Итоги № 42 (2012) - Итоги Итоги

Вопрос интересный... Как патриот своей страны я бы, конечно, выбрал российские суды, здесь другого быть не может. Однако с точки зрения хозяйствующих субъектов, которым важно, чтобы была некая отстраненность от тех процессов, которые происходят в нашей стране, британское правосудие выглядит более подходящим.

Патент на бедность / Дело

Патент на бедность

/  Дело

Почему на российской науке невозможно делать деньги

На прошлой неделе МВФ опубликовал свой ежегодный доклад World Economic Outlook, в котором спрогнозировано снижение темпов роста российской экономики. Основной посыл таков: энергоресурсы — это слишком медленный и слишком дорогостоящий драйвер. Словом, пора всерьез зарабатывать для инноваций и монетизировать науку. «Итоги» пообщались с отечественными и американскими учеными и изобретателями и попытались понять, почему выделяемые на науку миллиарды долларов не возвращаются в России триллионами.

Казус Гольцмана

Научный руководитель Учебно-научного радиофизического центра факультета физики и информтехнологий МПГУ Григорий Гольцман не совсем типичный профессор. В отличие от ученых советской закалки он уверенно и со знанием дела сыплет словечками «бизнес» и «стартап». В 1989 году Гольцман основал компанию «Сканэкс», которая по сей день занимается аэрокосмической съемкой (предшественник Google Maps). А в 2005—2006 годах основал еще две фирмы. Первая продает зарубежным ученым однофотонные сверхпроводниковые детекторы, а вторая — системы сепарирования руд с использованием микроволнового излучения. И то и другое — изобретения Гольцмана. Несмотря на то что его детекторы европейцы установили на космической обсерватории «Гершель», а сам профессор активно работает над аналогичными отечественными проектами «Миллиметрон» и «Радиоастрон», он не трудится в Силиконовой долине. Ученый базируется в родном педагогическом университете, так как в ведущих исследовательских центрах «давно уже все занято», выжимает последний ресурс из оборудования, установленного в советское время, сам себе готовит кадры и подрабатывает написанием научных статей.

«Получать патент на изобретение в России не имеет никакого экономического смысла, — рассказывает Григорий Гольцман. — Регистрация патента — лишь вершина айсберга. Потом вам понадобятся огромные деньги, чтобы отстаивать свои права в судах. В первую очередь американских». По словам патентного поверенного Екатерины Рогачевой, проработавшей около пяти лет в отделе интеллектуальной собственности компании MagiQ Technologies, в США подача, получение и первые четыре года поддержания патента могут обойтись в 25 тысяч долларов (базовые пошлины — около 3—5 тысяч долларов). Если же дело дойдет до суда, то в ход могут пойти миллионы. Достаточно вспомнить, что в деле Apple против Samsung на кону целый миллиард долларов. «Когда речь идет о внедрении технологий, то на мелкого частника не надо гиганта вроде Apple, — говорит Екатерина Рогачева. — Его в судах в США уничтожат куда как более мелкие игроки рынка».

Поэтому Григорий Гольцман работает по весьма странной для западного мира методе: создает новую рыночную нишу и работает там около пяти лет, до тех пор пока тем же самым не начнут заниматься американцы. Янки быстро патентуют гольцмановские изобретения, а наш герой начинает новый мозговой штурм. Ученый любит вспоминать историю, как с ним связались некие американские бизнесмены и предложили профинансировать одну из его идей. «Ни чертежей, ни экспериментов никаких не производилось. Только то, что было в моей голове», — рассказывает он. За какой-то смешной срок они нашли еще несколько других схожих проектов, собрали 3 миллиона долларов инвестиций и открыли небольшую компанию. А через пару лет продали ее одной крупной корпорации за 650 миллионов долларов. От той части проекта, которую придумал Гольцман, потом отказались, но скорость, с которой в Америке делаются деньги буквально из воздуха, профессора потрясла.

Назвался стартапом...

