Мой созависимый плен. История одного побега - Ирина Бережнова

Ей не нужно ничего, до тех пор пока это нужно мне!

Поначалу мне казалось, что делает она все это ради того, чтобы меня разозлить, чтобы получить мою агрессию, которую она бессознательно принимала за любовь. И я злилась, негодовала, чувствовала свое бессилие и отчаяние, глядя на то, как она рушит свою жизнь. Она забирала все негативное внимание. Это было похоже на месть. Мне казалось, она меня ненавидит, а иногда я чувствовала, что ненавижу ее… Она заставила меня если не любить, то хотя бы ненавидеть себя… Я понимаю, как ужасно я сейчас звучу, делая такие заявления, но я действительно чувствовала эту ненависть, а вместе с ней боль, страх и чувство вины. Она возвращала мне все то, что, как ей казалось, я причиняла ей в детстве своим невниманием и безразличием. Боль за боль, око за око, зуб за зуб…

Я очень хорошо помню год, когда моя девочка пошла в первый класс. Она поначалу была лучшей. Быстрее всех читала, считала, прекрасно писала. Но потом как будто сломалась. На нее постоянно стали жаловаться учителя, скатилась учеба. У меня тогда родился второй ребенок, запил муж и, конечно, было не до нее. Поведение и учеба становились все хуже и хуже, а дома она становилась просто невыносимой.

Я не выдержала и пошла к психологу в детский центр. Психолог, милейшая женщина, дала Анечке нарисовать картинку нашей семьи. Когда на бумаге появился рисунок моей семьи, такой, какой ее видит моя дочь, я не смогла сдержать рыданий.

На картинке стояла я с ребенком на руках. Рядом за руку со мной стоял мой муж, почему-то ниже ростом. А сверху над нами жирная красная черта на весь лист и над ней маленькая, несчастная, одинокая, черненькая точка идет в школу – это моя дочь. Я до сих пор не могу сдержать слез. Такой маленькой, одинокой, незначимой за красной чертой она себя чувствовала в семье. Она пыталась до меня докричаться, достучаться своим плохим поведением, но я была глуха и слишком занята своими проблемами и алкоголизмом мужа.

Не бывает сложных детей, бывают дети, которым сложно выжить рядом с нами!

Это я понимаю сейчас, а тогда – что я, созависимая, абсолютно несчастная, с огромным количеством тревог и страхов внутри, могла дать своим детям? Меня никто не учил быть матерью. В меня не было встроено опции «хорошая мать», поэтому я воспитывала ее как умела, как могла. Воспитывала так, как воспитывала когда-то меня моя мама. Я очень хотела передать ей знания и опыт, а передавала страх. Встраивала ей умения, которыми обладала сама – умение быть несчастной, болью отвечать на боль, не выражать своих чувств, «заслуживать» любовь, жаловаться и страдать, думать, что любовь – это боль, провоцировать агрессию, не ценить и не любить себя…

Я положила на плечи своей дочери себя целиком – вместе с заботой и вниманием ей передались и мои тревоги, проблемы, властность и агрессивность. Как говорил Василий Чонкин, круговорот дерьма в природе! И моя дочь, как хороший ученик, усвоила мои уроки. Впитала как губка все, чему я ее научила, и несла, как мешок с отравляющими веществами, терзая душу себе и другим.

Кто бы мог подумать, что мой первый ребенок, моя любимица дочь, моя принцесса станет для меня такой болью и наказанием?

Почему-то вспомнились роды. Когда она родилась, я не могла на нее насмотреться. Мне она казалось такой красавицей, таким чудом, что я после родов всю ночь не спала и разглядывала маленькие чудесные ручки, мутные, раскосые, но безумно красивые глазки, маленький прекрасный носик, крохотные пальчики и ушки… Я напрочь забыла все ужасы, связанные с родами…

А роды, надо заметить, были такие, что если бы у меня был пистолет, я бы застрелилась! Но природа была ко мне благосклонна и периодически вырубала мое сознание, видимо, для того, чтобы я не совершила страшный грех и не наложила на себя руки.

За окном что-то менялось, в основном день на ночь… Время от времени приходили «полюбоваться» на мое состояние врачи и медсестры. Равнодушно смотрели сквозь меня, лепили на живот какие-то приборы, многозначительно кивали и соглашались с тем, что у меня СХВАТКИ! Они были похожи на палачей, и во взгляде читалось равнодушное «мол, все рожают, не ты первая, не ты последняя, терпи!»

