Не стреляйте в рекламиста - Иосиф Гольман

А уж вникать в такие мелочи, как бухгалтерия и уменьшение налогового бремени, он не станет никогда. Не царское это дело! Подмахнет документы — и привет. Доверяет, паразит.

В налоговой наш красавец ни разу не появился. Цветы ношу я, конфеты — тоже. Конечно, у нас не та фирма, которой сильно интересуются, но все равно злит.

Кстати, если бы Ефим занимался бизнесом серьезно, мы бы были среди первых. Ведь нас, несмотря на финансовую немощь, все знают. Мы выполняли десятки заказов, которые не смогли сделать другие. Ефиму за час консультации платят столько, сколько второму бухгалтеру за месяц. Он честно отдает заработанное в кассу, которую веду я (не он же!). И продолжает заниматься идиотскими делами.

Я пытался с ним серьезно поговорить. Он только отсмеивается. Курево не рекламирует, хотя предложения были. Политику не обслуживает. Говорит, чтоб перед детьми потом не стесняться.

Взяток не дает. «Откатные» схемы у нас не в ходу. По крайней мере, по его контрактам. Как в таких условиях конкурировать?

Но самое паскудное — вот подумал о нем, обругал даже, а на душе лучше стало. Теплее.

Я, похоже, понял. Береславский — опиум для народа. С ним весело и хорошо. Но к нему привыкаешь. А его передозировка ведет к большим проблемам.

Надо это все не забыть и при встрече ему изложить. Не все же Ефиму насмехаться над людьми.

25 лет назад

Я родился в деревне Каменке, под Астраханью, в устье Волги. Почему Каменка — не знает никто. Кругом вода: бесчисленные протоки ерики рассекают равнину. По берегам — кусты. Можно заснуть в пяти метрах от протоки и не знать об этом. Многие ерики очень глубокие, несмотря на узость.

Капитанам «ракет» можно ходить только по обозначенным фарватерам, но которые местные, не сильно слушаются наставлений, и один чуть не сделал меня сумасшедшим.

Мы с Анютой отлично провели время в небольшом стожке, на который набрели уже ночью, и в нем же заснули. Проснулся я рано-рано утром. Анька еще спала.

Я вылез из стожка, сладко потянулся, возвращаясь к жизни, в полном смысле слова прекрасной и удивительной. Я так любил это время! Утренняя дымка рассеивалась, воздух — свежайший! Дышать — само по себе становится удовольствием!

И вдруг — прямо по полю, чернея на фоне встающего солнца, на меня двинулась «ракета»! Я, конечно, не боюсь судов на подводных крыльях — они у нас вместо автобусов. Но чтобы утром, по полю — и на меня!

Я похолодел, не в силах двинуться. В голове — мысли идиотские. Про летучих голландцев. Даже лицо рулевого в рубке вижу. С сигаретой в зубах.

Я чуть не спятил, ей-богу! Но метрах в десяти от меня «ракета» довольно резко повернула направо, подставив под обзор свой бок. Пассажиров на палубе не было. Капитан, видно, решал личные проблемы, гуляя по ерику лишь чуть шире судна.

Я расхохотался, спустился к воде и умылся. Потом вернулся к Анюте. Она спала на боку, подложив под голову руку. Юбка здорово задралась, обнажив красивые и крепкие Анькины ноги. И не только ноги: я же сам ночью и отшвырнул, что мешало.

Я встал на колени, приблизился к ее лицу и поцеловал в губы. От нее смешно, как от ребенка, пахло молоком. Мне в ней нравилось все! Я обнял ее, теплую, доверчивую, перевернул на спину. Она капризно поворчала, но сама помогла мне, и через минуту мы с ней уже летали в облаках.

Мы не успели пожениться по чистой случайности. Никто не верит, но мой паспорт сжевала корова. Было невтерпеж, и мы с ней устроились ночью в стоге прямо за моим домом. Все было здорово, но из кармана рубашки выпал паспорт. Утром я побежал искать, однако сено, умятое нашими разгоряченными телами, дед уже скормил корове. Дед у меня полуслепой, что с него взять! Еще меньше претензий к Милке. Короче, я нашел только обрывок красной обложки. И ушел в армию холостым.

После «учебки» в вагонзаках сопровождал заключенных. Вот почему, едва попав за ворота тюрьмы, узнал запах. Он един для всех тюрем, хоть каменных, хоть на колесах. Приехав из очередного рейса, получил письмо из Каменки. Не от мамы. И не от Аньки. От Анькиной мамы, Юлии Александровны, нашей учительницы. В нем она с нескрываемым удовлетворением сообщала, что Аня вышла замуж за городского парня и вместе с ним учится в педагогическом в Волгограде. Перевелась с зачного на очный.