Национальные особенности быта российских стартаперов этим не исчерпываются. Согласно Гражданскому кодексу РФ исключительные права на изобретения чаще всего переходят в руки работодателя, но только при условии, что институт проводил исследования по своему профилю. Но устроить так, чтобы изобретение не имело к вашей «шараге» никакого отношения, проще простого. Однако если физлица и получают полные права на распоряжение патентами, то все финансовые и организационные вопросы им приходится тянуть на себе. То есть будет уже не до науки.

Сегодня создание малых инновационных предприятий (тех самых американских стартапов) в России происходит причудливым образом. Возьмем государственные НИИ и вузы, ведущие научно-исследовательскую работу, им, собственно, и принадлежат права на изобретения, но и бизнесом должны заниматься директора и ректоры, а не сами исследователи. С 2009 года, когда Дмитрий Медведев подписал закон об инновационных предприятиях при вузах и НИИ, в России было создано почти две тысячи подобных стартапов, которым государство обеспечило льготные условия. Но изобретатели признаются, что большинство бизнесов существует лишь на бумаге. А выглядит это так: звонит ректор и говорит, что надо создать компанию. Она появляется за несколько дней, но денег, естественно, никаких не приносит.

Кто-то, как, например, гендиректор «Технопарка Новосибирского Академгородка» Дмитрий Верховод, возлагает надежды на заказы от госкорпораций и компаний с госучастием (их еще называют «46 толстяков»). Но те почему-то не торопятся пользоваться плодами отечественных стартаперов — дескать, это накладно и хлопотно. Или же, как ректор Саратовского госуниверситета Леонид Коссович, страдают от массированных проверок контролирующих органов. «Нас в этом году проверяли шесть месяцев разные структуры (дублирующие проверки), и практически мы отвечали на одни и те же вопросы разным контролирующим организациям», — жалуется Леонид Юрьевич.

Наконец, по словам опрошенных «Итогами» ученых, в России нет механизма поддержки перспективных разработок вроде детекторов Гольцмана. Вместо этого миллиарды вкладываются в создание очередного планшетного компьютера для армии или электронного учебника от «РОСНАНО». То есть, по сути говоря, в копирование успешных зарубежных аналогов. И поскольку о коммерческом применении этих изобретений впоследствии ничего не слышно, то в голову ученых закрадываются всякие нехорошие мысли — например, о распилах и откатах.

По гарвардскому счету

Коренной петербуржец Алексей Трифонов причисляет себя к последней волне научной эмиграции. В 1997 году он переехал из России в Швецию, где работал старшим научным сотрудником Королевского технологического института, а оттуда уже отправился в США. Причина, по его словам, в желании работать и плачевном состоянии науки на родине. «Мы 90 процентов времени занимались добыванием денег, — говорит он. — Это неправильно. Я до последнего на что-то надеялся». Сейчас Трифонов — старший научный сотрудник Гарвардского университета, зарегистрировал 25 патентов.

Компания MagicQ Technologies, где он был вице-президентом по науке, занимается поставкой систем оптоволоконной связи для американской армии, флота и НАСА.

В чем, собственно, разница между Россией и США? Все вроде бы похоже. «При поступлении на работу в Гарвард вы обязательно подписываете договор, согласно которому права на ваши изобретения частично переходят к университету, — рассказывает старший научный сотрудник Физического института имени Лебедева, а также один из основателей и член управляющего комитета Российского квантового центра в Москве Алексей Акимов. — Это могут быть и 50, и 70 процентов. Как договоритесь». А вот дальше начинаются различия. «При этом Гарвард берет на себя большинство проблем по оформлению документов и содержанию патента — удовольствие-то не бесплатное».

Главное же в том, что в США уже давно наведен мост между наукой и бизнесом. «Вам как ученому достаточно заполнить несколько бумажек, перейти реку Чарльз, и вот — Гарвардская школа бизнеса, в которой вам с большой охотой состряпают симпатичный стартап», — говорит Акимов. И в России, и в Америке ученые не очень-то понимают, как делать деньги. И тут уже принципиальной является разница во взглядах на конечный продукт: нашим бизнесменам в отличие от американских в науку вкладываться неинтересно — много издержек.