Мой прекрасный негодяй - Кристина Брук

Она высокомерным тоном известила его, что из соображений приличия ее служанка поедет вместе с ними. Если служанкой, о которой шла речь, была все та же достойнейшая Трикси, он не предвидел особых проблем с этой стороны.

Он затрепетал в предвкушении: Хилари, с ее надменным видом и строгими манерами, представляла собой настоящий вызов, а неуверенность в успехе только добавляла пикантный привкус предстоящей охоте.

Фантастические образы раскачивающегося экипажа и податливого тела его спутницы кружились в его сознании. Давенпорт улыбнулся в темноте. И кому на его месте захотелось бы спать?

Тут внезапно раздался оглушительный треск.

И затем мир словно обрушился прямо на него.

Хилари никак не могла заснуть. Она перепробовала все – выпила теплого молока, считала овец, перебирала в уме длинный список правил хорошего тона, который она заставляла своих учениц выучивать наизусть.

Черт бы побрал этого Давенпорта! Ничто не помогало, стоило ей только представить себе его улыбающееся лицо и чувственные губы, говорившие, что он ни в коем случае не может ей обещать не дотрагиваться до нее на пути в Лондон.

Она вспомнила – даже слишком отчетливо – ощущение от его поцелуя, его тепло и его твердость, когда его рука обхватила ее замерзшее тело, когда они ехали на лошади.

Интересно, каково это – быть замужем за таким мужчиной?

От одной этой мысли Хилари вздрогнула. Она готова была держать пари, что Давенпорт служил постоянным предметом сплетен для лондонского высшего света. С присущим ему веселым непостоянством он легко мог произвести фурор среди столичных дам – все равно, будучи женатым человеком или нет.

Нет, Хилари нисколько не сожалела о том, что их помолвка так ни к чему и не привела. В действительности вся эта история скорее всего была плодом воображения ее матушки. Мариголд Девер всегда мечтала о лучшем.

Наделенная неземной красотой, но полностью лишенная приданого, мать Хилари принадлежала к младшей ветви аристократического рода. Однако ее образ мыслей не находил отклика у ее грубого, неотесанного мужа, и дух ее медленно угасал, пока от него совсем ничего не осталось.

Мариголд сдалась, но ее дочь не сдастся никогда. Она найдет способ осуществить свою мечту – даже если для этого ей придется противостоять попыткам Давенпорта обесчестить ее.

Обесчестить. Это слово отдавало чем-то порочным и вместе с тем внушало трепет, особенно в связи с лордом Давенпортом.

Ей не хотелось даже думать об этом.

Надвигавшаяся гроза так и не разразилась, но в воздухе царила странная духота. Или, возможно, дело было в камине, который она приказала разжечь, чтобы подсушить волосы, прежде чем отправиться в постель.

Хилари отбросила одеяло, немного поворочалась на постели, взбила подушку…

Будь он трижды проклят!

Его лицо – улыбающееся, покрытое синяками, неотразимо привлекательное лицо – все время всплывало перед ее мысленным взором, а ведь ей еще не довелось увидеть хотя бы мельком тот самый пресловутый зад…

Звук, подобный отдаленному раскату грома, вывел ее из задумчивости. Она рассеянно посмотрела в сторону окна. Но тут чей-то мужской крик подсказал ей, что грохот раздался внутри дома.

– О нет!

Хилари соскочила с кровати и бросилась в коридор. Похоже, шум доносился из спальни гостя.

Она поспешила туда и распахнула дверь.

Там, совершенно обнаженный, повернувшись к ней спиной, среди кучи мусора и обвалившейся с потолка штукатурки стоял лорд Давенпорт.

Хилари окаменела.

Давенпорт был с головы до ног покрыт грязно-белой пылью от штукатурки. Небрежно подбоченясь и осматривая картину разрушения, он больше всего походил на статую какого-нибудь греческого бога. Новый Давид, колосс, гордо возвышающийся среди расхищенных сокровищ Рима. С широкими мускулистыми плечами, тонкой, как свеча, талией и крепкими, упругими ягодицами.

Ягодицами.

Хилари с трудом перевела дух. Теперь она поняла. По сути, понимание захлестнуло ее до такой степени, что она не могла ни двигаться, ни говорить. Все ее мыслительные процессы как будто замерли на месте.

Давенпорт обернулся и увидел ее.

– А! Здравствуйте!

Ее глаза чуть было не вылезли из орбит. Она приоткрыла рот, потом снова закрыла. Боже правый, она и представить себе не могла… Давид не шел с этим ни в какое сравнение. И как только он умудрялся ходить целый день с этой штукой, свисавшей у него между ног? Хилари, густо покраснев, отвела глаза от его чресл только для того, чтобы сосредоточиться на внушительной груди.

Давенпорт, который чувствовал себя столь же непринужденно нагим, сколь и одетым, жестом руки указал на груду мусора вокруг себя:

– Как видите, со мной произошла небольшая неприятность.

Откуда-то к ней снова вернулась способность говорить:

– Наденьте… на себя… что-нибудь.

Он оглянулся, словно эта мысль только что пришла ему в голову.

– Боюсь, что это невозможно. Ваша горничная забрала мои вещи, чтобы попробовать отстирать грязь.

Простыни. Она подумала о простынях, однако постельное белье оказалось погребенным под грудой штукатурки.

– А! – Он обернулся и сорвал занавеску со столбика, который покосился, будто пьяный, в сторону кровати.

Переливы мускулов на его спине и ягодицах, когда он вытянул руку, чтобы стащить кусок потертого камчатного полотна, едва не заставили Хилари лишиться чувств. Он обмотал занавеску вокруг талии и надежно закрепил ее. Темные глаза сверкнули в ее сторону из-под маски, образованной приставшей к его лицу штукатуркой. Со стороны он должен был выглядеть нелепо, подумалось ей. Но на самом деле он был великолепен.

О Боже! Слишком поздно она отвела от него взгляд.

– Вы не ранены? – осведомилась Хилари, уставившись на столбик кровати.

– Нет, мне повезло. Я не спал и потому успел вовремя соскочить с кровати.

Последовало напряженное молчание, а Хилари между тем размышляла, не объяснялась ли его бессонница теми же причинами, что и ее собственная.

– Вам нельзя здесь оставаться, – заявила она, как будто это не было очевидно и без слов.

– Да, пожалуй, тут вы правы.

Она пыталась сообразить, куда его лучше поместить. Ей придется приготовить еще одну спальню и ванну, чтобы гость мог смыть с себя штукатурку.

– Прошу прощения, – проговорила она, хотя слова застревали у нее в горле. – Для вас это должно было стать шоком.

– Я до сих пор дрожу, – сознался он и протянул ей руки. – Хотите потрогать?

Его предложение не заслуживало ответа.

– Я прикажу нагреть для вас ванну, и пока вы… – Она сделала жест рукой, стараясь не воображать себе его мокрое обнаженное тело в ванне, и откашлялась. – Пока вы приводите себя в порядок, я прослежу за тем, чтобы вам приготовили другую спальню.