Тогда начинаю изображать рукой, как крутят ручку телефона, и называю Ханькоу.

Снова качают головами. Понял: связи с Ханькоу нет.

Подхожу к одному из пожилых китайцев и показываю рукой на синюю полоску материи, пришитую к моему комбинезону. На полоске по-китайски значилось, что людям, предъявившим этот знак, необходимо оказывать всяческое содействие. Иероглифы были скреплены внизу большой красной печатью.

- О-о! - заулыбались китайцы. - Рус, рус. Перед вынужденным приземлением я успел заметить, что справа протекает Янцзы. Река отсюда недалеко. Посоветовавшись с членами экипажа, решили попросить китайцев помочь вытянуть самолет из трясины и перекатить его к реке. А там, может быть, удастся разыскать баржу и переправить машину водой в Ханькоу.

Знаком объясняем китайцам, что нужно делать. Несколько человек тут же побежали в деревню, принесли с собой веревки, бревна, доски. Соорудили что-то наподобие настила, приподняли самолет, поставили на колеса. Потом зацепили веревками за стойку шасси.

- А теперь давай!

- Давай, давай! - засмеялись китайцы и хвостом вперед потянули машину к берегу. Их было много, они облепили самолет, словно муравьи, и двенадцатитонная громадина с трудом начала поддаваться.

С помощью подоспевших из деревни жителей самолет перекатили к берегу Янцзы, сделали сходни и осторожно спустили его на зыбкую палубу старенькой баржи. Теперь оставалось закрепить колеса, чтобы он не скатился в воду.

Пыхтя и фыркая, к барже подошел маленький катерок. Пожилой капитан, держа фарфоровую трубочку в зубах, заулыбался: видать, ему впервые приходилось транспортировать столь необычный груз.

- Ханькоу? - спросил он.

- Ханькоу, - подтвердили мы.

Капитал вытащил из кармана блокнот, оторвал листок, что-то изобразил на нем иероглифами и заставил меня расписаться. Что я подписывал - не знаю, но капитан аккуратно перегнул бумагу вдвое, положил во внутренний карман тужурки и застегнулся на все пуговицы. Для него, видимо, это был оправдательный документ на перевозку груза. Потом приложил руку к головному убору и ловко перебежал по трапу на катер. Мы рванулись было на палубу баржи, но нас вежливо остановили: не следует рекой плыть - очень, очень долго.