Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

нас опять — состав поставили, и нас по колхозам. По колхозам дальше повезли. Город Камск — это пятьсот километ­ров от Енисея, пятьсот километров. Мы ехали, значит, ну... До обеда нас погрузили, а приехали мы вечером. (Перерыв в записи.]

И2 <Нам интересно, как>, вот, именно здесь вы жили.

С2 Потом, потом, потом. Сейчас. Я... (перерыв в записи]. Посове­товали мне...

И2 В Ленинграде..

С2 Там такой трест был... я не знаю даже улицу, ничего не помню. Только знаю, что трест. Вот, туда обратились в этот трест. А этот трест... вот, это место вот, оно было нашим <и> отбито в сорок девятом году... нет, тридцать девятом году. Оно было отбитое. Война-то была в тридцать девятом году.

С1 Война Финская, конечно.

С2 Она только мало была, три месяца и была эта война. Это — наше место. И, вот, на этом месте колхоз, нет, совхоз был. И вот, я по­просилась у <н>их, значит. И мне дали направление сюда. И вот, я и... приехали. Вот, и живу. Приехали... я в сорок шестом году, вот, в начале года, в начале года.

С1 В январе, в январе.

№ 24 [ЛВК, ПФ-19]

ФИ А вот, вы когда сюда потом переехали?

С А началась война, нас эвакуировали. Мы были в эвакуации. И мы... ФИ То есть в сорок первом году?

С В сорок первом году мы были, значит... нас эвакуировали в Чувашс­кую ССР[17]. Мы там прожили год, и по каким причинам, я не могу понять... ну, не знаю, просто не помню... мама уехала, завербовалась и уехала аж за Байкал в Бурят-Монголию, город Улан-Удэ. Мы там жили три, наверно, года. Да, три года мы прожили там, в Улан-Удэ. Ну, вот, мама работала. Нас трое детей. Папа на фронте. В первый день был взят на фронт. И он был молодой еще — что ж, тридцать, там, лет с лишним. Там мы его больше не видели. А в сорок... пер­вого мая сорок первого[18] года он погиб под Берлином.

И Первого мая?

С Первого мая сорок пятого года под Берлином. Он был танкист. Поехал. Как писал он, там... не нам уже. Ну, мы вообще связи не имели с ним. Он писал своей сестре сюда, в Колпино, что, вот, он отправляется: «О семье ничего не знаю, отправляюсь на фронт». И в Берлине у Бранденбургских ворот... у нас есть извещение, что он похоронен там с воинской почестью, значит. Всё. Всё, мы боль­ше не встречались. Так и прожили. А сюда мы приехали уже пос­ле войны. Приехали домой. Как бы домой. Ну, хотели... я родилася в Колпине, но до войны мы жили в Павловске. Вот, он сейчас существует, этот городок. В Павловске жили. И мы приехали, маме захотелось, конечно, на родину. Она написала сюда письмо — в Ленинград — брату. Брат оказался жив, и, значит, она вот... <Брат> посоветовал приехать домой. Всё-таки на родину как-то хочется. Где бы мы, там, не жили, а хочется домой. Ну, были мы небольшие. Мы-то подростки, нам бы — и там мы жили — хоть бы что. А маме хочется, видимо. Ну, вот, она приехала сюда, а что здесь? При­ехали в Павловск — всё разруха: ни кола, ни двора. Всё сгорело, куда? Мама уже — она девятисотого года — она же была уже не­ молоденькая, а мы... нас трое. И вот, значит, мы — куда деться? По­ходили, походили. Поездила она, поездила — маму берут, детей не надо. Как будто дети не вырастут, правда? Вот, народ! Было.

И Куда берут?

С На работу. И где-то в землянку какую-то пожить. Маму берут, а детей как бы не надо. Мне уже было четырнадцать, ну, пятнадцать. Брату — четырнадцать, а сестре — семь лет. Детей не надо, хоть выкидывай их. Вот. Ну, потом, вот, мама как-то разговорилась с одним мужчиной... Сюда как будто, как, вербовали, но... в этот совхоз, Ряйсяля — совхоз же Ряйсяля был. Но... а мама, это самое, не по вербовке, а просто приехала. Сели на поезд и приехали. А тут с Мюллюпельто пришли пешком сюда, значит, двадцать-то километров. Э... восьмого августа сорок, значит, седьмого года. Приехали в совхоз. В совхозе с удовольствием взяли нас. С удовольствием взяли в совхозе! Директор: прямо хоть сегодня на работу. Ну, на работу было поздно, вот. Переночевали мы здесь, значит, в конторе, наша семья. В конторе совхозной переночевали, утром нам дали лошаденку, подводу и повезли. Вещей у нас никаких. Беднота — чего там! Котелок какой-то, да какая-то тряпка, не знаю. [Смеется.] Ничего не было. Ну вот. И поехали мы на участок. Мы здесь не в самом центре жили, а на участке. Отсюда, вот, пять километров. Вто­рой участок был. И там было ровно три семьи. Вот, мы... наша семья приехала четвертая. Ну. Мы там прожили десять лет.

ФИ А как вы там расселились? Как нашли подходящий дом и как вы... вам показали?

С А вы знаете что, мы... Да, мы приехали, там бригадир... там управ­ляющий был, и нам, вот, показали домик. Он и до сих пор суще­ствует, этот домик. Маленький домичек такой. Конечно же, он уже поношенный, старенький. Он — у самой речечки, вот, водичка прямо, пять метров — вода. Прелесть! Это такая была красота! Это было... чудеса! После такого, как мы настрадались, дак, это было замечательно! Вот. Поселились.

№ 25 [МАС, МД-8]

И А расскажите немножко еще раз, как вы приехали сюда. Вот, вы рассказывали, как вы тут появились. Может быть... как вы приехали сюда? Давайте с этого начнем.

С Я попал в Сосакский детский дом. Меня привезли, как я помню, на бортовой машине. Мы сидели в кузове — я и две девочки. Привезли в де... это деревня. Сосбки называется. Мы все трое разговарива­ли не по-русски. Потом нам воспитатели сказали, что это был раз­говор... немецкий разговор. И воспитатели сказали, что это — мои родные сестры. Но документов никаких, подтверждающих о том, что они сестры, нету. Когда... когда я стал постарше и оказался Свободов, а они оказались Лиманы — фамилия у них. Нам по... мне потом объяснили, что у них оказались документы в одежде. Нашлись документы в одежде, что они такие и такие-то. А у меня не оказалось ничего. И меня, видимо, в честь свободы назвали... фа­милию Свободов дали нам.

И Они постарше были, да?

С