Журнал «Вокруг Света» №11 за 1977 год - Вокруг Света

Видимо, выражение моего лица заставило Евлашина поспешно добавить:

— Разумеется, это дело далекого будущего, пока только фантастика, хотя изучение полярных сияний — это уже самая настоящая реальность... Петр Яковлевич, — обращается он к вошедшему рослому мужчине лет сорока, — покажите товарищу в Лопарской ваше хозяйство.

— Сухоиваненко, — называет себя мой новый знакомый. — Изучаю тонкие структуры полярных сияний...

В Лопарскую я приехал вслед за Сухоиваненко. Морозным декабрьским утром, погруженным в синий сумрак, долго искал «хозяйство» Петра Яковлевича, путаясь среди диковинных антенн, натыкаясь на оттяжки, блуждая среди павильонов.

Я уже знал, что Сухоиваненко «сильный» наблюдатель и ему удавались уникальные снимки сияний тогда, когда снимать, казалось бы, было невозможно. И сейчас приятно было отмечать, как легко и свободно чувствовал себя этот крупный, даже чуточку громоздкий человек на наблюдательной площадке, среди приборов, на узких крутых лестницах. Особая, профессиональная легкость. Петр Яковлевич раздвинул крышу павильона: промороженный металл разошелся со скрипом. Круглый шар спецкамеры для фотографирования полярного сияния безмолвно смотрел в небо, покрытое плотным облачным покровом, а чуткие фотометры стерегли малейшие признаки изменения освещенности.

— А это мои спектрометры, — сказал Сухоиваненко, ласково касаясь рукой холодного металла. И я понял, сколько надежд связано у него с этими приборами.

Увы, сегодня условий для наблюдений не было. И тем не менее все приборы были готовы включиться в работу по первому сигналу исследователей, которые сторожили северные сияния здесь, в Лопарской, всю долгую полярную ночь...

Мы спустились в теплое помещение, где бородатый лаборант колдовал с аппаратурой. «Полгода из Мирного», — сказал мне с нем Петр Яковлевич. Значит, зимовал, в Антарктиде... Я уже хотел было поделиться с лаборантом воспоминаниями об Антарктиде, когда неожиданно услышал:

— А самбисты уже возвращаются...

«При чем здесь, в этой обители науки, разговор о самбистах?» — недоумевал я. Но все оказалось проще и интересней.

Возвращались советские участники эксперимента «Самбо», работавшие совместно со шведскими исследователями. В шведской Лапландии запускались шары-баллоны с научной аппаратурой, которые со струйными течениями на высотах до 30 километров медленно дрейфовали на восток, над советской территорией. Вдоль трассы полета располагались пункты наблюдений; они фиксировали поступление геофизической информации, связанной с полярными сияниями, которая потом обрабатывалась на ЭВМ. Правда, и здесь идеальной погоды, ясного неба для эксперимента как будто не было, но первые сообщения свидетельствовали об успешном выполнении замыслов исследователей.

«Кто знает, — подумал я, — пройдут годы, и, может быть, однажды эти самые люди вместе со своими зарубежными коллегами по запросу с Баффиновой Земли или острова Врангеля обычным рубильником вдруг включат этот свой ауроральный овал...»

Типичная фантазия, но, согласитесь, в этом что-то есть.

В глубь земли и в даль времен

Снова дорога. Серые сумерки и ослепительные фары встречных машин. Пожалуй, впервые за время моей поездки выдался день со сносной видимостью — можно даже разглядеть увалы сопок в порослях кривоствольной березы, плоскости заснеженных озер, каменистые скалы, скалы с россыпями гранита, дальние огоньки...

И вдруг в полярной ночи в ослепляющих лучах прожекторов возникает буровая...

В 1960 году советские ученые выдвинули проект исследования верхней мантии Земли; позднее к нему присоединилось около 50 государств. Американцы с самого начала решили направить усилия на бурение океанского дна, где толщина земной коры меньше. В нашей стране специальная комиссия под руководством академика В. И. Смирнова и члена-корреспондента АН СССР Г. И. Горбунова, возглавляющего Кольский филиал АН СССР, выбрала для бурения район древнего кристаллического щита на западе Кольского полуострова, где возраст пород на поверхности достигал 3—3,5 миллиарда лет.

В мае 1970 года на Кольской земле начался выдающийся научно-технический эксперимент по проходке сверхглубокой скважины. Одна из задач эксперимента — поиск границы гранитного и подстилающего его базальтовых слоев земной коры, той границы, о которой известно пока лишь по геофизическим данным. «Определение геологической природы проходящей здесь сейсмической границы ответит на один из кардинальных вопросов в науках о Земле», — писал академик А. В. Сидоренко.

