Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

или, там, три семьи... семья ли как ли. И чтобы было три, трое тру­доспособных. Троё. Ну, вот, у нас была Аня — сестра, брат... сес­тра Аня, брат, мамка и я — четверо нас. Вот. И, вот, нас сюда и... завербовали.

И Л вы могли отказаться, не ехать сюда?

С Почему? Могли бы. Могли. Это по своей воле. Хочешь — езжай, хочешь — не езжай.

И Л почему вы хотели уехать оттуда?

С Нy, в войну нам жить не давали. Нас всё гоняли на окопы, да туды-сюда, дома не жили. Потом у нас... а тогда налоги были большие. Также и картошку платили — если имелся участок; яйца — если курицы; овцы — шерсть, там, всё это, всё. Всё. Ну, а у нас, это... отец у нас умер, рано умер. Нас после отца осталось пятеро. Матери Пыло нас тяжело подымать. Вот. Так что и, вот, мы решили уехать.

И А много кто, там, хотел еще уехать?

С А, там, я не знаю. Вот, от нас поехало тогда-то ... из нашего-то кол­ко ui: вот, мы, а еще-то... По-моему... А! Еще вербовали раньше. Рань­ше вербовали. Зимой, в марте, вроде. Вот, там некоторые уезжали, нот... у нас с это... из колхоза. А нас тогда не отпустил колхоз. Не отпустили. Потому что уже брат начал молоко возить, мамка v нас сушила риги... там, лён мяли, да зерно сушили. Всё. Нас не «и пустили. А потом уж, вот, летом-то нас всё же отпустили.

№28 [ГРИ]

И Вы и каком году сюда приехали?

С В сорок шестом.

И В сорок шестом. А почему? Как так произошло?

С Ну, произошло... Мы жили на севере. Из Мордовии поехали на север. Там тоже у нас в Мордовии голод был тогда. Не давали хлеба. <...> Ну, были на севере, а потом захотелось оттуда уехать. Там кругом вода, все эти... там старые были раскулаченные все люди. Они жили зажиточно. Везде надо было на лодках ездить. А мы чего? Мы были с мамой двое. И приехали сюда. Поехали все, там много было. Были Р-ины, Л-ины, Ш-овы — в общем, много. Семь семей. Переселенцами мы туда ехали. Оттуда все они стали уез­жать, и мы поехали сюда. Приехали сюда, в Ленинграде завербова­лись родители, вот, сюда, в Мельникове. Тогда называлось Райсяля.

№ 29 [Cl — НЗВ, С2 — ЛОТ, ПФ-2]

И В каком году вы сюда приехали?

С1 Сейчас, ангел мой. [Перерыв в записи.] Родилась в Карелии. Но...

С2 Родилась, но мало что могу сказать.

С1 Но я скажу, как мы приехали. Когда война началась, я как раз кон­чила... сейчас скажу... два класса. И перешла — но это можно не писать — ив третий класс перешла, и война началась. Но мне — двенадцать лет. Раньше мы с десяти годов ходили в школу. В лаптях, бедно ходили. Учились. Но... а потом, война когда началась, у мамы нас восемь детей было. Четыре сына, четыре дочери. Отец погиб здесь на Финской войне. В тридцать девятом году. В Медвежье­горске <жили>. Но вот. А потом... маме трудно было. Очень. Самый грудной был на руках, мальчик. Вот, он умер сейчас... тридцать девятого года. Но куда деваться? А мы со старшей сестрой — вот, ей семьдесят пять будет второго сентября, мне — семьдесят четыре, она... Я говорю: «Мама, давай мы поедем, — я говорю, — в эту, Белоруссию». Туда всё... там немец не воевал, но он мимоходом проезжал. И мы туда поехали. По миру ходили, и мама с нам<и> поехала. Куски собирали. Нищену как бы. Вот, два брата погибли — шестнадцать и семнадцать лет... Великие Луки. Это уже за Ленин­градом. Ну. Считай, еще подробнее. Там мы прожили, значит, до сорок девятого года. В Белоруссии. На фанерном работали. Там фанеру делали для экспорта. Гродненская область. И приехали тут эти... как, заключенные, фанерный комбинат построили. И в сорок-сорок девятом году мы, вот, как сюда приехали всей семьей, так остались. С сорок девятого года. Это я уже... пятьдесят два года здесь живем мы.

№ 30 [ЛГЛ, МД-14]

И А вы знаете, как ваши родители приехали сюда?

С Родители? Ну, вот, мы приехали... сейчас скажу. Значит, мы вые­хали, значит, двадцать... пятнадцатого мая мы выехали. Пятнадца­того мая выехали. Приехали мы сюда четырнадцатого июня сорок пятого года. Приехали мы сюда в Сортавала. Нас привезли сюда... эшелон пришел в Сортавала. Там, значит, нас всех по это... Я про себя и про маму буду рассказывать...

И Угу.

С Нас всех, значит... это, ну, как называется... Жарочный шкаф там — ну, мало ли что: чтоб тифа не было, то ли что ли... Мы-то не пони­мали еще — маленькие были. Нас всех в это... в баню в горя­чую. Все белье снимали, там все жарили, парили там... от чего-то. От, наверно, от этого... всяких насекомых...

ФИ Да.

С Ну вот. А потом к маме и подходит этот, сортавальский, там. Вот, видно, уже были, там, какие-то представители. Подходит к маме и говорит: «У вас есть профессия?» — «Есть». — «Кто вы, кем вы работали?» — «Да вот, я работаю председателем промартели» — «Промартели председателем?» — «Да. И закройщицей работала, в швейной мастерской». Говорит: «Пожалуйста, давайте, занимайте любую в Сортавале квартиру, любую, и будете сразу в швейной мастерской работать». Ну. Наша мама не согласилась. А у нас... ехали мы, вот, это, с Чувашии ехали шестнадцать семей. Ну, раз все вместе, ну... как родня, дак, не родня, ну, все. Вот, в «Сталин»-то мы и приехали. Не сюда, не на Ихале, а, вот, в «Сталин»-то этот. Вы, там, проезжали, это, хутор-то. Вот, тут за горой. Вот, туда еще даль­ше — школа тут была Ихальская... Школу-то финскую вы... ви­дели вы? Сломанную школу?..

И Да, да. Ну, так, окна побиты...

С Вот, да... ее уж продали. Сельский совет продал эту школу. Ой, до сих пор прямо, вот, обидно, что эту школу стали... ее наруши­ли, все. Ну, вот, мы там, туда и приехали. Приехали, вот. Там и жили. Потом нам дали... мама поступила в колхоз. А мы — маленькие. Нам дали три, наверно, или четыре коровы эти, германские — при­гнали. По Ленинграду гнали германских коров, гнали, и делили этих коров. Эти коровы были — и молочко давали, и пахали. Лошадей не было. Ни одной лошади не было! Ни одной, это в сорок