Пионерский гамбит (СИ) - Фишер Саша

— У Крамского теперь тоже вырастут бородавки, и им тоже жаба будет управлять.

— А у тебя уже есть бородавки, может это тобой жаба управляет?

— Да ничего это не бородавки, а родники!

— А ну покажи! Жабий шпион!

— Руки убери!

— Да тише вы, а то Анна сейчас заявится, устроит всем втык.

Все притихли. Но ненадолго.

— А вот еще была история... — шепотом начал Марчуков.

— Да замолчи ты, знаем мы твои истории...

— Эта не про жабу, честно! Про жаб теперь пусть Крамской рассказывает. О! Крамской! Ты же унес куда-то жабу! Скажи, а ты ее не целовал случайно?

Я не сразу сообразил, что рыжий ко мне обращался.

— Крамской, ты там уснул что ли? — подал свлй вальяжный голос Мамонов. — Тебе вообще-то вопрос задали. Так целовался с жабой, нет?

— Конечно, нет! — буркнул я.

— Ой, чую я свистишь ты, Крамской! — Мамонов присвистнул, видимо, для усиления эффекта. — Ты выглядишь как типичный маменькин сынок, который в сказки верит. Вот если бы я был тобой, то точно бы попробовал поцеловать жабу. А то вдруг это на самом деле принцесса, а я такую возможность упущу.

— И что, реально бы поцеловал? — спросил парень из противоположного угла.

— Я же не Крамской! — Мамонов хохотнул. — Я целовать девушек предпочитаю.

— И что, многих уже поцеловал? — иронично спросил я.

— Да уж побольше тебя! — огрызнулся Мамонов. — Так что там, жаба превратилась в принцессу, а?

— Илюха, ну какие у нас принцессы? — встрял Марчуков. — Принцессы умерли все давно или за границей живут! У нас жаба может превращаться только в вожатку новую... Эх, с этой нам не повезло, унылая какая-то, не то, что Игорь!

— Между прочим, про Игоря и экспедицию сплошные враки, — сказал парень из дальнего угла. — Его из университета отчислили и из комсомола выперли.

— Это кто сказал? — Марчуков подскочил на кровати, та взвизгнула металлической сеткой.

— Мама моя сказала, — тихо ответил тот. — У него родители развелись, а отец в Израиль... это... как его... эмигрировал.

— Свистишь? — неуверенно произнес Матонин.

— Товарищи, отбой был уже довольно давно, — раздался спокойный с ноткой раздражения голос Верхолазова. — По распорядку дня мы уже должны спать.

— Засохни, Верхолазов, — лениво отозвался Мамонов. — Ты что, Аннушку не слышал? Она сказала, что если барагозить не будем, то можем хоть до утра болтать. Мы же теперь взрослые, забыл?

— Возраст, товарищ Мамонов, далеко не всем добавляет мозгов, — веско изрек Верхолазов. После этой фразы повисло ледяное молчание. Прямо-таки ощущалась накаленная атмосфера. Совершенно очевидно, что Мамонову очень хотелось сейчас вскочить и прописать наглому Верхолазову с ноги. Но между ними как будто была непроходимая стена. И Мамонову ничего не оставалось, кроме как метать молнии глазами, но больше никак свои чувства не показывать.

— О, вот еще такая была история, — Марчуков решил закончить неловкую паузу.

— Снова про жабу?

— Про жабу — это к Крамскому, у него завтра руки будут бородавчатые, вот увидите! — Марчуков захихикал, подвизгивая, как будто на него напал приступ икоты. — Короче, про вожатку четвертого отряда. Видели? Такая со стрижкой?

— На гитаре еще играет?

— Да, она! Короче, мой друган, Воха, в прошлом году был в первом отряде на последней смене. И короче, как-то после отбоя захотел погулять. Вылез в окно, хиляет, такой, никого не трогает. А потом слышит — бац — голоса в беседке. Ругаются. Она, вожатка эта, с Игорем нашим ходила. И вот они...

— Подожди! А Шарабарина?

— Ну ты слушай, да? Короче, они из-за Шарабариной и ругались. Вроде как он с обеими вась-вась, а вожатка про Ирку узнала и ему выговаривала. А он сказал, что она слишком правильная, и ему надоело за ручки. Даже, мол, Шарабарина и та... Ай, да что я про Шарабарину-то? Короче, вожатка влепила ему по балде и убежала. И, такая, как раз на моего другана налетела. Тот ей: «Ой, извините, тоси-боси!» А она: «Пойдем со мной!» И потащила его к себе в вожатскую. И там... ну... этсамое!