Когда скважина достигла глубины 7263 метров — это было в 1975 году, бурение прекратилось, началась подготовка к следующему, еще более сложному этапу. Ученые подводили первые итоги: отмечали необычно быстрое повышение температуры с глубиной, присутствие в древних породах сравнительно большого количества углеводородных соединений, связанных с проявлениями жизни, изучали открытую при бурении, не выходящую на поверхность залежь медно-никелевых руд и т. п. Инженеры обдумывали техническую сторону предстоящего этапа работы.

И вот осенью прошлого года бурение возобновилось.

Семидесятиметровая вышка буровой выглядит непривычно: арматура конструкций скрыта панелями — для защиты людей и механизмов от непогоды. Гул огромного заводского цеха стоит над площадкой. Среди темных громад механизмов, переплетения трубопроводов, многочисленных переходов и лестниц-трапов людей не разглядеть... Вот автоэлеватор с глыбой подъемного устройства, окрашенного в черные и желтые полосы, только что вытянул из скважины блестящую, лоснящуюся «свечу» бурильных труб и на мгновение задержал ее на весу... Потом она снова тронулась вверх, но из темноты на нее бросилась хваткая, цепкая рука автоматического ключа и в несколько приемов с урчаньем отвинтила очередной «сустав». Звонкий грохот труб, устанавливаемых в гнезда, снова элеватор подтягивает свечу, и все повторяется сначала...

Это другая, неизвестная мне геология, которая ближе к промышленности. Все здесь — оснащение, организация, техника — от большой индустрии, и сами люди, судя по характеру и манере держаться, ближе к рабочим и инженерам, чем к геологам-полевикам. В моем «проводнике», бурмастере Федоре Алексеевиче Атарщикове, который показывает свое обширное хозяйство, «промышленная» степенность уживается с неуемным геологическим темпераментом, который то и дело выплескивается наружу в манере разговора, в жестах...

Управляется с этой техникой сравнительно малочисленная бригада. У пульта со светящимися шкалами неподвижно застыл бурильщик. Он отвечает здесь за все: спуск, подъем, извлечение керна, подачу раствора. Второй бурильщик ведет контроль за операциями. Первый помощник бурильщика занят автоматом установки свечей, он сидит на краю площадки спиной к трубам, наблюдает за ними в специальное зеркало... На площадке жесткий ритм, людям не до разговоров, и расспрашивать их сейчас не время. Уже потом, разговаривая с бурильщиками, узнал: почти у каждого стаж не менее десяти лет. Большинство прошло школу нефтяного бурения, в Сибири — Тюмень, Уренгой, Ямал...

На буровой множество помещений — от блока заготовки глинистого раствора до геофизической лаборатории с массой приборов, которых хватило бы на целый научно-исследовательский институт. В кернохранилище — серые столбики пород с красной маркировкой, с блестками слюды и белыми прожилками. Сотни ящиков-кассет вдоль стен...

И все-таки сердце буровой — центральный диспетчерский пункт. Здесь, особенно после грохота бурильной площадки, в первый момент поражает тишина. Выстроились на пультовом столе приборы. От напряжения слегка подрагивают стрелки. Сюда сходит вся рабочая информация — обороты двигателей, метры проходки, давление глинистого раствора... У стен с самописцев сползают ленты, расчерченные красной тушью. Меняются кадры на экране телевизора. Бурмастер выходит на связь то с одним, то с другим участком.

— Вот так добывается хлеб науки, — сказал Атарщиков, не отрывая взгляда от приборов.

Я вспомнил свое первое впечатление от знакомства с буровой: люди, запустив это огромное хозяйство, как будто позволили заслонить себя механизмами. Но это, конечно, неверно... Прежде всего этот эксперимент свидетельствует об уровне человеческой мысли и о наших технических возможностях. Сделанное настолько грандиозно, новая информация столь обширна, что, видимо, не один год и не один научно-исследовательский институт будет ее осваивать. «Для нас это как вы ход в космос» — говорят геологи.

Орхидеи за Полярным кругом

Все тот же синий сумрак полярной ночи, густая морозная дымка, переходящая на высоте в облачность. Встречные деревья, телеграфные столбы и провода в густом инее. Обледенелая дорога петляет по склону, проглядывают осыпи, силуэты елей. Но в непроглядном туманном месиве не разглядеть гор. Быть в Хибинах и не увидеть их — обидно...