И я терпела до потери сознания. Когда возвращалась в ум, то мечтала нырнуть обратно, чтобы не чувствовать то, что бесконечно чувствовала – боль, еще боль, еще сильнее боль, и еще сильнее боль, и еще чуть-чуть сильнее БОЛЬ!!! Не было предела совершенству моей боли! Меня как-то спросил один хороший друг:

– А роды – это как, по ощущениям?

Я посмотрела на него, вспомнила свои ощущения и произнесла:

– А это как кипятком по яйцам… часов 20 подряд.

Нужно было видеть лицо моего друга в момент, когда он это представил. Хотя об этом, наверно, не принято писать.

Вот такие были роды. Но когда мне принесли этот маленький, живой беззащитный комочек, я мгновенно забыла о муках и страданиях. Все, что я почувствовала в этот момент, – это неземную, необыкновенную любовь к своему ребенку и неимоверное, неземное счастье.

Я очень любила мою девочку. Бантики, платьица, колыбельные песенки, несметное количество игрушек и подарков, весь мир к ее ногам. А в результате – маленькая, одинокая, черненькая точка за красной чертой… Как же так получилось?

После похода к психологу у меня на лбу как будто бы загорелась лампочка с надписью «плохая мать» и я, движимая чувством вины, бросилась в другую крайность – начала уделять ей больше времени, ходить с ней на танцы, кружки, в музыкальную школу, рисовать, читать…

Но она продолжала возвращать мне боль, еще боль, еще сильнее боль, и еще сильнее боль, и еще чуть-чуть сильнее БОЛЬ, разрушая все, что значимо и ценно для меня. Я как будто ее бесконечно рожала вновь и вновь.

Она никак не поддавалась моему воспитанию и контролю и не становилась такой, как мне хотелось. А контролировала я ее потому, что не знала, как иначе, как по-другому усмирить свою тревогу. Потому что мне казалось, что я лучше знаю, как надо жить. И в конце концов потому, что умела это хорошо делать, создавая иллюзию участия в ее жизни. И, конечно же, делала я все это во имя любви и наивысшего блага для своего ребенка! Сама себе надела корону и правила с помощью чувства вины и всевозможных наказаний. Кстати, в один прекрасный день у меня закончились даже наказания, а кнопочка «чувство вины» перестала работать. Я опять отдала пульт управления собой и позволяла дочери руководить моим спокойствием. У меня появился новый кукловод.

Она дергала за ниточки, нажимала красные кнопочки. Возвращалась поздно домой, плохо училась, прогуливала уроки. А потом в ее небрежно оставленном на кроватке личном дневничке появилась запись: «Жизнь – боль. Только под землей есть место для меня…» Потом она обзавелась сомнительными подружками и стала примерять на себя различные субкультуры: челкастые, эмо, готы… Потом обрезала и перекрасила свои шикарные волосы, которые я ей растила 10 лет. И в конце концов превратилась в какой-то бомж-пакет непонятного цвета с тоннелями в ушах. А я превратилась в потенциального клиента психиатрической клиники. Я чувствовала себя так, как будто пыталась исправить дерево, которое уже выросло, а я ему продолжала указывать, куда надо расти вот этой веточке и вот этому листочку. А дерево – оно же не слышит. Воспитывать было уже поздно. Она стала трудным подростком.

Подростковый возраст – это когда подросток пытается уничтожить себя, а взрослый уничтожает подростка за то, что он уничтожает себя.

Подростковый возраст – это возраст, когда ребенок противопоставляет себя миру, родителям, традициям, правилам и убеждениям.

Возраст, когда ты уже не в силах ничего изменить, но вынужден наблюдать за изменениями.

Возраст, когда ты вынужден признать свое бессилие.

Возраст, когда на поверхность пролазят все ошибки воспитания, а чувство вины становиться удушающим… недолюбила, недосмотрела, не смогла, не успела…

Возраст, когда я особенно четко увидела, что я «насеяла» своему ребенку со своими созависимыми наклонностями.

Возраст, когда моя дочь кричит мне в лицо: «Я никогда не буду такой, как ты, мама!!» – и неизбежно, как под копирку, повторяет меня, мои мысли из прошлого, мои ошибки и мое поведение.

Возраст, когда страх за жизнь и здоровье моего взрослеющего ребенка приобретают масштабы вселенской катастрофы.

Именно в этом возрасте созависимость снова вернулась в мою жизнь болью, бессилием, страхом, чувством вины, злостью и раздражением. «Опухоль» вернулась с метастазами.

Настало время принять очередную битву. Или я, или она – моя созависимость. Пришло время заплатить цену за ту мою жизнь «ради детей» и еще раз вступить в бой с моей незваной «подружкой». На этот раз цена слишком высока.