Я даже похудел с горя. Однако Ромео из меня не получился. Я твердо помнил, что любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Короче, мысль о том, чтоб повеситься, была изгнана уже секунд через тридцать. Правда, потом я долго опасался женщин. И — нет худа без добра — из-за Анькиного финта я получил высшее образование. Раньше у меня были другие планы: на судоводительский, в речной техникум. Чтоб потом — по волжским просторам…

Но домой не хотелось, не желал лицезреть счастливую Анюту. Поэтому воспользовался льготой для поступления в московский вуз.

Вот там я впервые встретил Ефима. Эта встреча, мне порой кажется, определила все остальное.

Мы только приехали с «картошки», на которой Ефима не было. Он, как нам объяснили, где-то в пионерлагере груши околачивал. Стояли втроем: я, еще один Саша и Витя Дударев. Ефим появился внезапно и заполонил собой все. Он что-то рассказывал, с кем-то договаривался, чего-то требовал.

Я не любил таких, сам-то — негромкий. Потом он подошел к нам, поздоровался с ребятами по имени. А моего имени не знал. И не придумал ничего лучше, как хлопнуть меня по животу и сказать:

— Привет, толстый! Тебя как звать?

Я здорово разозлился. Несмотря на мой рост и «шарообразность», я — серьезный мужчина. Единственно, что смутило, — неподдельное дружелюбие в голосе. Только поэтому он тогда не схлопотал. Я что-то пробурчал в ответ, вот и все общение. Но он особо-то в моем обществе и не нуждался. Летал по этажам, воздействуя на окружающих, как объемный взрыв.

Я ему понадобился только через четыре часа. Но — сильно.

Он лежал на полу в раздевалке, забившись в дальний угол. Я его случайно заметил, внимания у меня всегда хватало. Сразу понял, что там кто-то есть. Подбежал — Ефим. Он уже приходил в сознание, видно, обморок кончался. Я еще подумал — припадочный. Но потом увидел кровь на свитере и в уголке губ. И испугался всерьез. Хотел звать на помощь, но эта сволочь… показала мне кулак! И еще — неприличный жест.

Я присел около. Пятно было небольшое, но растекалось довольно быстро. Я видел такое, когда у нас в вагоне проткнули зека.

— Тебе надо в больницу!

— Толстый, тебя Бог прислал!

— Я не толстый!

— Ладно, черт с тобой! Ты — пухлый. Найди машину, мне надо в 36-ю на Измайловском парке. Тут рядом.

— Тебе «скорая» нужна!

— Я лучше знаю, что мне нужно. Если меня на «скорой» привезут, человека с работы выгонят.

Это для него характерно, я потом понял. На него работают все. И, как правило, — не за деньги. Особенно девицы. Но, надо отдать ему должное, он никогда никого не подставит. Выпустила его сестра из палаты, вернула одежду, провела по подземному ходу (мне Ефим его потом показал) — теперь он не мог приехать на «скорой», чтоб ее не репрессировали.

Никогда бы не подумал, что кто-то так легко может меня использовать. Но вместо лекции я побежал ловить машину. Благо это не было сложно: рядом полно министерств, и черные «Волги» в отсутствие начальства вовсю халтурили по улицам.

Я почти на себе допер Береславского до машины, предварительно перевязав: этому нас обучили добротно, а бинты продавались здесь же, в аптечном киоске.

Ефим явно повеселел, у него вообще от грусти до восторга один шаг.

— Вези меня, извозчик! — хрипло воскликнул он.

— Куда? — подозрительно покосился водитель.

— В юдоль скорби…

— В 36-ю, я же сказал, — уточнил я.

Въехав на территорию (у водителя на стекле висел какой-то важный пропуск), мы направились к «травме», где, как выяснилось, в настоящее время лежал Ефим. Но тот опять взбодрился и приказал остановиться у челюстно-лицевого отделения. Вышел своими ногами, и мы двинулись по длинному коридору.

У отвилка, плавно, без ступенек ведущего вниз, Береславский остановился и сказал мне:

— Бери!

— Что? — не понял я.

— Тележку. Пойдешь обратно — поставишь на место.

Действительно, здесь стояло тележек десять. Ефим достал из сумки слегка мятый, но все же белый халат. И даже белый колпак на голову.

— А мне? — спросил я.

— Ты грузчик. Не положено, — высокомерно ответил Береславский.

Вообще, он меня уже достал! Убил бы! Хорошо хоть толстым не зовет. Забыл, наверное. Вряд ли из деликатности. Самое обидное, что я, как идиот, выполняю все его требования. Но не бросить же его с дырой в легком!

(Причину ранения он так и не назвал. Наплел какую-то чушь про падение на металлический штырь.)

Мы без приключений добрались по длинному подземелью до «травмы». Нас никто не заподозрил. По дороге попадались и врачи в халатах, и разномастно одетые люди с тележками. Ефим, как всегда, все просчитал точно.