Неонигилизм - Андрей Никифорович Андреев

протесты, а зная, что без голосования в ней не могут обойтись, мы будем иметь экономически-социальную диктатуру горше большевистской и ту, к которой стремятся откровенные социалисты-государственники. Доказывая выше желательность коммуны анархо-индивидуалистической, ясно, что только в ней, возможно и будет проведено до конца: с каждого по его желанию.

Но это еще не все. Анархисты говорят дальше: каждому по его потребностям. Я думаю, что и здесь необходимо расширение, которое уже для нас является не туманной „абсолютной“ свободой, а реальностью: — каждому по его желанию. Раз мы говорим о коммуне анархической, а не толпы, тем самым мы утверждаем, что в ней все должно быть построено на свободном соглашении личностей, имеющих представление о последней фазе идеал свободы. Когда я в основу коммуны кладу: с каждого и каждому по его желанию, я еще не рисую себе полной свободы общества, мне кажется, я убежден, что только то общество может быть цельно-гармоничным, идеально-вольным, где отношения людей будут ассоциированы единственно правильным, верно разумным критерием: с желающего по его желанию. Не с каждого, а с желающего, иначе принудительность спайки стирает анархическую коммуну и подменяет ее суррогатом, фальсифицирует ее.

И производство и потребление должно быть основано только на указанном фундаменте. Вот тот максимум, который приемлем не только для анархиста будущего общежития, но который главным образом необходимо взять с боя, каждым и теперь же, иначе, от нашего анархизма останутся одни лохмотья.

Неонигилистический анархизм.

Личность бьется в судорогах исканий, томится ожиданием неизвестного, радуется предчувствием будущего и умирает от существующих сумерок сегодняшнего.

Анархисты эти величайшие носители, быть может в потенции только, нового духа в старом теле, стоят, как витязи древне-славянского мира, перед тремя дорогами-путями.

Какую из них выбрать, что и как делать? — Они как рыбы выброшенные из своей стихии на враждебную им землю задыхаются.

Они трепещут без живительного кислорода, а нога врага властителя наступает им на жабры и грубо лишает их последних сил.

Анархисты после своей предпобедной песни, после периода действительно-революционного — до „октябрьских дней“, загнаны в ущелье, разбросаны ветром бурным, как листья осенние.

Зеленый цвет молодости и расцвета сил, покрылся желтоватым, хотя красивым, но смертельным загаром.

Октябрские дни, были последней струей, могучей живительной влагой для анархии и анархизма, но этого искусственного дыхания хватило не надолго — не акклиматизироваться вместо кислороду и водороду и, неизбежный взрыв произошел на Украине.

Правда, об этом не надо забывать, что небольшая только горсточка, случайно и не случайно попавшая в клокочущее море партизано-махновщины, хотела было возродить и делала попытку построить новый мир с новым духом, но... потерпела крах, да такой, что весь „единый анархизм“ раскололся на щепы и от такой громаднейшей рубки леса осколки полетели во все стороны и будут еще долго поражать так называемых „анархистов-массовиков“.

Их попытка извратить анархизм, влить в него несвойственный ему дух, потерпела поражение и не скоро они оправятся от удара.

И с своего мировоззрения, не радуясь и не печалясь, я объективно доволен итогом опытов „массовиков“ и теперь, больше чем когда-либо говорю: Вы не правы и стояли и стоите на ложной дороге.

Три пути — дороги, лежащие перед анархистами были: синдикалистский, коммунистический и индивидуалистический.

Но все они колеблются между: признанием полного творчества-строительства и минимального разрушения... или допущением минимума творчества-созидания и максимум разрушения, — вот проблемы анархистов с их балансированием в ту или другую сторону....

Один из этих путей — индивидуалистический имел в виду, как всякий анархизм — будущее, рисовавшееся, все-таки, общежитием в котором максимум свободы оставался за личностью, а минимум за обществом.

Но от этого дело не изменялось, т. к. полной абсолютной свободы, о которой мечтают анархо-индивидуалисты, в каком бы разсвободном общежитии они не находились, достигнуть и представить себе, научно-разумно, нельзя и оставалось лишь верить, т. е. не доказывая, допускать возможное идеальное будущее, не давая ему резкого, конкретного содержания.

Здесь они вполне оставались и остаются утопистами.

И если правые партии, в особенности марксисты меньшевики и народники тянут за собой непосильный груз „исторической необходимости“ и „реального соотношения сил“ и под этой каторжной тяжестью спотыкаются, ползут назад, вниз и сами себя „одергивают“ и стопорят, то анархо-индивидуалисты, бременем веры в „будущую социальную гармонию“, разрешающую все спорные неразрешимые вопросы сегодняшнего — раздавлены и прижаты к земле.

Их попытка рваться в облака напоминает во всяком случае не Икара, все-таки немного, но поднявшегося ввысь, а того первобытного пилота, который одев непосильного веса крылья ринулся с вершины и погиб, раздавленный своим собственным изобретением.

Не внизу и не вверху, не в прошлом и не в будущем спасение личности, оно лишь в текущем, в настоящем.

Все их опыты имеют, в своей основе, филантропию, т. е. облагодетельствование будущего индивида и общества.

Но как ясно, что мы не можем руководствоваться идеалом прошлого, так должно бы быть очевидным нелепость рисовать себе будущее по нашему трафарету и плану: для будущего — мы только прошедшее.

Люди будущего будут смеяться, быть может, над нашим желанием их облагодетельствовать; их самоидеал, будет так далек от нашего, что мы не сможем быть даже, той навозной кучей, годной для удобрения будущей гармонии, над чем так иронизировал Достоевский.

Поклонение прекрасному будущему раю и наши жертвы ему есть худший вид идолопоклонства с человеческим самоподаянием, самоубийством.

Работа на будущее есть совместимость в индивиде двух психологий — Каина и Авеля, в которой, я, революционер, являясь в принципе всегда Авелем осужденным на заклание, становлюсь одновременно своим собственным Каином.

Может ли такая двуликая психика, всецело, в настоящем развернуть свои силы, желания, страсти; может ли такая личность одним взмахом удара разрушить стальную стену своей тюрьмы? — Нет! Подняв руку для удара, своим разумом, начинает оценивать объективность факта, который она вздумала низвергнуть и ее рука уже задержана и ее удар если и бьет, то только по инерции, в полудара и весь эффект, вся сила исчезает.

Вот эта двуликость и есть тот рычаг, который тянет или вниз, или вверх, когда наслаждаясь будущей картинкой коммунистического рая говоришь: если и не мы, то потомки наши... достигнут желанной цели, и... первая щель для спасения тела найдена, и первый компромисс-оправдание для существования в настоящем, без всякого удовлетворения жизнью и самим собой — открыт.

Так додумались люди до ада и рая, забыв, что мы, здесь, на земле в каждый данный момент не живем и тем даем нашим „альтруистическим“ актом существование и жизнь владыкам, неволе.

Прошлое и будущее — худшие враги свободы, это самые свирепые