Рэкет по-московски - Василий Веденеев

— Ну Боря, ну поговори, может, его переведут куда, может, на новом месте ему будет легче? А? Ну, ты же у меня такой всемогущий, все тебя знают, любят…

Усов представил себе на минутку отчужденно-надменные рожи кичливого «контингента» — клерков из Совмина и Госплана, к которым он должен будет обращаться с просьбами, и ему стало муторно. Пора кончать этот разговор.

— Любили, знали. Все в прошедшем времени. И то время, когда был всемогущим, тоже прошло. Перестройка! Сокращается, сливается, все трясутся. Сейчас самое любое дело внизу: тихо, больше шансов уцелеть. А высовываться? Могут обвинить в протекционизме. Ты этого хочешь?

— Я хочу иметь обеспеченное будущее. — Нина Николаевна встала и начала одеваться. — Я уезжаю. Ты домой? Или отправишься к своей вобле на дачу?

— Нина, я тебя просил, никогда не трогай Таису, — насупился Борис Иванович. — В конце концов, она моя законная жена и мать моих детей. И зачем тебе знать, куда я поеду?

— Затем, чтобы позвонить и узнать, что ты надумал после нашего разговора, — натягивая колготки, ответила Нинка. — А подумать тебе стоит. Кроме законной Таисы и меня у тебя сколько еще незаконных-то было? Небось со счета собьешься? И всем путевочки, подарочки, квартирки, стенки… Из твоего кармана? Вот, шиш ты из своего чего дашь! Ты меня знаешь, и я тебя тоже! Мало вы с Колькой дел переделали? Очень интересно будет об этом товарищам из Госконтроля почитать…

— Ты… мне угрожаешь? — даже задохнулся от неожиданности Борис Иванович. — За все, что я для вашей семейки сделал, получаю такое? Ты вообще соображаешь, чего говоришь?

— Соображаю, — она сердито бросила в сумку вещи. — Вставай, я белье с кровати соберу, по дороге отдам в прачечную.

— Ну дела, — Усов сел, нашарил ногой туфли. — Ну, не ждал подагочка…

— А ты думал, что только сам способен их делать? — сердито срывая с подушек наволочки, отозвалась Нина Николаевна. — За все надо платить, а я хочу иметь обеспеченное будущее. Вот я тебе позвоню, ты мне и ответишь: будет оно или нет.

— И если нет? — сидевший уже на стуле с брюками в руках Борис Иванович поглядел на нее снизу вверх.

— Боря, я все сказала. Одевайся, надо дом запереть…

XXIV

В квартире царила тишина. К шумовому фону, создаваемому проносившимися за окнами автомобилями, Николай Евгеньевич давно привык. Машины — ладно, зато не играет за стеной магнитофон сына, выдавая жуткие вопли, не гремит посудой на кухне жена — на нее изредка нападает хозяйственный зуд. Не болтает по телефону дочь. Можно посидеть и подумать, еще раз проанализировать выписки из бумаг, принесенных незнакомым парнем.

Хотя к чему анализировать, когда и так ясно, зачем и почему в это дело втянули именно его и самое главное — кто за всем этим стоит. И что теперь? Вновь пойти на поводу у бархатного баритона, согласиться на все условия, выторговывая спокойную жизнь? Хорошенький покой, когда тебя заставляют красть у государства, пусть не в открытую, вульгарно унося со стройки цемент или гвозди, а только оперируя цифрами, но суть не меняется! Впрочем, нет, меняется! Меняется значимость суммы: это тебе не мешок цемента, не килограмм гвоздей, не машина полового бруса. Край пришел, дорогой Коля: надо окончательно решать — либо соглашаться на все, обрекая себя неизвестно на что в дальнейшем, поскольку в покое не оставят, либо ответить «нет», послать всех к черту и написать обо всем. Кому? Да хотя бы прокурору или в милицию: взять бумагу, ручку, сесть за стол и, не спеша, обдумывая каждое слово, чтобы не навредить самому себе, написать…

Зазвонил телефон. Филатов недоуменно посмотрел на него, с трудом отрываясь от своих мыслей. Снял трубку:

— Слушаю…

— Николай Евгеньевич? — пророкотал знакомый баритон. — Ознакомились с проектом плана? Какие соображения?

— Послать вас куда подальше! — с чувством обретения долгожданной свободы ответил Филатов. — Мало того, я сейчас сажусь за стол и все подробно описываю.

— И что напишете? — с иронией поинтересовался баритон.

— Все! — с вызовом ответил Николай Евгеньевич. — Всю свою жизнь опишу. Теперь я знаю, кто за вами стоит и чего он хочет. Надеюсь, мы скоро встретимся лично, и тогда я с удовольствием дам вам в морду.

— За что? — тихо усмехнулись на том конце провода.

— За все сразу, за все ваши подлости!

— Ну-у… Не лучше ли принять успокоительное и лечь спать?