— Свистит твой друган!

— Ничего не свистит, мы в одном подъезде живем!

— Так Шарабарина, получается... этсамое...?

— Да может это Игорь ваш свистит! Раз у него батя в Израиль сбежал, он и не такое может.

— Да молчи ты, дурак, я по секрету рассказал, а ты на всю ивановскую орешь...

— Мамонов, а у тебя уже было...?

— Что было?

— Ну... этсамое...?

— Ха, конечно было! — заявил Мамонов. «Свистит», — подумал я и мысленно сплюнул. Дурацкое словечко!

— Товарищ Мамонов, что-то мне подсказывает, что вы нам сейчас... как бы это сказать помягче, втираете очки.

— А ты если завидуешь, то делай это молча!

— Ну и как же у вас, позвольте спросить, было... этсамое?

— Не твое дело, Верхолазов!

— Илюха, а правда, расскажи, а?

— Дженльмены про такое не рассказывают.

— Значит вы, как это здесь принято выражаться, свистите, товарищ Мамонов!

— Да я... — кровать Мамонова возмущенно заскрипела. — Если хочешь знать... Смогу любую уговорить!

— Желаете заключить пари? — кровать Верхолазова тоже заскрипела. По всей видимости, он сел. Но я смотрел в стену, так что видеть этого не мог. — Значит, любую уговорить...

— Только не Цицерону, она кремень!

— Как насчет новой вожатой, товарищ Мамонов?

— Ха, легкотня!

— У нее же ляжки жирные!

— Ничего не жирные, это Коровина твоя жирная. Симпотная вожатка!

— Итак, товарищ Мамонов, мы с вами заключаем пари, что вы до конца смены сумеете... уговорить Елену Евгеньевну на коитус.

Все сдавленно захихикали.

— Я разве сказал что-то смешное, товарищи? Именно так называется процесс, между мужчиной и женщиной, фактом которого кичился товарищ Мамонов. И в который я лично не верю. Итак?

— Как ты меня достал уже, Верхолазов, сил моих просто нет! Да, пари! До конца смены я совершу... этсамое... с Еленой Евгеньевной.

— И предоставишь нам доказательства?

— А как ты это себе представляешь, Верхолазов? Я что ли должен с нее расписку взять?

— Мне все равно, товарищ Мамонов. Или вы найдете способ, или вы просто брехун.

— Так, отлично! Значит, как только я... этсамое... я отпинаю тебе десять поджопников при всем отряде. И ты не пискнешь! А наоборот скажешь, спасибо за науку, Илья Сергеевич! Заметано?

— Договорились!

Заскрипело сразу несколько кроватей. Раздались шаги босых ног.

— Пари?

— Пари! Олежа, разбей!

Заснул я под какую-то очередную удивительную историю Марчукова. Что-то про заброшенный дом за территорией и живущего там бродягу. Мне было интересно, но дослушать оказалось уже выше моих сил.

Карина стояла на углу дома матери, а рядом с ней терся какой-то парень. Явно старше ее, в куртке на десять размеров больше и в штанишках, надевал он которые явно при помощи интимной смазки. Он раскурил сигарету и передал ей. «Карина, ты еще и куришь?» — хотел закричать я, но, ясное дело, не смог. Ничего не оставалось, как молча наблюдать, как моя повзрослевшая принцесса неумело втягивает дым и кашляет.

— Я не готова еще...

— Ты уже мне месяц это говоришь, дорогая.

— Ну... я же не виновата, что я так чувствую...

— Ты же сама говорила, что взрослая, что все знаешь. Мы когда начали мутить, ты сказала, что на все согласна. Что-то, детка, мне кажется, ты меня динамишь просто. Что там за кент с тобой был в субботу?

— В какую еще субботу?

— В прошлую. На плешке.

— Это одноклассник.

— Да?

Карина молча затянулась. Снова закашлялась, на глазах ее выступили слезы.

— Кара, у меня есть потребности. И если их не удовлетворить, мне бывает очень-очень больно. Ты же учила уже анатомию, знаешь, что это?

— Давай еще подождем, пожалуйста...

— Давай мы вот как поступим, детка. Я даю тебе неделю. Или ты прогоняешь своих тараканов из головы. Или я буду вынужден искать кого-то посовременнее.