— Нет! — отрезал Филатов. Его охватила шальная радость дерзости, хотелось рассмеяться в ответ на увещевания баритона. Он чувствовал себя сильнее его. Сильнее! Наконец-то…

— Ваше решение окончательно?

— Да. Утром я заявлю куда следует. — Николай Евгеньевич представил, как неприятно это слышать обладателю баритона, и тихо насладился маленькой местью. Большая впереди!

— Воля ваша… Смотрите, потом не пожалейте, — бесстрастно ответил баритон.

— К черту! — выкрикнул Филатов в уже немой микрофон.

Словесный поединок с невидимым противником отнял много сил. Положив телефонную трубку, Николай Евгеньевич долго сидел за столом, не зажигая света.

В прихожей слабо щелкнул замок входной двери. «Наверное, жена вернулась с дачи, — подумал он. — Неужели в ней проснулось нечто человеческое, решила не оставлять меня одного? Неужели решилась хоть раз поступиться собственными развлечениями, бросить пустые хлопоты и побыть рядом? Странно все в нашем доме… Живем как соседи — никто никому не звонит по телефону, не сообщает, когда придет. Вернувшись, не звонят в дверь, а отпирают своим ключом; никто никого не встречает и не провожает. Сломать традицию? Не ждать, пока она разденется, и выйти встретить?»

Нехотя поднявшись, он направился в прихожую. Света не зажигал — в квартире все так знакомо, но почему жена не зажгла?

Николай Евгеньевич поднял руку к выключателю, но вдруг перед ним мелькнула тень, и тут же живот пронзила резкая боль, перед глазами поплыли радужные круги, ослабли ноги, сделавшиеся ватными, ненадежными. А потом навалилась душная темнота…

XXV

Жоркин телефон не отвечал. Юрка звонил несколько раз подряд, набирая номер и выжидая по пятнадцать — двадцать минут. Не поленившись, он встал чуть свет, надеясь застать Могильщика дома. Но дверь не открывали.

Плюнув с досады, Юрка пошел к станции метро, решив поехать к мужику, сказавшему о преступности планов, уж этот-то должен быть дома. Конечно, может выгнать. Только на то и дан человеку язык, чтобы решать проблемы без помощи рук. Попробуем убедить, заставить поверить и довериться.

Когда он вошел в вестибюль станции, электронные часы показывали семь пятнадцать. Должен, должен быть дома мужичок — как его зовут? — вроде Николай — до него ехать отсюда буквально полчаса, не уходит же он на работу в восемь? Такие на службу прибывают на персональных машинах, а не давят друг друга в городском транспорте.

Выйдя наверх, Юрка пошел пешком. Нетерпение подгоняло, и Фомин непроизвольно ускорял шаг. Пройдя длинной гулкой подворотней, выводившей во двор нужного ему дома, он увидел «жигули», стоявшие у подъезда. Незнакомая женщина заперла машину и вошла в парадное. Хлопнув дверью, Юрка влетел следом.

Она стояла у лифта. Остановившись рядом, Фомин оглядел ее — синие тени под глазами, как от бессонной ночи, ясно выделяются морщины у губ и около глаз — злых, брезгливо сощуренных. Одета дорого и модно, вся в золотых побрякушках.

И в кабину вошли они вместе. Лифт пополз вверх. Женщина раскрыла сумку, начала копаться в ней, отыскивая ключи. Юрка переминался с ноги на ногу. Вот седьмой этаж. Фомин удивился, увидев, что женщина подошла к двери той квартиры, где жил мужик, говоривший о преступности планирования. Но удивление удивлением, а надо делать дело, и Юрка встал у нее за спиной.

— Что вам надо? — она резко обернулась.

— Тут живет один человек… — сбивчиво начал объяснять Юрка, но его грубо оборвали:

— Черт возьми совсем… Что вам от него надо?

— Поговорить… Спросить, — Юрка немного растерялся, не ожидав такой злости в маленькой женщине.

— О чем спросить? — повернувшись к нему боком, женщина на ощупь вставляла ключ в замочную скважину. Наконец, замок щелкнул, она налегла плечом на дверь.

Такого исхода разговора Юрка не хотел — торчи потом на лестнице, жди, пока зловредная баба вызовет милицию. Лучше попробовать войти и еще раз объясниться. Сделав рывок вперед, он вместе с ней влетел в прихожую и, не удержавшись на ногах, упал, растянувшись во весь рост.

Завизжав, женщина метнулась в глубь квартиры, но тут же ее визг внезапно оборвался, перейдя в горловой сип.

Быстро поднявшись, испуганный Фомин кинулся следом за хозяйкой и остановился: она пятилась к выходу, прижав руки к горлу и судорожно дергаясь всем телом. Юрка взглянул через ее плечо — в проеме двери, неестественно выпучив глаза на посинелом лице, висел в петле из бельевой веревки тот самый мужик.